Тревожная Бия
Лето 1770‑го выдалось особенно жарким. Об том казачки бывалые, и солдатики, и крестьяне посадские промеж собой много и часто говорили. Мол, и засуха ноне суровая, и Бия на диво мелкая — вовсе уж не похожа на ту, что в первую пору, как сюда пришли да отстроились, бывала. Комарье и то прижухло, зудит, но не так, как в прошлые‑то годы.
Стоят на башнях Бийской крепости сторожевые, перекликаются. Маются от духоты июльской, поглядывают на Бию да чертыхаются, что не дарит прохлады, что обмелела на столько, что уж волны на берег не выплескивает. Безветерье. Первым всадника с южной стороны заприметил пожилой драгун Федор Неверов. Несется сквозь солнечное марево, как скаженный, к крепости. Кликнул других. Всмотрелись. Алтайский посыльный — оттуда, с горной стороны. Лицо вроде и русское. Хотя… Кто ж там, в клубах пыли и дрожи воздушной, разберет.
— Господин подполковник, разрешите доложить!
Гонец бледен. Под слоем пыли и не понять кто, русский ли, алтаец?
— Слушаю.
— Велено вам передать от коменданта Ойрот-Туры, что Теректинский хребет перешла орда джунгарская. Разделилась в аккурат на три части: первая пошла на Каргон, вторая на Усть-Муту, а третья направилась к Ябогану и Теньге. Помощи просит.
— Почто устно, а не бумагой? — Четов нахмурился.
— Опасенье было, что не доеду — убьют.
— Не сказал, что поводом для нападения послужило?
— Так ясно дело, господин подполковник! — гонец аж заулыбался от такой недогадливости коменданта. — Злоба обуяла джунгар, что племена алтайские добровольно в Россию, под крыло государыни матушки, вошли. Вот и изуверится контайши, теперь над ими. А кто православие успел принять, и вовсе уж смертушку лютую принимает.
Через час из Бийской крепости под началом пятидесятника Лаврова из крепости Бийской на выручку новым российским подданным вышли казачьи отряды с пушками. Они перешли Бию в районе той самой Иконниковской переправы, по которой когда‑то пришли джунгары и спалили Бикатунский острог, и направились в сторону Ойрот-Туры.
Четов знал, запомнил на всю жизнь суворовский завет, внезапность — половина победы. Но никогда не думал, что тактика континентальной войны пригодится ему здесь, на дальнем пограничье земли русской.
Сбежавшиеся со всех слободок бабы истово крестили уходящих казаков:
— Боже, сохрани всех живыми!
Выбрав момент, втихаря перекрестил своих подчиненных и сам Четов. Втихаря, чтоб не думали в крепости, что он сомневается в своих решениях, что не верит в победу. А он верил и знал: Бог не оставит эту землю без своего пригляду.
Исток
Петр Иванович смотрел вслед уходящим на сражение с джунгарами казакам. Мысленно благословлял их и желал внезапно ставшим родным людям, хоть и по именам не каждого знал, наименьших потерь.
И вдруг мысли ушли в другую сторону. В свою, личную, потаенную для многих. Как он так быстро проникся этим краем, этими людьми? Почему столь остро воспринимает их судьбы, их будущее? Зачем и по чьей воле отошли на дальний план родные: жена, дети?
Глаза затуманились невольной слезой, которые тут же высохли под палящим летним алтайским солнцем.
… — Катенька, родная моя, голубушка. Тебе решать предоставляю свою судьбу… Как скажешь, так и будет. Знаю, что и так довольно тебе тревог и горестей подарил вместо обещанного пред алтарем счастья…
Минута прощания с женой всплыла в памяти так ясно, словно произошла только что.
— Петруша, ты знаешь, сколько лет ждала тебя из заграничных походов. Сколько дум разных передумала, сколько тревог пережила, — Катерина все еще красива. Почти не изменилась с первой встречи. Уж и двух сыновей, и радость-доченьку родила, а все глаза блестят, как и прежде, тогда — на балу. — Ты ступай по воле своего сердца и долга, а мы уж тебя в имении ждать будем. Я справлюсь, ты только верь в меня, как и прежде…
Обсуждать с женой назначение в сибирскую приграничную крепость оказалось нелегко. После нескольких серьезных ранений Петра Ивановича списали с армейской службы, но признали годным для комендантской службы. А это была разлука. Брать с собой семью в дальние сибирские земли, только-только ставшие русскими, он считал не вправе. Мог, конечно, отказаться от назначения и уйти на пенсион… А на что жить далее? На что приданое дочери справить? Сыновья, дело ясное, с малолетства к армейским причислены. А жена?
