Павлин напыщенный. Всё удовольствие испортил. Римма поморщилась. Головная боль, как кошка, подкралась незаметно и вгрызлась в виски. Встала, чтобы не слышать этого приятного, но до рвоты самодовольного голоса. Впервые пожалела, что вообще приехала сюда, но очень нужно было понять, отпустило или нет?
А мужчина был хорош,этакий Сиси Кепвел русского разлива: породистая голова, гордый разворот плеч, черные волосы, густо пристроенные сединой. ..и невыразимо самодовольное выражение лица. Он не говорил, он делился сакральным, изливал на головы слушателей ушаты благодати. Короче, маститость перла изо всех щелей.
- Женщина - основа семьи. Жена, мать, подруга, муза, вдохновительница. Женщина - тот трамплин,от которого мужчина, оттолкнувшись, взмывает ввысь.
Угу. Только вот почему у твоей жены, милейший, такой взгляд, будто она не трамплин, а фундамент бункера, изрядно вросший в землю?
То, что сидящая рядом блондинка - жена этого самодовольного болвана, было видно сразу. Во взглядах, которые кидала на мужа, сквозили застарелая усталость и болезненная неловкость.
" Да уж, - хмыкнула про себя Римма, - меня после пяти минут мутить начало, а она эту цыганочку с выходом, небось, не по одному разу слышала.
А мужчина вещал, торопился, захлебывался собственной мудростью, как самовар паром.
Известный писатель, сценарист и, кажется, автор текстов к каким- то песням.
Писатели попроще эту галиматью не слушали, а внимали, впитывали истины,а в глазах лихорадочно сквозило безоговорочное, как капитуляция Германии, согласие. Лысины сверкали, бороды подрагивали, головы кивали в унисон извергаемым постулатам
А писателя несло на второй заход.
- Женщина - дарительница жизни,это её предназначение и священная обязанность... Женщина, не ставшая матерью - это полженщины.
Всё, слушать эту хвостатую чушь больше не было сил. Римма встала, тряхнула головой, отгоняя боль и медленно пошла от беседки санатория им. Чехова к набережной.
Путевку подарил ей Лешка Чибисов, Сашин друг. Ну как подарил, она попросила:
- Лёш, ты же член Союза Писателей?
- Ещё какой! - ухмыльнулся Лешка. Римма расхохоталась. Лешины шуточки не коробили, они отгоняли, отодвигали ту вязкую пелену, в которой жила последние пять лет.
- А можно попросить ? Добудь путевку в ялтинский санаторий. Деньги, разумеется, отдам.
- Болит, Риммуль?
- Не знаю,вроде бы затихло, а иногда хочется заснуть и не проснуться.
- Может не надо?
- Надо. Хочу понять, готова ли жить дальше.
Лешка просьбу выполнил. Римма бродила по Ялте, впитывала солнце, море и вспоминала.
Они сюда с Сашей приехали на медовый месяц. Путевку выбил свекр, Андрей Павлович.
Грозная бабища на стойке регистрации требовала от Саши писательское удостоверение.
- Есть только читательское, - улыбался Саша, показывая свой билет в Маяковку, - но писательское будет обязательно, обещаю. Сразу по приезду отсюда сяду писать.
- Что писать?
- Что скажете. Ну заселите нас, пожалуйста!
Заселили после звонка свёкра.
Саша, Сашенька ..
Думала, что привыкла, думала, что смирилась..
Саша умер пять лет назад. Утром провожала на работу, ворчала,что толком не позавтракал, а вечером, лежала на кафеле городского морга , а санитар сноровисто совал под нос нашатырь. У Саши оторвался тромб, ушел быстро, не мучаясь.
Мучилась Римма. Так страдают ампутанты без руки или ноги - нет, а больно. По привычке готовила на двоих. По привычке покупала маслины, которые Саша обожал. И выла по ночам, закусив угол подушки.
