1893 год
«Ростов-на-Дону. Темерчане с редким упорством отстаивают обычаи старины глубокой. Не смотря на запрещение, темерчане до настоящего момента практикуют «кулачки» со всеми их атрибутами. В воскресенье и в праздничные дни, после обеда, на выгоне собирается толпа, и начинается драка, сопровождающаяся взаимным искалечением дерущихся». (Приазовский край. 72 от 19.03.1893 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. Мировому судье 7-го участка был предъявлен некоей Таисией Мордасовой курьезный иск, виновником которого послужил кот. В своем прошении истица объясняет, что ею приобретен еще в Воронеже кот за 5 рублей, которого сосед по квартире, некто Иван Марбин, облил купоросным маслом, а так как кот содержался в холе и неге и привык предаваться даже dolce far niente в постели, то и после купоросного душа забрался в постель, отчего попортились подушки, одеяло и другие вещи, стоимостью в 17 рублей 35 копеек. Поэтому, Мордасова просит взыскать сумму, покрывающую понесенные ей убытки, причем ссылается на целый ряд свидетелей, которые, однако же, при разборе дела 11-го марта, все единогласно заявили о полном неведении по делу. В виду этого, злополучной владелице кота, мировой судья отказал в иске».
«Ростов-на-Дону. 18-го марта, у того же мирового судьи, по протоколу пристава 1-го участка, рассмотрено дело по обвинению содержателя трактира Ивана Миськова и его служащего Дмитрия Богданова по 169 статье устава о наказаниях. Дело это вот в чем заключается. 1-го февраля, ночью, обход подобрал на улице около трактира Миськова бесчувственно-пьяного человека, оказавшегося Митрофаном Леонтьевым, с ног которого были сняты ботинки с галошами. По отрезвлении, Леонтьев объяснил, что он с компанией пил в трактире Миськова, где, сильно опьянев, уснул у стола; товарищи его разошлись, а он был вынесен из трактира хозяином и его служащим, которых и обвиняет в том, что они у него сняли ботинки и галоши. Хотя свидетели подтвердили рассказ Леонтьева, но тот факт, каким образом он потом очутился валяющимся на улице, и кто у него именно снял с ног ботинки, не констатирован. На этом основании, по бездоказанности обвинения, мировой судья оправдал обвиняемых».
«Ростов-на-Дону. В том же заседании, на судебной арене появились две мещанки, Афимья Хрукалова и Прасковья Солодунова, между которыми пробежала черная кошка. Хрукалова, заподозрив свою куму Солодунову «в разврате семейственной жизни», т. е. в нежных отношениях между ее мужем и кумой, ночью ворвалась в квартиру разлучницы и произвела заправский дебош, выколотив стекла в окне ее квартиры и оскорбив, как только может оскорблять разъяренная мещанская матрона, как Солодунову, так и ее 16-леьнюю дочь. Благодаря только вмешательству посторонних, дело обошлось без более ощутительной потасовки. Ревнива жена приговорена к аресту на два дня».
«Таганрог. Мещанка Елена Чуппе, возвращаясь вечером 16-го марта домой, в нетрезвом виде, упала с крутизны морского берега и при падении получила такие сильные ушибы, что отправлена была в больницу». (Приазовский край. 73 от 19.03.1894 г.).
