1892 год
«Ростов-на-Дону. Мы несколько раз говорили о том, что со всех сторон раздаются жалобы на кражи, совершаемые из железнодорожных вагонов и платформ. На днях такое дело разбиралось в камере мирового судьи 1-го участка, причем похитителем оказался железнодорожный сторож. Вот суть этого дела. От железнодорожного мастера станции «Ростов-Дон» поступило заявление о том, что в 3 часа ночи, сторож Михайлов отбил у неизвестного человека мешки с пшеницей, похищенные с железной дороги, и похитителя этого он может указать. Кроме того, у будки против биржи князя Голицына, найдены были 6 мешков с пшеницей. По объяснению Михайлова мешки эти утащил жулик, который известен под кличкой «Самолет», и которого он прогнал, а мешки перенес в будку. Через несколько время «Самолет» явился с городовым в будку и тут же указал еще три мешка, но уже находящиеся в другом месте. Михайлов мешков этих не дал, а сказал, что он разыщет того самого «Самолета», и действительно привел какого-то человека, который назвал себя мещанином Даниловым, документа и определенных занятий он не имеет, виновным же себя в краже не признал, а заявил, что, проходя по пути, он видел, как сторож Михайлов подбирал мешки с пшеницей и об этом он сказал сторожу Бойко и городовому Корневу. Сторож Бойко объяснил, что к нему, действительно, явился Данилов и пригласил его посмотреть, как Михайлов убирает мешки и носит их к себе в будку. Городовой также подтвердил это и, кроме этого, Данилов указал между лесом еще столько же мешков пшеницы, но Михайлов их не отдал, а всю пшеницу спрятал в будку. Городовой второй раз ездил за пшеницей к Михайлову, но тот все-таки пшеницы не отдал. Разобрав это дело, мировой судья, за недостатком улик и неудовлетворительностью произведенного дознания, признал Данилова по суду оправданным, Михайлова же приговорил 4-месячному заключению в тюрьму.
Два-три таких приговора и, быть может, господа «стражники» будут «внимательней» относиться к своим обязанностям и научатся отличать «свое» от того, что им поручено охранять». (Приазовский край. От 16.03.1892 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. Некоторые трактиросодержателям, которым в последнем заседании думы не разрешено открывать трактиров на берегу Дона, входят с новым ходатайством в думу, причем, как на главный мотив, указывают на то обстоятельство, что они заранее не были предупреждены об ожидающем их сюрпризе и затратили большие средства на свои «гостиницы» (понимай трактиро-питейные заведения)».
«Ростов-на-Дону. Иллюстрацией того, как соблюдаются нашими домовладельцами требования полиции относительно санитации, служат ежедневно поступающие к мировым судьям полицейские протоколы. Между прочим, 15-го марта, по одним только протоколам пристава 4-го участка, обвинялись у мирового судьи 2-го участка около десяти домовладельцев. Вся эта почтенная компания оказалась виновной в более или менее неопрятном содержании тротуаров и выливании на улицу помоев. В особенности отличается этим достоинствами, как показали свидетели и подтвердил обвинитель, околоточный надзиратель Попов, домовладелица Носова, которая и приговорена к штрафу в 25 рублей или аресту на 5 дней, а все остальные – к штрафу в 3 рубля или аресту на 1 день каждый. Нелишне добавить, что дома, о которых здесь говорится, находятся в центре города, на Московской улице».
«Таганрог. Как известно, 1-го мая текущего года прекращается прием кредитных билетов выпуска 1868 и 1880 годов. Не мешало бы снова напомнить об этом крестьянскому населению, ибо среди него и до сей поры сохранились еще Плюшкины, которые годами сколачивали рубли и прятали их в кубышки, в клубки ниток, зарывали в землю и т. д.». (Приазовский край. 70 от 16.03.1894 г.).
1895 год
«Область войска Донского. Несколько дней тому назад, в вагоне железной дороги на Владикавказской линии произошел странный случай. Жена врача А. К. Треухова ехала во 2-м классе, направляясь к Тихорецкой станции. Сильно утомленная ездой, она прилегла отдохнуть, а когда проснулась ночью, то, к великому своему ужасу, не нашла возле себя своего 5-летнего сына. В страшном испуге, предполагая, что мальчик вышел на площадку и упал с нее, г-жа Треухова с криком и плачем бросилась по вагонам расспрашивать пассажиров, не видели ли они мальчика, но к кому не обращалась убитая горем мать, все давали ей отрицательные ответы. Только когда поезд стал уже подходить к станции, то в последнем вагоне 3-го класса г-жа Треухова заметила, что сын ее спит на руках у одного пассажира, одетого в крестьянское платье. Можно себе представить радость матери, которая поверила рассказу незнакомца, что мальчик случайно попал в вагон 3-го класса, и он приютил его. Но сам мальчик передавал потом, что его перенесли на руках со скамейки, на которой он лежал, в другой вагон, когда же он стал плакать и звать маму, то ему «чужой дядя дал яблок и пригрозил побить, если он не уймется. «Чужой дядя» счел нужным заблаговременно скрыться, а г-жа Треухова, давшая ему несколько рублей в награду, не захотела уже более разыскивать его».
