Иисус в Гефсиманском саду, в предчувствии близкой гибели, обратился в своих молитвах к своему небесному Отцу. Вот как об этом рассказано в Евангелии от Матфея.
Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания, и говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду, помолюсь там. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отойдя немного, пал на лице Своё, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.
Почему Иисус в свой горький час не обратился к своему земному отцу Иосифу. Ведь это было бы так естественно. Из того, что мы знаем об Иосифе, ясно, что это человек благородный, и сына своего, Богом данного, он должен был воспитывать достойно. Конечно, земной отец не мог бы помочь Иисусу в тот час, не мог изменить судьбу, начертанную свыше, но мог бы дать ему слова поддержки и утешения. Даже очень сильным людям нужны эти слова.
В повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» старший сын Тараса Остап перед казнью обратился к отцу. Безусловно, как христианин, он в молитвах своих обращался и к Отцу небесному, но в тот миг для него эти образы были слиты.
Обратимся к отрывку из повести. К той главе, где казнили пленных запорожцев.
Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шёл Остап.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжёлую чашу...
Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мёртвой толпы отдалёнными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, – ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его. Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре!»
Но когда подвели его к последним смертным мукам, – казалось, как будто стала подаваться его сила. И повёл он очами вокруг себя: боже, все неведомые, все чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твёрдого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
– Батько! где ты! Слышишь ли ты?
– Слышу! – раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Что произошло в этот миг в душе Остапа, повесть умалчивает. Но мы понимаем, что одного слова отца, прозвучавшего из толпы, а может быть, и свыше, было достаточно для того, чтобы воспрял он духом и достойно встретил свою смерть.
В романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» родители также переживают смерть своего единственного сына. Главы в романе, описывающие болезнь и смерть Евгения Базарова, одни из самых сильных в мировой литературе. Отец нашего героя Василий Иванович военный хирург в отставке, не чужд философии. Но, узнав о смертельной болезни сына, он в отчаянии кричит: «Да какой я философ!». Да, одно дело разделять философские взгляды стоиков, а другое, остаться твёрдым перед самой страшной в жизни бедой.
Евгению Базарову жалко своих родителей, но его мысли обращены к любимой женщине Анне Сергеевне Одинцовой. И он просит отца послать нарочного к ней, передать поклон и попрощаться. Но Анна Сергеевна приехала сама. И вот сцена прощания.
Анна Сергеевна наклонилась к нему.
– Евгений Васильич, я здесь...
Он разом принял руку и приподнялся.
– Прощайте, – проговорил он с внезапной силой, и глаза его блеснули последним блеском. – Прощайте... Послушайте... ведь я вас не поцеловал тогда... Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет...
Анна Сергеевна приложилась губами к его лбу.
– И довольно! – промолвил он и опустился на подушку. – Теперь... темнота...
Анна Сергеевна тихо вышла.
– Что? – спросил её шёпотом Василий Иванович.
– Он заснул, – отвечала она чуть слышно.
Базарову уже не суждено было просыпаться. К вечеру он впал в совершенное беспамятство, а на следующий день умер. Отец Алексей совершил над ним обряды религии. Когда его соборовали, когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся, и, казалось, при виде священника в облачении, дымящегося кадила, свеч перед образом что-то похожее на содрагание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице.
Когда же, наконец, он испустил последний вздох и в доме поднялось всеобщее стенание, Василием Ивановичем обуяло внезапное исступление. «Я говорил, что я возропщу, – хрипло кричал он, с пылающим, перекошенным лицом, потрясая в воздухе кулаком, как бы грозя кому-то, – и возропщу, возропщу!» Но Арина Власьевна, вся в слезах, повисла у него на шее, и оба вместе пали ниц. «Так, –
рассказывала потом в людской Анфисушка, – рядышком и понурили свои головки, словно овечки в полдень...»
Но полуденный зной проходит, и настает вечер и ночь, а там и возвращение в тихое убежище, где сладко спится измученным и усталым...
Пусть последние мысли Евгения Базарова были обращены к любимой женщине, но оплакали его родители, отец и мать. От них его душа получила последнее утешение и любовь.
К любимой женщине обращены и мысли героя стихотворения М. Ю. Лермонтова «Завещание».
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж… Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь…
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых…
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но, если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна…
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит… все равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет…
Ей ничего не значит!
Насколько пустое сердце у соседки умирающего офицера, насколько её слёзы ничего не значат, трудно сказать. Послание передаётся пусть через боевого друга, но всё-таки постороннего человека. И даже перед смертью герой не может дать волю настоящим чувствам. За его словами скрывается горечь и не умирающая любовь.
Отца и мать он не хочет огорчать и просит ничего им не говорить о смерти их сына. Но разве можно обмануть родительское сердце. И эта последняя забота сына о своих родителях говорит нам о том же, что и все предыдущие примеры: в горький час вырывается из сыновьего сердца «моление о чаше», обращение к тому, кто единственный на свете может дать ему силу и утешение.