1897 год
«Область войска Донского. Спрос на знахарей в деревнях, вследствие недостаточности медицинской помощи и невежества населения продолжает оставаться и ныне столь же великим, как он был во времена, так сказать, доисторические. Деды и бабки благоденствуют, число их все возрастает. По сравнению с «добрым старым временем» в области знахарства замечается только усиление элементов шарлатанства в духе современности. Прежде в рядах знахарей преобладали глупцы, наивно почитавшие себя призванными с выше исцелить людские недуги и занимавшиеся этим богоугодным делом, в чаянии награды на небесах, с благоговением, приличествующим такой высокой миссии. В настоящее время на первый план выступают высокопробные плуты и шарлатаны, эксплуатирующие деревенскую тьму сознательно, корысти ради. Прежде врачевали преимущественно молитвами, нашептыванием и безобидными травками; теперь же чудотворят сулемой, острой водкой и другими, заимствованными уже у науки, снадобьями. Прежде искусство врачевания, как фамильный дар, передавалось часто известной семьей из рода в род; ныне целители нарождаются все больше вновь, и если вы поинтересуетесь их currienlo vitze, то обыкновенно услышите: он – из бродяг, она – вдова или кто-то в этом роде, он – из солдат, из ротных фельдшеров и т. д. Публика, как видите, разношерстная и в общем, выражаясь деликатно, несимпатичная – лентяи, бездельники и тунеядцы, сумевшие понять, что можно не сеять, не жать и жить припеваючи за счет людской глупости; они и живут себе не только припеваючи, но даже в беспросыпном пьянстве. О возможности какой-нибудь пользы от этих самозванных лекарей не может быть и, конечно, речи, а сколько они причиняют вреда доверчивым людям, это не поддается, к сожалению, статистике. Что опустошается тощий кошелек уже и без того разоренного самой болезнью страдальца, ищущего исцеления у знахаря – это только ничтожная доля той беды, которая неминуемо постигает доверившего свое здоровье невежде. Ядовитыми средствами без меры, на глазок, вводимыми в больной организм, здоровье расстраивается и, если смерть не увенчает искусство знахаря, результатом лечения может быть только усиление болезни до непоправимости уже никакими средствами. И тот многочисленный класс инвалидов в деревенском населении, который ложиться тяжелым бременем на семьи и сельские общества и составляет обузу в экономии государства, в значительной свой части происхождением обязан именно знахарям.
Все это давным-давно известно, и мы бегло коснулись знахарства вообще только потому, что имеем случай прибавить к проникающим иногда в печать известиям о подвигах и ужасах знахарства еще одну страничку в эту скорбную литературу. В селе Покровском, Таганрогского округа, проживает один из самых популярных в этой местности знахарей некто Неикс. Специальность его – кровопускание. Народ, как известно, добрую половину своих недугов приписывает порче крови, которую, как вредную, по глубоко укоренившимся среди простолюдья и ничем непоколебимому убеждению надлежит выпускать – бросать, как говорят. Неикс и занимается этой операцией, режет сосуды и обескровливает больных. За помощью к нему прибегают чаще хронические, истощенные больные, для которых потеря крови оказывается, конечно, только вредной. Таких, по истине несчастных жертв собственной глупости, идущих добровольно на заклинание к Неиксу, ежегодно являются тысячи, и весной, когда кровопускание считается почему-то особенно целебным, около дома этого чудодея – настоящая ярмарка. Пишущий эти строки однажды, 21-го мая, «в день царя Константина», в который операция, по поверью, оказывается наиболее благотворной, лично видел у Неикса не менее трех сотен жаждущих операции. За операцию взимается известная плата и, по заведенному издавна порядку, каждый больной привозит еще бутылку водки, которая сейчас же и распивается лекарем в компании с больными. В каком виде оказывается Неикс на десятой, скажем так, операции и как производится эта последняя – не трудно, конечно, представить себе. Последствием лечения, не говоря уже об общем вреде для организма от обильной кровопотери, нередко бывает заражение ранки грязным инструментом, с последующим гнилостным конечностей и искалечением навсегда.
Пагубная деятельность покровского чудодея на виду у всех, но он никого не беспокоит. Впрочем, по почину некоторых лиц, о деяниях этого дельца возбуждались дела, восходившие до судебных учреждений, но Неиксу все счастливилось как-то выходить сухим из воды и в кругу его почитателей не замедлит, вероятно, сложиться, если уже не сложилась, легенда о том, что этот маг и от суда молитву знает. Неикс привлекался к ответственности за незаконное врачевание вообще, но дело это почему-то кончилось ничем. Затем он как-то столь усердно «кинул кровь» одному больному брюшным тифом, что молодой, цветущего здоровья мужчина сейчас же после операции потерял сознание и на другой день умер; дело об этом было у судебного следователя, но, как видно, не оказалось состава преступления, так как до суда оно не дошло. Окружная администрация, через местную полицию обязывала Неикса бросить вредное ремесло; отбирались от него и подписки в этом смысле. Но знахарь подписки дает, предписания властей выслушивает и спокойно продолжает свои «человеколюбивые» подвиги по настоящее время. В самые последние дни он опять заразил, производя операцию у одной покровской крестьянки, рану инструментом; последовало ужасное страдание, воспаление всей руки, которое окончится, вероятно, очень печально для новой несчастной жертвы знахарства.