«Таганрог. В прошедшую субботу, часов в 12 ночи, на одной из таганрогских улиц стражник заметил, что на козлах легковых дрожек, мчавшихся мимо его поста, сидит субъект ни по костюму, ни по манерам не походивший на извозчика. В виду этого, стражник остановил импровизированного кучера и тут же, к большому своему удивлению, увидел, что настоящий извозчик, напившись до положения риз, лежит на сиденье. В участке, куда были препровождены «барин» с пьяным извозчиком, выяснилось, что оба они так кутнули в одном из распивочных заведений, что поневоле пришлось поменяться ролями».
«Из прошлого. В начале 50-х годов известный в свое время Политковский, заведовавший инвалидным капиталом, похитил из него миллион, на который задавал пышные пиры и праздники.
«Узнав о хищении, - рассказывает князь Оболенский, - император Николай пришел в неописуемый гнев и велел немедленно арестовать всех, даже старых генералов, членов комитета и самого Политковского, но последний уже успел принять яду и лежал мертвым на столе. С него сорвали мундир и ордена, одели в арестантскую куртку и как арестанта похоронили – будочник отвез его на ломовом извозчике на кладбище. Говорят, что в пылу гнева Николай Павлович сказал военному министру и графу Орлову: «Конечно, Рылеев и компания со мною не сделали бы этого». («Приазовский край», 70 от 16.03.1895 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. Начавшийся повсюду отъезд греческих волонтеров на свою родину для защиты отечества, как оказывается, не преминул отразится и на нашей увлекающейся молодежи. Так, например, нам сообщают о следующем инциденте, имевшем на днях место в семье господина Б-на. Семейство это состоит из мужа, жены и двух детей: мальчика 16 лет и его сестры, моложе на 2 года. Вообще отличающий увлекающимся, живым характером мальчик за последнее время, под влиянием известий о греческом народном движении, стал все более и более задумываться, несколько раз о чем-то таинственно совещался со своей сестрой и, наконец, в один прекрасный день вышел с утра из дома и к обеду уже не возвратился. Встревоженные родители, не зная, чем объяснить такое долгое отсутствие сына, обратились за разъяснениями к дочери, и девочка, после некоторого колебания, со слезами рассказа обо всем. Оказалось, что исчезнувший мальчик в этот день вечером намеревался выехать в Новороссийск, чтобы оттуда морем пробраться в Грецию и поступить в ряды волонтеров. Для того же, чтобы девочка, горячо любившая брата, не скучала о нем, он условился с ней, что как только поступит на военную службу, то сейчас же пришлет ей денег, и она приедет к нему. Взять же ее с собой в дорогу, несмотря на все ее просьбы, он отказался, сославшись на то, что у него нет денег. Чтобы успокоить своих родителей, мальчуган оставил своей сестре записку, которую она должна была незаметно положить на стол отца только на другой день, когда брат уже уехал бы из Ростова. Записка была написана наскоро и гласила буквально следующее: «Папа и мама! Еду воевать, а через год приеду к вам офицером с большими наградами». Можно судить о том ужасе, какой овладел родителями при чтении этого лаконического «еду воевать». «Изменницу» - девочки родители немедленно отдали под строгий присмотр соседки, а сами отправились по городу к своим знакомым, надеясь застать еще у кого-либо своего воинственного сына. До вечера поиски были тщетны, и господин Б-н с женой явились, наконец, на вокзал, где госпожа Б-на для наблюдений села в зале 1-го и 2-го классов, а ее муж в зале 3-го класса.
Прошло несколько времени томительного ожидания. Не надеясь на благоприятные результаты своей засады, господин Б-н хотел уже был просить содействия жандармской полиции, как вдруг на пороге дверей собственной своей персоной показался наделавший такого переполоху юный беглец с небольшой сумкой в руках. Пытливо оглядел залу и не заметив сидевшего в толпе отца, мальчуган бойко зашагал к дверям, ведущим на платформу, но вскоре почувствовал, что чья-то рука, хотя и по-дружески, но крепко ухватилась за его ухо. Мальчуган вздрогнул и, обернувшись, остолбенел. Перед ним стоял отец… Через минуту горько плакавший «путешественник» был усажен со своей сумкой (в ней оказались ножи, небольшой отцовский револьвер, каравай хлеба, две книги и разные мелкие вещи) в пролетку и под конвоем родителей препровожден обратно домой. Эта неожиданная развязка так повлияла на впечатлительного мальчика, что он заболел. В настоящее время над ним учрежден строгий домашний надзор, в предупреждение повторений с его стороны сумасбродных поступков». («Приазовский край», 71 от 16.03.1897 г.).