Катерина оказалась сильнее бравого, прошедшего огонь сражений подполковника. Она сразу после известий о его назначении комендантом Бийской крепости объявила супругу о том, что готова взять на себя бремя управления имением, воспитания детей при условии, что тот в свою очередь будет пересылать им часть своего жалования и так далее, и прочее-прочее. Она благословила его в дальнюю дорогу, взявши с него слово хранить верность и надежду на скорейшее свидание. При прощании ни одна слезинка не скатилась по ее щеке. Это женское мужество впечатлило Четова, но где‑то глубоко в душе зародилась некая обида — неужели достаток ей дороже меня? Может, причастность к древнему роду?
А гордиться было чем. Тюркское происхождение, из самой Золотой Орды берущее начало. Почитай с XIV века. Сам Чет-мурза тогда принял православие и перешел на службу князю московитов Дмитрию Ивановичу. И он — Петр Иванович Четов — к XVIII веку остался единственным прямым потомком того самого Чет-мурзы. Сам‑то род давно уж обеднел, а родословная осталась и почиталась не только среди потомков, несмотря ни на что.
Да вот только думать об этом вот так резко в отношении любимой супруги перед Богом Петру Ивановичу не хотелось. Расцеловав детей и ее — Катерину, он и направился в Бийскую крепость через всю Россию. А теперь вот сам провожает отряд своих казаков и драгун на подавление очередного вторжения джунгар в вотчину матушки-императрицы. Это его долг, его ответственность. Он принес присягу раз и навсегда…
— Господин подполковник, разрешите обратиться?.. — голос, раздавшийся рядом, вернул Четова в реальность Бийской крепости.
— Что изволите? — перед комендантом стоял местный писарь Степан. Грешил малый медовухой. Вот и теперь, несмотря на официальность обращения, слегка покачивался.
— Дак бумагу я нашел второго дня в столе. Пришла из Кузнецка в аккурат, покуда у нас вроде как безвластие было. Ну… до вашего прибытия и апосля снятия давеча вашего предшественника.
— Что за бумага?
— Дак не посмел прочесть. Вот вашему благородию и передаю. Прощения прошу, токмо вот и вспомнил про сей пакет, — Степан икнул, пытаясь изобразить трезвый вид. Отдал пакет Четову и предусмотрительно, не дожидаясь нагоняя, скрылся в толпе баб, все еще толпящихся в воротах, через которые только что отбыл на защиту границ империи отряд казаков.
Нескромная скромность
Спустя время после приказа о назначении комендантом Бийской крепости тогда еще подполковник Четов был включен в кавалерский
список империи и значился в нем под нумером 9. Он получил чин полковника и награжден за тридцатилетнее беспорочное пребывание в офицерских чина орденом Святого Георгия Победоносца четвертой степени. В представлении к награде перечислены его боевые заслуги.
В представлении говорилось:
— отличился в 1733 г. в польском походе, в 1734 г. — при взятии местечка Березовцы, в 1736 г. — при взятии крымской крепости Кинбурн, в 1737 г. — при взятии Очакова, в 1738 г. — в Днестровском походе, при взятии крепости Хотин и Студжанской битве, а в 1740 г. — в „жарких делах“ при разграничении границ с турками.
… — Петр Иванович, позвольте в вашу честь и во славу крепости нашей Бийской огни в небо запустить — фейерверк подобно столичному. Пусть и солдаты порадуются, и крестьяне, что под вашим надзором состоят.
Четов, разрушая стремление к празднеству своих подчиненных, нахмурился:
— Негоже, братцы мои, так‑то деньги императорские расходовать. Глупо сие их в небо выбрасывать. Лучше, по моему разумению, их в новые башни крепостные вложить, да еже ли кормов не хватит - крестьянам раздать на прокорм скоту, что и нас с вами кормит.
Подумал тут же комендант, что обидел своих офицеров сим решением, и добавил:
— Не токмо сия моя заслуга за орден полученный, но и таких же, как вы, верных государыне и отечеству русских офицеров, солдат, что ныне на башнях стоят, и тех же самых крестьян, что хлебушек для нас с вами ростят. И поймите верно, други мои, не из ложной скромности слова мои исходят, а от сердца, от самой его души.
