100 лет назад в Минске завершалась одна из самых блестящих чекистских операций «Синдикат-2». В 1924 году ОГПУ смогло нейтрализовать самого опасного на тот момент лидера зарубежной эмиграции Бориса Савинкова. Неугомонный террорист не просто отсиживался в Париже, но продолжал засылать в СССР группы безжалостных боевиков и диверсантов
Лютые враги
Гражданская война закончилась, но мир на белорусскую землю полностью так и не пришел. Немало врагов нового советского строя затаилось в подполье, а еще больше — с ненавистью смотрело на союз молодых социалистических республик через кордон. Оттуда, из националистической Польши, на территорию Беларуси и прорывались антисоветские вооруженные банды. По своему составу это была пестрая смесь из белорусских и украинских националистов, русских белогвардейцев и дезертиров из Красной Армии, идейных врагов Советской власти и крестьян, пострадавших от продовольственной разверстки. И просто «мазуриков» с криминальными наклонностями и тягой к насилию.
Руководство антисоветским движением с территории Польши взял в свои руки Борис Савинков, в свое время руководитель Боевой организации партии эсеров, в 1917 году перешедший в лагерь контрреволюции. В советском правительстве Савинкова считали более опасным противником, чем старые царские генералы, сторонники не популярной в народе монархии или военной диктатуры. Савинковская организация «Народный союз защиты родины и свободы» (НСЗРиС) демагогически обещала «демократию» и землю.
Правой рукой Савинкова был отличавшийся особой жестокостью полковник Сергей Павловский. Непосредственно бандитские вылазки в советскую Беларусь организовывало 2-е отделение польского Генштаба («двуйка»), и все боевики Савинкова автоматически становились агентами польских спецслужб. Одновременно савинковцы за деньги занимались шпионажем и в пользу французской и английской разведок. Большая часть боевиков вербовалась в лагерях для интернированных, куда поляки посадили солдат Булак-Балаховича и других антисоветских формирований. В обмен на сотрудничество боевики получали оружие, деньги и возможность «погулять» и пограбить на советской территории. И таким образом напоминали чем-то спущенных с поводка боевых собак. «Цепных псов реакции» — как в духе того времени называла их советская пресса.
Также савинковцам удалось создать в СССР глубоко законспирированную подпольную организацию, крупнейший центр которой находился в Гомеле. Агенты НСЗРиС были внедрены на ряд ответственных должностей и в армию, и в государственный аппарат. Особую опасность представляли намерения савинковцев совершить террористические акты против Ленина, Троцкого, Сталина и других руководителей советского государства того времени.
Впрочем, некоторые из савинковских агентов откровенно саботировали подрывную деятельность, и числились в подпольных структурах лишь номинально. Это о таких группах «Союза меча и орала» в своих бессмертных «12 стульях» так иронично писали Ильф и Петров, кстати говоря — лично общавшиеся со многими руководителями ОГПУ.
На звон иностранной монеты в Варшаву слетались и всевозможные авантюристы. Так, к Савинкову явился некий атаман Монич, которого уже в наше время белорусские националисты любили выдавать за идейного «борца за национальное освобождение». А вот что сообщал впоследствии о нем сам полковник Павловский:
— Монич, как потом выяснилось, никаким «атаманом» не был. Он сам дезертир, дезертирничает с 1918 года. Сначала он скрывался по лесам, а потом… когда своя деревня пошла против него, он убежал за границу, чтобы здесь «формировать» отряды. Знаю, что ему выдавались деньги на формирование, но деньги эти, конечно, тут же пропивались. Тогда Монич пошел в Белорусский комитет — там тоже самое.
Когда в ответ на подачу очередного, «плохо написанного» по словам Павловского, проекта Моничу отказали в 200 тысячах польских марок, атаман пошел жаловаться еще одному «авторитету» Булак-Балаховичу, а потом — в польский Генштаб. В борьбе за тогдашние гранты «белорусские атаманы» и деятели эмиграции не брезговали и писать польским спецслужбам доносы друг на друга.
Активно оперировавший в Гомельской губернии главарь антисовестких повстанцев поручик Костин-Прудников, получив от поляков несколько десятков комплектов белья для своих боевиков, тут же их пропил. Пристрастие к алкоголю погубило и украинского атамана Илько Струка, печально прославившегося кровавыми еврейскими погромами в Киевской и Гомельской губерниях. Во Львове он поругался с Симоном Петлюрой, обвинившим его в том, что он продался «москалям». И почти сразу после этого на Струка было организовано покушение. О дальнейшей судьбе атамана Струка полковник Павловский сообщает следующее:
— Он уехал на Украину, где погиб со всем своим штабом, будучи окружен в хате в совершенно бессознательном положении от выпитой самогонки.
