— По-моему, он и про женитьбу говорил серьезно. Не знаю, что и думать, Вить.
— И думать нечего, жениться тебе рано! — заявляет развеселившийся друг.
— Да я не об этом. Разве человек может так сильно измениться? Тебе не кажется это странным?
"Вынужден влюбиться"
Часть 33. Холодный
— Может, хватит уже? — спрашивает отец, неожиданно появившийся на нашем с Лерой пути. — Ты доказал, что можешь быть самостоятельным, сын. Возвращайся домой.
— Дай нам минуту, — ласково говорю Лере, и она, до этого хмуро глядящая на моего отца, понимающе кивает, ободряющие сжимает мою руку и отходит в сторону.
За последние три месяца папа пытался связаться со мной трижды. Сначала на восьмое марта, напомнил, чтобы я поздравил с праздником мать, для галочки поинтересовался, как мои дела, и оборвал телефонный звонок.
Потом где-то через две недели, настойчиво требовал встречи, ругался и, кажется, был пьян. Я даже разговаривать с ним не стал.
Третий телефонный звонок был вчера. На этот раз его голос показался мне спокойным. Снова хотел встретиться, «просто поговорить». Я вежливо отказался и дал отбой.
Наши с Лерой отношения после примирения в квартире Бура можно назвать сказочными, если не идеальными. Я не хотел, чтобы их омрачало хоть что-то.
— Я не вернусь, папа, — жестко отвечаю я, но смотрю куда-то за его плечо.
От прямого взгляда уклоняюсь, как могу. Всю жизнь он имел надо мной власть, и я боюсь, что до сих пор имеет. Просто, когда я перестал жить с ним под одной крышей и в принципе пересекаться с ним, это как-то отошло на второй план.
Серые унылые кучки снега давно растаяли, зима покинула город молниеносно, ни разу не напомнив о своем былом величии. Теперь вовсю цветет весна, а я увлеченный мыслями о Лере даже не заметил, когда всё вокруг успело так преобразиться. Май… Уже май. Первая ассоциация, которая приходит на ум, – выборы. Родители весь мозг проели, как уж тут забыть? В мае у отца выборы. Май – важный месяц.
— А-а. Ну, понятно, — усмехаюсь я. — Выборы, да? Ты здесь поэтому?
Вообще-то мне даже его ответ не нужен, и так ясно. По глупости купился на его взволнованное лицо. Неужели правда подумал, что Павел Владимирович Холодный соскучился по своему неблагодарному отпрыску?
— Подожди, Андрей. Не руби с плеча. Ты не понял, — удерживает меня отец.
— И что же я не понял, папа? — устало спрашиваю я, косясь на его руку, которая никак не желает отпускать мое плечо.
— А то, что я плевать хотел на выборы, если из-за этого мой сын не желает жить со своей семьей! Я снимаю свою кандидатуру.
Таращусь на него, как будто вижу впервые. Не могу поверить, что он это сказал. Очень долгое время работа для него была важнейшим элементом жизни. И он готов отказаться от всего, чего так долго добивался из-за меня? Так просто отдать свое место отцу Альберта: мужчине, которого ненавидит всей душой?
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Я скверно обходился с тобой. Думал, что поступаю правильно, гоняясь за властью и деньгами, думал, так лучше для твоего будущего, но упустил самое важное.
Меня шокирует то, как он робко отводит глаза и утыкается глазами в сухой асфальт. Не припомню, чтобы видел его таким поникшим и каким-то… слабым, что ли.
— Я перестал быть твоим отцом. Превратился в какого-то деспота и даже не заметил, как ты вырос и стал мужчиной. Сын, мне стыдно, что я говорил такое о твоей…
Он указывает подбородком в сторону и морщит лоб.
— Лере, — осипшим голосом подсказываю я.
— Да, точно, о твоей Лере. Я больше не буду указывать тебе, как жить и с кем встречаться. Хочешь, женись на ней, только, пожалуйста, возвращайся домой.