Приготовленный загодя фейерверк в Бийской крепости отменили. Разочаровавшиеся бабы да детишки разбрелись по своим слободским домишкам и, ворча об том, что так и не повидали чуда-чудесного, улеглись спать. Они ж не знали, об чем комендант с офицерами говорил.
Строительство
Петр Иванович читал и глазам своим не верил. В документе, который передал ему Степан, долгим списком перечислялось все, что ему сделать надобно. Почто ж томский губернатор умолчал, покуда чаи распивали? Убоялся, что отказаться осмелюсь и приказ не исполню?
Только теперь, после прочтения приказной бумаги, Четову стало отчетливо ясно, какой груз он взвалил на свои плечи. Но он же солдат, не строитель! Как?! Мысли искрами метались в голове, готовые вот-вот разжечь пламя паники. Но они ударялись об одну и ту же преграду: негоже подвести Катеньку с детишками, чтоб вот так просто уйти на пенсион; негоже свести в небытие память о походах суворовских. Как там говорил Александр Васильевич? Бог не выдаст, свинья не съест? Не съест, господин фельдмаршал! Не посрамлю. И строить научусь, и хозяйствовать! Не подведу!
Первым делом Петр Иванович провел еще несколько экспедиций по крепости и слободкам. Степану пришлось несладко. С медовухой пришлось расстаться, впрочем, как и со спокойной жизнью. Изо дня в день комендант разъезжал по крепостным прилегающим землям. Не гнушался лично разговаривать с крестьянами посадскими да с их бабами. До чего дело дошло, с рядовыми драгунами невесть о чем беседы вел да все что‑то себе на бумажецы записывал. Степка, одуревший от такой активной жизни, сколь раз уж подумывал, что Четов прислан им во испытания и в наказание за ранешнюю лень. А уж когда вернулись из похода в Усть-Канскую степь казаки да драгуны с депешами о поражении джунгар, и вовсе уверился, что Четов Богом послан Бийской крепости на ее укрепление.
Четову, согласно внезапно обнаруженному Степкой документу, предстояло сызнова построить четвертую по счету Бийскую крепость. При этом в 1770 году весь без остатку строевой лес принадлежал горнозаводскому ведомству, а значит, и рубить его было строжайше запрещено Ее Императорским Величеством. Не хватало людей. У военного корпуса были свои задачи, крестьяне посадские своими землепашескими делами занимаются. И где взять камень-плитняк для облицовки внешних крутостей валов и бастионов?
Ну да глаза боятся — руки делают… Вспомнил Петр Иванович поговорку, часто повторяемую его бабушкой в детстве. Оценив обстановку, комендант-полковник решил для себя:
— Покуда люди не начнут жить по‑божески, докуда и дела от них ждать не стоит…
На свой страх и риск он останавливает строительство новых бастионов и начинает сооружать полковые хлебные печи, заготавливать фураж для лошадей казачьих и драгунских да запасать провиант на суровую алтайскую зиму, о которой так много ему поведали и казаки, и солдаты, и крестьяне.
Сил на то, чтобы убедить в срочной необходимости сиих действий командующего Сибирским корпусом генерал-поручика Деколонга, потребовалось немало.
— Вы понимаете, господин полковник, что своими действиями вы рушите все прошпекты, согласованные с самой императрицей! — кричал, нет, орал Деколонг. — Да вас в кандалы за сие самоуправство на рудники Демидовские серебряные справить надобно! — Иван Александрович был багров лицом и зол аки медведь-шатун.
— Ваше превосходительство! — вот удивлял всех Четов умением в любой ситуации держать лицо и достоинство. Говорил негромко, но слышали его при том все — от солдат до генерал-поручиков. — Поймите! Ежели народ, в крепости Бийской живущий, не прочувствует на себе заботу матушки-государыни, так и сражаться за нее в нужный час не станет. Позвольте создать для них условия должные. И средства, что на бастионы отведены, покуда на дела житейские перевесть, а после уж они и сами — людишки посадские да солдаты — много чего во благо отечества нашего с радением свершат.
Цвет лица Деколонга с каждым словом Четова становился все глаже и спокойнее. А ведь прав! Вот уж чертушка на мою голову свалился, думалось генерал-поручику. Да и пусть делает как знает. Видать, ему сами ангелы в уши дуют.
