Дети часто бывают жестоки. Особенно мальчики. Они дерутся друг с другом, обижают более слабых, издеваются над животными. К сожалению и я был не исключением. Мне трудно об этом писать.
Более слабых детей я обижал редко. Да, это случалось. Но всегда потом я чувствовал себя очень пакостно и со временем такие случаи прекратились. Случалось и вступаться за слабых. И ощущения от этого были приятные. Я чувствовал себя Робином Гудом или кем-то в этом роде.
Естественно, книги и фильмы формировали модели поведения, задавали идеалы. Но как-то влияла и внутренняя предрасположенность. Ведь даже в добрых советских фильмах были и отрицательные герои. И я с удивлением отмечал, что кто-то в играх выбирал именно их и не страдал от этого.
Помню, как один мальчик доказывал, что профессор Мориарти – лучше, чем Шерлок Холмс, ему по фильму просто не повезло.
А у меня большим уважением пользовались индейцы. Они были хорошими воинами и искусными охотниками. Поэтому довольно много животных пострадало от моих рук. Особенно досталось лягушкам.
Называлась эти дикая забава – мочить шкреков. Их было много в окрестных прудах, лужах и канавах. Но это не оправдывает нашей жестокости.
Не сразу я понял, что нет в этом никакой охотничей доблести. А когда понял, то последних двух добытых лягушек я решил съесть. Это было неприятно. Нет, на вкус лягушачьи лапки не хуже куриных. Но сам процесс приготовления...
Почему-то жарить рыбу на прутиках было проще. Наверное дело в анатомии – лягушки больше похожи на людей. С тех пор я на них больше не охотился.
Один раз я подстрелил птицу. Это был голубь. Пришлось и его тоже съесть. А воробья, подбитого из рогатки, мне стало так жаль, как только охотничий азарт прошёл. А прошёл он сразу, как только я увидел в траве его бездыханное тельце. Я положил его к муравейнику, но чувство вины долго не покидало меня.
И один раз мы с другом съели ужа. По вкусу он мало отличался от рыбы. На более крупных животных я не охотился. Я понял, что смогу добыть себе пропитание, если окажусь в диких условиях. А пока живу в цивилизации, то решил больше не убивать животных, даже для еды.
Я думаю, что многие мальчишки, росшие в то время – 80-е и 90-е – проходили через такое. Мы много времени проводили на улице и мы смотрели одни и те же фильмы и читали одни книги.
Кто-то, конечно, читал не «Зверобоя» Фенимора Купера, а Джеральда Даррелла – «Моя семья и другие звери». Я её тоже читал. И даже какое-то время был вегетарианцем.
Один случай, про который я мало кому рассказывал, оставил глубокий отпечаток в моей душе. Это было в конце 80-х. Мы с другом гуляли во дворе и обнаружили в кустах... концлагерь. Его узниками были лягушки. Большинство из них уже неживые. Они были замучены разными изощрёнными жестокими способами.
Перед глазами сразу вспыли немецкие концлагеря, про которые нам рассказывали в школе или которые можно было даже увидеть по телевизору в какой-нибудь передаче или фильме. Но я никогда не мог подумать, что кто-то захочет в это играть – представить себя на месте карателей и палачей.
Тогда мы с другом в ярости разметали эту пыточную лабораторию в кустах, а лягушек похоронили. Но потом я подумал, что мы поспешили. Нужно было привлечь взрослых, попытаться найти этих малолетних гестаповцев. Возможно, их ещё можно было бы перевоспитать.
Кого-то перевоспитает жизнь. Думаю, что не все, кто в этом участвовал, получили удовольствие. Возможно, что они потом долго переживали, раскаивались и поклялись себе никогда больше такого не делать.
Очень на это надеюсь.