Я не юрист и потому не знаю, насколько такая деятельность Неикса и его собратов по оружию согласуется с законами, но неужели же, в самом деле, нет никаких мер для обуздания подобных самозванных врачевателей, ради наживы калечащих темный люд». (Приазовский край. 74 от 19.03.1897 г.).
1898 год
«Ростов-на-Дону. Торговцы 2-го крытого рынка обратились в управление Владикавказской железной дороги с указанием на то, что, вопреки их интересам, железнодорожные служащие, смазчики и уборщики вагонов, без всяких бы то ни было торговых документов, развили до больших размеров спекуляцию с яйцами и дичью. Последние закупаются ими по линии в местах низкой оценки и затем бесплатно привозятся в пассажирских поездах в Ростов, где и поступают в продажу по более дешевой цене, чем на рынке. До каких размеров вообще разрослась эта спекуляция в настоящее время – можно видеть из того, что 22-го февраля и 1-го марта, по словам упомянутых торговцев, в Ростов было привезено железнодорожными служащими до 300000 яиц, доставка которых им почти ничего не стоила. Обращая внимание железнодорожной администрации на то, что от подобного образа действия ее служащих, помимо интересов местного коммерческого мира, страдают также интересы и самой дороги; торговцы крытого рынка ходатайствуют, чтобы на будущее время были приняты меры к прекращению практикующегося теперь низшими железнодорожными служащими злоупотребления своим служебным положением в целях личных выгод, в угоду спекуляции. В конце своего заявления по этому поводу заинтересованные торговцы прилагают и подробный список таких служащих, которых насчитывается уже до 20 человек».
«Станица Раздорская. С наступлением весны и открытием навигации пойдут по Дону пароходы, переполненные пассажирами и нагруженные товарами. Придонские станицы сознают свое выгодное положение и стараются извлечь из него пользу, и только мы, раздорцы, никак не можем уразуметь всей важности этого положения. Расположенная на берегу Дона, станица наша спокойно созерцает, как мимо нее беспрерывно проходят баржи и пароходы, проходят не останавливаясь, ибо и останавливаться-то им негде: мы никак не додумаемся устроить для этой цели пароходной пристани.
Настает весна, а вместе с ней и невылазная грязь, и наша станица, окруженная с трех сторон горами, а с четвертой – Доном, будет совершенно отрезана от окружающих ее поселений. Чтобы выехать весной из станицы, нужно взобраться на гору или попасть на пароход, что бывает одинаково трудно. Взобраться на гору по грязному глинистому грунту можно только при помощи трех-четырех пар волов, запряженных в повозку. Попасть же на пароход можно лишь тем, кто обладает воловьим терпением. Стоит выйти когда-нибудь на берег, чтобы убедиться, как мучаются бедные пассажиры в ожидании парохода: сидеть не на чем, приходится стоять зачастую по несколько часов и нетерпеливо поглядывать в ту сторону, откуда должен показаться желанный дымок. Продует пассажира ветром, намочит дождем, но ничего не поделаешь – нужда заставляет.
Постоянного лодочника, который подвозил бы пассажиров к пароходам, останавливающимся на середине реки, у нас нет, а потому приходится за этим обращаться к рыболовам; последние обыкновенно запрашивают непомерно высокую цену за доставку на пароход, а иногда просто отказываются подвозить к ним, будучи заняты своим делом, и пассажиры, простояв несколько часов на берегу, возвращаются обратно домой, с завистью поглядывая на проходящий пароход.
Во время сильного ветра и бурной погоды поездка откладывается на неопределенное время: во-первых, никто не возьмется подвозить к пароходу, а, во-вторых, прямо-таки рискованно. Приезжающим в Раздорскую станицу не всегда удается сойти с парохода около станицы, а по большей части приходится проезжать мимо и высаживаться в станице Семикаракорской и оттуда нанимать подводу, чтобы доехать в нашу станицу, т. е. делать несколько верст крюку и тратить деньги совершенно непроизводительно.
Станица наша довольно большая, и торговля в ней идет недурно; с устройством же пароходной пристани, удешевилась бы доставка товара из Ростова, что не могло бы не отразиться благотворно как на самой торговле, так и на понижении цен на товары. Крайне желательно было бы, чтобы станичный атаман уделил часть своей энергии на устройство пароходной пристани, в которой испытывается неотложная нужда». (Приазовский край. 74 от 19.03.1898 г.).