Получив, правда, покуда до поры до времени, негласное разрешение командующего Сибирским корпусом, Четов начал реализовывать свой план.
… — Что, и впрямь бани для полка строим? — с недоверием воспрошает седой драгун Евлампий плотника из крестьянской слободки. С утреца токмо ознакомились, да разговориться аж до самого полудня так и не удалось. Шибко работы было много. Правда, в перетаскивании бревен с места на место драгун мало что понимал.
— Степка ваш сказывал, что бани. Вот срубы сготовили еще намедни по приказу господина коменданта. Теперича собираем.
— Бани это знатно! По- христиански! — затарахтел Евлампий.
— А то! — поддакнул слободчанин. — К тому ж говорено, что и нашим слободским в банях сиих омываться будет дозволено. Вона как! Оттого и стараемся во всю силу…
Много было требований у Петра Ивановича Четова к укладу жизни крепости Бийской и прилегающей к ней слободке. Окромя строительства полковых бань личным приказом ввел он еженедельное проведение медицинских осмотров личного состава крепости. Помнилось, видать, старому суворовскому солдату, каково это без медика службу служить, а потому распорядился.
— Пиши, Степан, — Четов сосредоточен. — Приказ об обустроении в крепостном форштадте аптекарского лекарского дома для пользования нижних чинов и прочих жителей лекарственными кореньями, плодами и медовым и настоями.
— Это как же, Петр Иванович? Отродясь такого в крепостях не бывало, — писарь потер лоб от волнения. — Это что ж, любой из солдатиков али казаков, али из слободских вот так запросто смогет туды пойтить и снадобье от хвори какой взять?
— Вот так и смогет, — передразнил Степку Четов, уже привыкший к его завсегда „возвышенному“ состоянию, но при этом искренней преданности и неукоснительной исполнительности. — Добавь к тому ж, что уже писано: жертвую на то десять рублей своего жалования.
Тут уж Степан и вовсе потерял голову. Десять рубликов! Это ж на них можно трешку знатных дойных коровушек прикупить! Странный он, однако, комендант наш. А хочь, как говори, за людей ратует.
Не забыл Петр Иванович и об увеличении провианта для мастеровых и нестроевых солдат гарнизонного батальона, тех, что были посланы на лесозаготовки в верховья Бии. Вот такой он был, прибывший по зимняку в Бийскую крепость комендант. Обо всех радел. Не токмо о людях, но и об лошадях.
— Пиши дале, Степан, — тот, уж и без того ошалевший от прежних распоряжений, писал в подробностях и старался из всех сил выдерживать вензеля буквиц, потому как понимал своим изношенным медовухой умишкой, что комендант дело говорит и во благо всем в крепости Бийской живущим. — С нонешнего дня ставим довольствия для всех драгунских и казачьих лошадей, тех, что заняты ныне на строительстве новых крепостных сооружений.
И уж вовсе ошалел писарь, более-менее знакомый со всей бумажной канцелярией, проходившей по пределам сибирским, когда Четов распорядился о недопущении к работам строительным использования солдат-ветеранов. Их, убогих, знамо дело, именовали инвалидами, но на утомительных и тяжелых строительных работах все ж использовали. А что такого? Лопату земли на бруствер да кинет! А Четов взял да иначе распорядился.
Долго после череды подобных приказов Степка голову чесал. Покуда четверть не выкушал, не понял, что Петр Иванович в Бийскую крепость самими ангелами небесными был послан. А уж когда тот церковь новую строить начал, и вовсе в том уверился.
Во имя Успения пресвятой Богородицы
В марте 1774 года началось исполнение мечты Петра Ивановича. Еще по прибытии на место службы отметил он про себя, что негоже, чтобы крепость русская без храма стояла. Часовенька, построенная радением сотника Серебрякова, понятно дело, стояла и службу свою несла справно. А вот попытки построить настоящий, хочь и деревянный, храм из года в год разбивалась о скудность казны крепостной. А меж тем народу в крепости все прибывало, как прирастал и народ в слободках. Уж и Смоленская, и Фоминская подросли. А молиться все в часовню ходят, что по святым дням, что по праздникам православным.