Но об этом не знал никто, своё вдовство носила, как воин доспехи, глядя на Римму ни родным, ни знакомым не приходило в голову утешать, больно прямо развернуты плечи, больно гордо поднята голова. Знала, что не выдержит сочувствия, растает, развалится на куски.
Сама опекала стареньких свекров, которых практически раздавила беда, баюкала, как ребёнка Андрея Павловича, держала за руку Аглаю Викторовну. С ними позволяла себе быть теплой, живой, настоящей.
Такой же настоящей, как с ней были они.
Помнила себя, простушку из Пскова, тоненькую дикарку, которая смешно цокала и боялась спуститься в метро. Сашка тогда хохотал:" Рюмашка, смелей, джунгли зовут!" А свекровь мягко, ненавязчиво учила как вести себя за столом, как выбирать вино, какое платье надеть на прием.
Помнила, как оробела в ресторане на пятидесятилетие свёкра. Просто напал ступор, упиралась, не хотела идти. Там было столько маститых знаменитостей и знаменитых маститостей. Андрей Павлович тогда взял под руку и шепнул:" Поверь, ты не хуже. Ни на йоту".
Помнила, как Саша, быстро поняв, что в изменившихся в 90- е реалиях на хлеб с маслом напишут только единицы, ушел в бизнес, хотя продолжал писать в стол, писать так пронзительно, остро, ярко, что Римма плакала.
- Я муж и отец, Рюмаш, и это важнее всего. А писательство... Одним писакой меньше, одним больше, какая разница.
- Благодаря тебе одной счастливой Риммой на свете больше, - шептала мужу.
- И это важнее, чем ещё одна самодовольная морда на писательском удостоверении.
А когда родился Денька, превратился в сумасшедшего папашку: по пять раз за ночь вставал к сыну, а потом дремал в офисе под снисходительными взглядами секретарши.
И мобильный купил только для того,чтобы получать доклад по всей форме: как Денька ел, не болел ли живот, что нового научился делать за день.
А Рюмашкой называл в их самые тайные, самые дорогие моменты, положив на тонкую, в рюмочку, талию жены.
Саша... Римма облокотилась о парапет, дышала морем, вспоминала родное лицо и надеялась, что боль потери сменится светлой памятью. Это было, этого не отнять.
Звук рвотных спазмов вывел из задумчивости.
Недалеко выворачивало давешнюю блондинку
- Вам нехорошо? Помочь?
- Мне уже лет десять, как нехорошо. Психосоматика. Слышу весь этот бред, тошнит.
- Тошнит от собственного мужа? Это сильно.
- Не то слово.
- Организм не в силах переварить столько мудрости?
- Мудности!
- Простите, тогда зачем вы с ним?
- Сначала любила,сверила в его гениальность, в своё особое предназначение - служить гению. Потом - поняла, что меня просто обманули, точнее, обманулась. Это было не служение, а прислуживание, особое предназначение - терпеть и не отсвечивает: барство, хамство, любовниц, пренебрежение его родни. Писатель! Сво...чь!
- Вас проводить?
- Не надо.
Римма устала. Солнце практически село, хотелось чаю и спать . А ещё надо было позвонить Деньке. Телефон! Растяпа, забыла на лавке у беседки.
Ускорила шаг. А если его кто- то взял?
Телефон лежал, поблескивая в свете заката серебристым корпусом.
А вечер любителей Домостроя,похоже , продолжался .
- Семейные ценности - главное в жизни .
Надо же, полтора часа болтать. Ну здоров писатель!
- И если бы женщины это понимали, то мир стал точно лучше! Не правда ли, милочка?
Писатель царственно кивнул в сторону Риммы.
- Похоже, главная ваша семейная ценность - вы сами. И когда женщины это поймут, мир точно станет лучше.
Писатель заглох, свита обалдела. Римма шла домой и думала, как же ей повезло жить в семье без подобных вот семейных ценностей .
Главное - не путать мудрость с мудностью.
Всем добра