Жизнь в деревне потихоньку налаживалась, народ оправлялся от войны. Молодёжь начинала женихаться: вчерашние воины подыскивали себе пару. Парторг Василий Никанорович затевал грандиозную свадьбу. Он пошёл на поклон к двоюродной сестре. Избу освещал тусклый свет пятилинейной керосиновой лампы. Альдук в холщовом платье пряла коноплю.
Высокий, стройный Василий, присев за стол, почтительно склонил рыжеватую голову:
– Альдук апа, жениться я надумал.
– Кого решил осчастливить?
– Беру учительницу Фиву со Слакбаша,
Фива Антоновна приехала в деревню после педучилища. Выгодно отличалась от местных девушек в скромных холщовых платьях и лаптях. Одевалась красиво, не чета деревенским. Изящную фигуру учительницы подчёркивали приталенные ситцевые платья, а её стройные ножки украшали модные ботинки на шнуровке.
– Хороший выбор. Девушка скромна и работяща.
– Уважь, апа, будь хозяйкой на моей свадьбе. Мама уже стара, не осилит эту ношу. Ведь ближе родни, чем ты, у меня теперь нет. Ведь наши отцы родные братья.
– Почему ж не помочь. Почту за честь подсобить тебе.
– Угощенье на свадебный стол будет готовить сам Миртазин. Он спец в этом деле. А тебя прошу, Альдук апа, стол накрыть. За гостями ухаживать. Проследить, чтобы всего хватило. Не осрамиться бы перед слакбашевскими гостями. Говорят, там люди непростые. Родители Фивы из богатого колхоза «Кавал». Живут зажиточно, не то, что мы.
– Не ударим в грязь лицом. Не волнуйся, брат.
– Дай бог тебе здоровья, апа, – кланялся Василий. – Эх, как бы сейчас радовались моему счастью братья!
– Да, какие парни были! Погибли героями на войне! Пусть земля им будет пухом.
Поглазеть на свадьбу высыпала вся деревня. Ярко светило солнце. Дома выглядели нарядно и празднично. Белый снег, как свадебным покрывалом, укрыл деревушку и замаскировал на время хилые избушки и покосившиеся ограды.
С помпой прикатили на кошёвке знаменитого тамаду. Он работал фельдшером при сельской больнице в Кош-Елге. За невестой парторг выехал на лучшей паре орловских рысаков: пусть в Слакбаше видят, что и жених не лыком шит.
Деревня давно не видела такой свадьбы. Впереди всех мчались сани с женихом и невестой, пара гнедых, высоко поднимая ноги, будто летела по воздуху. Одна за другой по белому снегу скользили семь кошёвок, украшенные, как расписные шкатулки, разноцветными шерстяными паласами. Дуги украсили самоткаными полотенцами. Волшебный перезвон свадебных колокольчиков и звонкие песни взорвали вдовью тишину Тугаса[1] и возвестили о начале новой эры в деревне. Мальчишки бежали, пытаясь обогнать резвых коней, запряжённых в свадебный «поезд», и перекрикивая друг друга:
– Свадьба! Свадьба едет! Смотрите-смотрите, сколько подвод!
– Тпру, родимые! – резко остановил «кучер» пару. – Приехали!
Кони заржали и остановились, как вкопанные, у ворот дома парторга. Гости высыпали из кошёвок с песнями, плясками, поражая зевак богатыми чувашскими уборами. Головы слакбашевских женщин украшали хушпу, а у молодых девушек – тухья. На свадьбу доставали из сундуков самые ценные украшения и лучшие наряды.
Молодых встретила хлебом солью и благословила Екатерина Карповна, мама жениха. Она даже прослезилась от радости, вспомнила сыновей.
Альдук, в чувашском бордовом платье с тремя рядами оборок на широкой юбке, ситцевом вышитом фартуке, принимала гостей, рассаживала за стол, подавала угощения. Она с достоинством поворачивала голову, держала спину, будто окончила институт благородных девиц, а не провела всю жизнь на конюшне. В скупых движениях и манерах сквозило врождённое благородство. Альдук разливала гостям пенящееся домашнее пиво.
– Ух, какое ядреное пиво, так и играет! – восхищённо говорил Виктор Петров из Анаткаса. – А ты, Альдук, как настоящая пава!
– Пей на здоровье, сосед.