— Ефим, как это нашему Четову сподобилось такого чуда для нашей крепости добиться, что соизволили разрешить храм для нас построить? — плотник из крестьянских был шибко любопытен и приставал с расспросами к приставленному к ему подручному солдатику из гарнизонных.
— Дак кто ж его знает, — отвечал молодой гренадер, орудуя топориком, обстругивая доставленные с верхней Бии бревна. — Он ведь, Петр Иванович, с кем хошь сладиться может. Вон глядь, каку крепость острожную выстроил. И нас, простой люд солдатский, не забижает. Наше дело малое. Строевая — знать строевая. Что по строительству какому, дак то ж, знай, маши себе топориком. Тем боле апосля благословения нашего епископа Тобольского Варлаама.
— Не скажи… — не унимался из крестьянских. — Сколь уж тут живу, почитай с семьсот пятидесятого году от петровского летоисчисления, а такого усердия в православном деле доселе не видал.
Разговоры тихнут, топоры все боле стучат. Храм строится. Первый. Это ж понимать надоть. И так это прониклись все служивые и жители слободок бийской крепости, что с марта до сентября того же году стройку и завершили. Поговаривали промеж собой, что и сам господин полковник за топор да пилу не единожды на стройке той брался на потребу Божьему делу. Про то уж священник Удинцов апосля сказывал.
В мир иной Петр Иваныч ушел спустя два года после постройки храма. Захоронен был с подобающими почестями и в надлежащем для офицера армии россейской чину: с орденами и шпагой на кладбище при храме, что своим радением и построил. На надгробной плите благодарные, пока еще жители крепости, высекли надпись: „Полковник Четов здесь сию крепость устроил и именем своим Храм Божий украшал. Сей памятник возложен за верную добродетель, чтоб в поздния века был точным всем свидетель“.
Забвение и память
Спустя шесть лет после того, как почил Петр Четов, в 1782 году, Бийской крепости был присвоен статус города. Кладбище при церкви, построенной чаяниями Петра Ивановича, где он и обрел покой, сохранялось в целости до 2023 года.
В том же году случилось, то что случилось. Захоронение было вскрыто городскими комсомольцами. Видимо, не зная о роли погребенного в нем человека, энтузиасты светлого будущего передали обнаруженный череп в Бийский краеведческий музей. Туда же была передана и именная, украшенная драгоценностями, шпага обнаруженного упокоившегося. Только вот тех самых упомянутых украшений на шпаге не было — кому‑то, вероятно, пригрели карман.
О Петре Ивановиче Четове, чьими трудами из рядовой крепости Колывано-Воскресенской оборонительной линии Российской империи появился на свет город Бийск, на долгие годы было забыто.
Между тем современным жителям Бийска надо знать, что за 6 лет под руководством коменданта Четова солдаты, драгуны, артиллеристы и казаки гарнизона построили 12 бастионов с 21 артиллерийской батарейной площадкой, 14 редутов-полубастионов, кронверк и более сотни зданий. А сооруженный оборонительный комплекс Бийской крепости во времена руководства Петра Четова занимал площадь в 20 гектаров, в том числе для жительства членов семей гарнизонных команд и гражданского населения было построено еще несколько укрепленных слободок-форштадтов такой же площади. Названия слободок, появившиеся на карте города в те годы, живы в названиях бийских микрорайонов и сегодня.
В 2023 году, казалось бы, историческая справедливость восторжествовала. На здании по адресу ул. Советская, 10 была установлена мемориальная доска с надписью „Полковник Четов здесь крепость устроял. Четову Петру Ивановичу коменданту и строителю бийской крепости в 1770–1777 годах благодарные потомки“.
Однако, чем именно заслужил сие звание и чем он выделился среди прочих первых отцов города, знают немногие. А знать стоит.
Полковник Петр Четов — боевой офицер, участник русско-польской и русско-турецкой войны 1735–1739 гг., кавалер ордена Святого Великомученика Георгия Победоносца. Все оставшееся после его смерти имущество состояло из шести икон, ларца со Святыми мощами, четырех картин, пары пистолетов и шести рублей денег.
Именно Петр Четов считается первым настоящим главой не только гарнизона Бийской крепости, но и главой слободок к ней прилегающих. Человеком, радеющим за каждого и за всё.
От автора
Выражаю личную признательность бийскому историку Сергею Исупову за предоставленное право использовать собранные им архивные материалы для создания цикла статей к 315‑летию Бийска.
Таисия Сорокина