Перед началом собрания, 1 апреля 2003 года, Berkshire объявила о покупке производителей мобильных домов Clayton Homes. Это решение было обычным для того времени, естественным продолжением скупки активов, обесценившихся после скандала с Enron.
Сделка с Clayton стала возможной потому, что за годы низких ставок появились банки, набитые свободными деньгами. Они быстро убедили клиентов в том, что низкие ставки дают им возможность покупать больше за меньшие деньги. Люди, вложившие свои средства в покупку недвижимости, поняли, что она может стать для них неким подобием текущего счета. Вне зависимости от того, шла ли речь о предложении кредитных карточек, недвижимости или мобильного жилища, банки в поисках направлений вложений обратили внимание и на тех, кто, хотя и имел меньше возможностей выплатить долг по кредиту, все равно хотел любым способом осуществить свою «великую американскую мечту».
В случае с мобильными домами банки выдали деньги производителям, а те, в свою очередь, одолжили их покупателям. В теории этот процесс работал нормально — производители домов сами несли риски, связанные с платежной дисциплиной и невозвратом кредитов.
Но потом производители, стараясь избежать риска невыплат, стали продавать свои права по кредитам.
С этого момента плохие кредиты оказывались проблемой кого-то другого. Этим «кем-то другим» становился инвестор. В ходе процесса, получившего название securitization, кредиты Уолл-стрит «переупаковывались», скупались и перепродавались инвесторам в виде долговых облигаций, обеспеченных заложенной недвижимостью (collaterized debt obligation, CDO).
Финансисты объединяли тысячи подобных кредитов со всей Америки, затем делили их на части, названные «траншами». Транши верхнего яруса получали деньги из фонда ипотечных платежей в первую очередь. Затем наступала очередь второго яруса, третьего и так далее.
Разделение на транши позволило присвоить высший рейтинг надежности AAA траншам верхнего яруса, рейтинг АА траншам второго и так далее. Затем банки принялись продавать их инвесторам. Вероятность дефолта была рассчитана банковскими аналитиками исходя из данных, полученных в ходе многолетних наблюдений. Но система предоставления кредитов переживала изменения, и опора на исторические параллели становилась все более и более сомнительной.
Со снижением стандартов, на основе которых предоставлялись кредиты, «кредитное плечо» хедж-фондов, инвестировавших в долговые обязательства, все у эвеличивалось и достигало иногда 100 долларов долга на 1 доллар капитала. Так что к облигаций CDO (даже с самым высоким рейтингом ААА) становилось, как говорят, «отстойным». Некоторые инвесторы занервничали из-за жуликоватого поведения игроков рынка и решили подстраховаться. Они стали покупать бумаги на новом рынке, на котором делались ставки по поводу возможности дефолта по кредитам. Это называлось «кредитно-дефолтный своп», CDS. Если CDO обесценивались из-за дефолта по кредиту, то заплатить за это должен был тот, кто выпустил своп.
Теперь казалось, что инвестирование в CDO совершенно безопасно.
«Когда деньги бесплатны, — написал позже Чарльз Моррис, — кредитование ничего не стоит и совершенно безопасно. Кредитор, ищущий прибыль, будет раздавать деньги до тех пор, пока не останется людей, которых можно кредитовать».
Если же кто-то пытался указать, что риск на самом деле никуда не исчез, то участники рынка с демонстративным вздохом объясняли ему, что секьюритизация и деривативы свопов распыляют этот риск по самым дальним уголкам земного шара, где его возьмут на себя столько людей, что никто этого просто не почувствует.
Рациональным бизнесменам, связанным с мобильными домами, эта ситуация развязала руки. Они снизили ставки по кредитам, упростили процесс их получения.
Пока на рынке недвижимости царил бум, рискованные виды ипотечных кредитов — вместе с коммерческими, потребительскими, образовательными и другими — распространялись, как вирус простуды в детском саду. Все они, как и кредиты за мобильные дома, страховались, приобретали иную форму и перепродавались через свопы. Появлялись и другие, более экзотические производные ценные бумаги.
В своем письме акционерам в 2002 году Баффетт назвал производные бумаги (де-ривативы) «токсичными» и относился к ним как к «бомбам замедленного действия», приводящимся в действие совершенно бесконтрольно и способным вызвать цепную реакцию и финансовую катастрофу. На встрече с акционерами в том же году Чарли Мангер описал, как нынешняя бухгалтерская отчетность преувеличивает доходность от деривативов, и сделал вывод: «Вы оскорбите сточные воды, если назовете "канализацией" финансовую отчетность по деривативам в Америке».
В письме в 2003 году Баффет назвал деривативы «финансовым оружием массового поражения». Подобных сделок заключено столько, писал он, что из них сложилась целая цепь, опоясавшая мир.
Несмотря на основанный на математических моделях совет покупать, а не продавать во время кризиса, инвесторы стали убегать, как стадо жирафов от льва, при первых признаках проблем.
И хотя формально на рынке было очень много игроков, на нем всегда доминировало лишь небольшое количество крупных финансовых организаций, использовавших «кредитное плечо». У них были и другие активы, которые считались никак не связанными с деривативами, но их стоимость на обрушившемся рынке падала вместе со стоимостью деривативов.
