Апрель в этом году тёплый. Солнышко как пригреет, благодать. На ветках почки уж вовсю зеленеют, вот-вот листья появятся...
Я иду с работы. Не торопясь, как обычно, а потихоньку, не спеша. Уж так хорошо на улице. Хочется надышаться свежестью весеннего воздуха. Взгляд мой скользит вдоль знакомых с детства дворов. Не такие они, конечно, были в моём детстве. У всех высоченные заборы, не видать знакомых лиц. Не то, что раньше – идёшь, успевай только здороваться. А нынче – никого. Разве что – в магазине кого встретишь, да и только. И лавочки в старые времена – у каждого заборчика. А на лавочках, в основном, бабульки сидят, «гуляют». А теперь и лавочек ни у кого нету... Прошли те времена... Да и сама уж скоро бабулькой стану...
Осталась, правда, на весь посёлок одна уж, наверное, из старой жизни – баба Надя, соседка моя. Каждый вечер выходит она на улицу, садится на единственную на всей улице лавочку у своего покосившегося заборчика, и опершись на потемневший от времени костыль, взирает на этот бренный мир грустными, уставшими глазами... Жизни её и правда, не позавидуешь. Дед её, дядь Вася, помер этой зимой, сын, давно уже, в аварии погиб, а дочка, не думая о матери, умотала за границу, поминай, как звали... Так что теперь она практически оказалась на нашем догляде и попечении. Подхожу ближе к дому. Сидит, сердешная.
- Здравствуй, баб Надя.
- И тебе не хворать, девынька.
- Гуляешь... Погодка сегодня то, а.
- Гуляю,- кивнула старушка,– это вы молодые, всё бегите, да бегите куды-то, а наше дело стариковское. Садися вон, посиди со мной.
Я присела на другой край почти освободившейся от уз краски обшарпанной лавчонки.
- Как ты, баб Надь...
- Да... Помаленьку. Ковыляю... Маруська твоя забегала. Хлебушка занесла... Вчерась вона, Васяню моего видала.
- Во сне?
- Не. Наяву. Как живого.
- Тю... Привиделось либо?
- Ну... Да Бог его знает. Только... Вроде наяву...
- Расскажи, баб Надь. Жуть как люблю всякие такие истории.
- А чего рассказывать. Спать уж ложилася. Телевизер выключила. Встаю, значится, на коленки, помолиться на ночь. Лампадочка горит, светло так.
А тута мне как стукнет по стеклу, в окошку, в зале. У мине ажнак сердце зашлося. Ну иду. Боюся, а иду. Выглянула – никогошеньки. Прислушалась – тихо. А потом опять – тук, тук. Только не рядом, а во дворе. Ну, всё, думаю, залез хтой-то, шурует в огороде. А выйти страшно. Стою у оконца, сердце-то, аж бубухает.
-И чего? Кто это был то?
-Кто-кто... Покойничек... Дед мой.
Я с опаской покосилась на соседку. Может того? Возраст то свое берет...
-Да ты не думай, Лариса, не свихнулась я. Точно тебе говорю. Васька, как есть он. Гляжу в оконце то, а он по тайничку своему лупит, сбить пытается крышку, а руки то всё мимо, скрозь чурбан пролетают. И смех и грех. А мине и страх берёт, и любопытно.
-Какой чурбан то?
-Дак около сарайки чурбан лежит. Он всё на нём дровишки рубил раньше. Так чё стервец придумал. С низу выемку сделал и туды чекушки свои окаянные прятал. Пойдёт в огород и пропадёт. Заходит, навеселе уже. Бывало весь огород перерою, будто ищейка – а нету нигде. А раз от так жа, в окно гляжу, а он из-под чурбака и достаёт. Хуух... Чего только не куролесил... Царствие ему Небесноя...
-А чего дальше то было?
-Ну... Собралася я с духом и кричу ему в форточку, ты, мол, чего жа эт, Василий, и на том свете что ль, не угомонисся никак.
-А он на меня глаза поднимает, смеяться начал. Ты, говорит, Надежда, не правильно мине поминаешь. Иной раз уж так выпить охота, а ты – то компотику, то пирожков...
- Господи, ужас какой.
- Ага. А чё, говорю, можно вам что ли?
- А он?
- А он – не... Нельзя, в том то и дело. А охота... Я, говорит, сбёг в самоволку.
- Ну, дядь Вася,– рассмеялась я,– даёт... И на том свете не угомонится никак...
- Вот-вот...
- А потом что?
- Пора мине, говорит, и пропал. Как растворился. Я вот, чё, Лорка, думаю. Может помянуть его, ирода, что ль? Посиди тута. Я скоро.
Она с трудом подняла своё грузное тело и посеменила к крылечку. Через пару минут появилась с поблёскивающей в руках тёмной бутылкой, кульком с конфетами и пачкой печенья. Старушка протянула мне кулек.
- А это, девонька, прости меня, Господи, кагор. К Пасхе купила, думаю, мало ли, кто заглянет к мине. А не довелося. Так сейчас как раз можно. Поста уже нету. Так ты возьми, с Лёшай своим мож помяните, раз уж так. Может кагор то можно, а? Как думаешь?
- Наверное можно...
- Ну вот... Возьми...
- Ну, Царствия Небесного, рабу Божьему Василию. Я широко перекрестилась, взяла помин и попрощавшись со старушкой, пошла домой...