1898 год
«Новочеркасск. Комитетом по управлению городом Новочеркасском отдан в аренду весенний разлив реки Аксай. В настоящее время арендатором разлива производится деятельное приготовление лодок для любителей катания по половодью. Кроме арендатора, имеют право отдавать лодки в наем катающимися и другие лица, но с известной платой в пользу арендатора».
«Александровск-Грушевский. Плохие годы вызвали полный застой в делах. Даже солидные предприятия теряют под собой почву и вызывают к своей кредитоспособности невольное недоверие. Так и кажется, что такая-то известная фирма или лопнет, как мыльный пузырь, не оставив по себе никаких сделок, или в лице своих представителей вдруг, неожиданно, возьмет, да и выворотит шубу, да так ловко и с таким достоинством, что только руками разведешь. Само собой разумеется, «мертвый сезон» всецело коснулся и нашего грушевского углепромышленного центра. Шахтовладельцы расплачиваются с рабочими с большой неохотой; немногие платят чистыми деньгами, в большинстве же рассчитываются вместо рубля пятаком или гривенником, дополняя последние шахтерскими «чувеками» (башмаками), керосином, хлебом да упованиями на лучшее будущее. Простые обыватели поголовно лишились кредитоспособности. На честное слова теперь вам и пятака не поверят: давай вексель или неси в заклад ценную вещь. Напрасно заимодавцы придумывают всевозможные остроумные и не остроумные способы получения долгов – должники более робкие, при требовании денег, усиленно водят указательным пальцем по горлу, а среди более смелых находятся и такие, которые аргументируют свою плохую платежную способность суковатой палкой на спине назойливого кредитора. Случается наоборот, что кредитор, потерявший надежду на получение долга «списывает» последний со спины своего должника. Подобного рода взаимные одолжения и расчеты нередки среди грушевских обывателей.
Наш и. об. городского старосты Ив. Петр Глущенко тоже поддался «веянию времени» и рассчитался с одним из своих каменщиков монетой, не имеющей ничего общего с денежными знаками Российской империи, и обладают свойство оставлять ясные знаки на теле получателя. Каменщик почему-то принял сие за личное оскорбление и пожаловался мировому. Мировой предложил помириться, но староста на тех условиях, которые предлагал обиженный, не согласился и мировой применил статью, по которой старосте полагалось семь дней и семь ночей уединения в аксайском «зимнике», на берегу тихого Дона. Слышал, что господин Глущенко с постановлением мирового судьи не согласился и апеллирует. И похвально. А все-таки, по нашему мнению, драться, да еще городскому старосте не следовало бы. Пример заразительный. Лучше бы сей избыток энергии употребить на что-нибудь более полезное для города, например, озаботиться заблаговременно наймом помещений для заразных больных. В городе имеется прекрасная больница углепромышленников; в больнице этой по условию помещаются и городские больные за довольно солидную плату, но к крайнему нашему удивлению, только те, которые заболевают от незаразных болезней. Больные оспой, дифтеритом и проч. не принимаются, а дети и совсем не допускаются в больницу. Нам кажется, что подобный порядок вещей в высшей степени вообще ненормален, а особенно потому, что город не позаботился о приискании специального помещения для заразных больных, раз существуют с больницей такого рода условия.
Сначала мы думали, что больница горнопромышленников исключительно устроена для залечивания переломов ног и ребер шахтеров, доставляемых в изобилии рудниками, но нам передают, что кроме этих пациентов там излечиваются и другие не шахтерские недуги: лихорадки, всякого рода «расстройства» и даже заболевшие оспой. Если это так, то, значит, больница имеет отделение для заразных, а раз она имеет, почему же город не заботится о своих больных? Неужели вопрос этот показался управленцам не столь важным, что о нем и подумать-то некогда было.
Такая непростительная рассеянность не замедлила повлечь за собой неприятный для городского управления инцидент: проживающая в городе крестьянка Дроговозова заболевает вдруг оспой, и городское управление стало в тупик, не зная, куда девать больную? Больница не принимает, помещения особого не приготовлено. А пока все это было документально установлено, больную с грудным ребенком в течение нескольких часов перебрасывают от одного учреждения к другому, пока вновь не водворяют в том же помещении, откуда больная была взята. Не красивый факт, и результаты его могут быть печальны. Ведь это, другими словами, значит, развозить по городу заразу. Важность этого вопроса оказалась сама собой: общественное управление, как мы слышали, и до сих пор не пришло еще к положительному решению относительно устройства помещения для заразных больных. Во всяком случае, мы надеемся, что наша управа докажет обывателю, что она не только умеет сочинять малопригодные проекты, но и быть полезным учреждением, вполне отвечающим насущным его, обывателя, потребностям». («Приазовский край», 71 от 16.03.1898 г.).