***
— И как обстановка дома? — спрашивает Бур, скашивая на меня глаза.
Мы с ним встретились перед школой и идем через парк, расслабленно переговариваясь и распугивая стайки весело галдящих птиц.
— Не поверишь, но нормально. По-моему, он и про женитьбу говорил серьезно. Не знаю, что и думать, Вить.
— И думать нечего, жениться тебе рано! — заявляет развеселившийся друг.
— Да я не об этом. Разве человек может так сильно измениться? Тебе не кажется это странным?
Бур пожимает плечами, поправляет рубашку и посылает мне многозначительный взгляд.
— Твой отец – мужик неоднозначный. Но если уж что-то сказал, вряд ли отступится от своих слов. По крайней мере, наслаждайся затишьем, пока можешь, — улыбается он и добавляет слишком уж весело: — Но, если вдруг что, ты знаешь, мои двери для тебя всегда открыты!
— Умеешь ты успокоить, — смеюсь я. — Ладно. Мы с Лерой встретиться договорились. Не теряйся!
В школе день проходит без эксцессов. Несмотря на запугивания учителей, талдычащих нам изо дня в день о будущих экзаменах, на уроках все щебечут, отпускают шуточки, смеются и при этом умудряются не испортить себе оценки, идущие в диплом. Повсюду витают ароматы весны и чего-то долгожданного и волнующего. Даже математичка Палачева сменила жуткие шерстяные колготки на телесные капроновые. Жизнь бьет ключом, и кажется, что уже ничто не сможет испортить настроение.
Лера сбежала с середины последнего урока, чтобы отвести куда-то там свою малолетнюю племянницу, которая при виде меня всегда заливается краской и бормочет что-то бессвязное. Забавная малявка, хоть и из-за нее сегодня встретиться с Лерой не получится. От этой мысли становится немного грустно, но меру знать тоже надо. Нельзя же постоянно крутиться рядом с Лерой, одно время она твердила, что иногда ей нужно побыть в одиночестве. То есть, без меня. Хотя, когда она говорила об этом в последний раз, уже и вспомнить трудно.
— Дрон, постой! — за мной из кабинета вылетает Миша Царьков и преграждает мне путь, широко улыбаясь.
К нему присоединяются и другие парни. Смотрят на меня, чего-то ждут.
— Что за собрание? Сплясать вам или что?
— Андрюх! — Царь бесцеремонно обнимает меня за плечи. — Братан, мы всё ждем, ждем, а чудо всё не происходит.
— Вот-вот, — поддакивает низкорослый Богачев. — Зрелищ хочется, Андрюша, зрелищ!
— О чем базар вообще? — начинаю раздражаться я.
— О Кривом Носе, о чем же еще!
Я мог бы вмазать Царю, который это только что радостно выкрикнул. Я мог бы заставить заткнуться их всех, пресечь эти разговоры и смешки на корню. Я больше не должен был играть перед ними роль их друга, братана и пастуха этого стада, ведь отцу это больше не требовалось, но, видимо, у меня уже выработалась привычка.
— Когда закончишь начатое? Когда поставишь на место выскочку?
— Скоро, — отвечаю я, подражая им. — Очень скоро. Обещаю, вам это понравится.
Бур, ожидающий, когда ажиотаж вокруг меня утихнет, смотрит на меня неодобрительно. Даже глаза прикрывает, чтобы не видеть мою рожу.
А когда мы остаемся одни, говорит:
— Зачем ты им это пообещал? Ты же ее любишь.
— Не хотел разбивать их мечту, — ухмыляясь, поднимаю глаза к потолку. — Всё равно скоро никого из них я больше не увижу.
В этот момент я понимаю одну интересную вещь. Оказывается, я притворялся их другом не только из-за отца. Просто мне нравилось быть героем: тем, с кого они брали пример и кем восторгались. И, как выяснилось, увидеть разочарование в их глазах я не готов.