Прошло больше года после Победы, но ожидаемого изобилия на столе колхозника не наблюдалось. Подавали пироги со свеклой, с морковью и картофельную запеканку.
Дети облепили все окна снаружи, с любопытством разглядывали жениха с невестой. Еля на особых правах протиснулась через порог, спряталась за полог, потихоньку следила за свадьбой и слушала взрослые разговоры. Лиза, у которой жених сгорел в танке под Смоленском, не скрывала зависти:
– Везёт же некоторым! Учителя нынче на коне.
За столом тихо перешёптывались:
– Им, по закону, и продовольственный паёк, и зарплата.
– Даже кукурузную муку выдают.
– Дрова ей намедни привезли прямо во двор, как барыне. Сторожиха школьная помогала пилить.
– А нам вместо денег – фигу с маслом, только трудодни.
– Глянь, глянь, Матрёна, чё молодёжь творит! – шептала громко старая Авдотья своей глуховатой подружке. – Посмотри-ка, как учительша одета.
– Чисто майра[2] сидит в белом платье.
– А свадебное покрывало где? Жених тоже в гимнастёрке. Нарушают обычаи!
– Он же парторг! – возразила Альдук, поправляя на голове шёлковый китайский платок с яркими сиреневыми цветами. – Им же нельзя за старые обычаи цепляться! Главное, чтобы счастливы были.
– Пусть-пусть будут счастливы, – согласно закивали тётки, поглядывая опасливо на Василия Никаноровича, который был горяч и мог вспыхнуть, как спичка, от любого неосторожного слова.
Еля глазела из-за полога на жениха и невесту. Стройная, высокая Фива Антоновна одевалась модно. Свадебное платье с юбкой «солнце-клёш» ей сшили в городе по последней моде. Жених красовался в гимнастёрке, с портупеей и широким кожаным ремнём. Дядя Василий, бывший офицер, не вылезал из военной формы: справить новый костюм лишних денег не нашлось. Еля чувствовала необыкновенную гордость за маму, она казалась сегодня непривычно счастливой и красивой. На ней – нарядное платье с поясом, вышитым яркими рунами, и фартук, отделанный кружевами.
Свадьба набирала обороты. Вот уже гармонист вылез на почётное место и заиграл плясовую. Пронзительно задудел пузырист .
Нарядная Мария в голубом платье и цветном фартуке встала перед гармонистом. Легко перебирая ногами в чёрных высоких ботинках на шнуровке, она озорно прошлась по кругу. Задорно позвякивали серебряные монетки на старинном хушпу. Она плясала отчаянно, даже с каким-то исступлением, отбивая каблуками дробь так, будто желая вогнать в пол все свои беды и одиночество. Её Кирук не вернулся с войны. Более удачливая невестка Валя кружилась белой лебедью вокруг своего ненаглядного мужа. В тёмно-сливовых глазах Марии, заблестевших от слёз, читался вызов проклятой судьбе.
Давно в деревне не было такого праздника.
Тамада в вышитой белой рубашке, с плетёными кистями на поясе, выскочил на середину. Оглаживая себя, как девка перед зеркалом, на потеху публике стал выделывать замысловатые кренделя ногами. Потом хлопая в ладоши и притоптывая начищенными сапогами, игриво запел:
Слакпуçсен хĕрĕсен,
Аларманĕ пек кучĕсем,
Панулми пек чĕччисем,
Икерчĕ пек пĕстисем.
Йрелче пек п****н![3]
Свадьба каталась со смеху. Все зашевелились, задвигались. Стали выходить в круг и плясать. Потом свадебная процессия медленно покатила в следующий дом. Все родственники Василия по очереди принимали и угощали молодожёнов и свадебный кортеж. Василий Никанорович пировал два дня.
Фива Антоновна привезла с собой богатое приданое. После войны магазины пустовали, да и денег у колхозников почти не водилось. Достала драгоценные скатерти и покрывала. Перед брачной кроватью повесила занавеску со сказочными павлинами и невиданной красоты цветами. Её брат дошёл до Берлина и привез с собой трофейные материалы и занавески. Брачное ложе офицера сторожили теперь «берлинские» павлины.
[1] - чувашская деревня исторически делится на две части Анаткас (низовые), и Тугас(верховые)
[2] фифочка, чув.,
[3] у слакбашевских девиц
задки как ручные мельницы
грудки как наливные яблочки
передки как гаечки-чув.,