У Бориса Савинкова и его приспешников были самые тесные отношения с украинскими националистами, с «головным атаманом» Петлюрой был подписан договор, признававший его марионеточную «Украинскую народную республику». Представитель Петлюры и УНР атаман Юрий Тютюнник участвовал в учредительном съезде савинковского НСЗРиС. Так же Савинков, любивший выдавать себя за «русского патриота», обещал начальнику Польской державы Пилсудскому расплатиться за поддержку частью советской территории.
Контрразведка как щит революции
В начале 1921 года в Варшаве появился перебежчик, произведший самое хорошее впечатление и на Савинкова, и на начальника его военной организации Павловского. На сторону врагов перешел целый помощник начальника штаба внутренних войск Западного фронта Павел Селянинов. Он же — Александр Опперпут, он же — Эдуард Стауниц. И явился он к савинковцам не с пустыми руками, а с целым портфелем документов особой секретности. В обмен на это Стауницу-Опперпуту был вручен полученный от польской «двуйки» цианистый калий — для массового отравления красноармейцев в частях, наиболее преданных Советской власти. Ведь в тактическом наставлении савинковцев было прописано: «Не останавливаться перед поголовным истреблением коммунистов и их наемников». Так же Селянинов-Опперпут планировал поднять восстание в Гомельской и Смоленской губерниях, с этим планом и с отравой он и ушел назад за советский кордон. Но был арестован, и ради его освобождения осерчавшие савинковцы даже планировали совершить налет на тюрьму в Минске.
Отбить Опперпута назад не получилось, но бандитские рейды из Польши на советскую территорию продолжались. И в мае 1922 года на Коллегии ГПУ СССР было принято решение о создании специального подразделения по борьбе с подрывной деятельностью, ведущейся из-за рубежа — Контрразведывательный отдел (КРО).
В КРО подбирались лучшие и не совсем обычные сотрудники. Так, первым начальником советской контрразведки стал Артур Артузов (Фраучи), отец которого был сыроваром швейцарско-итальянского происхождения, сам же будущий чекист закончил с золотой медалью гимназию и Петербургский технологический институт с отличием. Его заместителем стал Роман Пиляр, он же — барон Ромуальд Людвиг фон Пильхау, двоюродный племянник Феликса Дзержинского. Уже в юности молодой барон примкнул к революционному движению. В 1918 году Роман Пиляр — руководитель подполья в Вильно, один из основателей Компартии Литвы и Беларуси, секретарь ЦИК Литовско-Белорусской советской республики. При аресте поляками он пытался застрелится, но остался в живых. Впоследствии польские легионеры вывели Пиляра на расстрел, дали залп — но он снова чудом выжил. Служил в Особом Отделе Западного фронта, был нелегальным разведчиком в Германии.
Начальник 6-го отделения КРО (работало по белогвардейцам) Игнатий Сосновский (Добржинский) был человек с не менее необычной биографией. В 1919-1920 годах он возглавлял резидентуру польской разведки в России. Был арестован, перешел на советскую сторону. В Минске с помощью Сосновского была ликвидирована польская диверсионная группа, готовившая уничтожение штаба Западного фронта во главе с командующим Михаилом Тухачевским.
Контрразведчикам было очевидно — для ликвидации савинковщины и в целом антисоветского террора и шпионажа обычных оперативных и войсковых мероприятий недостаточно. Необходимо было использовать более активную тактику… И вот однажды на польской границе был задержан очередной нарушитель. В руках чекистов оказался Леонид Шешеня (Адарский), адъютант Савинкова. А вскоре контрразведчикам удалось убедить Шешеню ради спасения своей жизни не только дать правдивые показания, но и включиться в дерзкую игру. Так началась операция «Синдтикат-2».
Командировочные от польской разведки
После того, как Шешеня выдал ячейки савинковцев на советской территории, среди арестованных оказался Михаил Зекунов. Бывший царский поручик, он командовал батальоном Красной Армии, но попал в плен к полякам. Содержание в польских концентрационных лагерях было ужасным, и Зекунов согласился на вербовку савинковцев. Но переброшенный в Россию, новоиспеченный агент ни одного задания не выполнил. А будучи арестованным ГПУ, сам предложил свои услуги контрразведке. И после месячной подготовки Михаила Зекунова отправляют в Польшу, где он передает резидентам Савинкова письмо от Леонида Шешени и сенсационную информацию — на советской территории действует крупная подпольная организация «Либеральные демократы». В ЛД входят профессора, военные, советские служащие, организация располагает своими денежными средствами.
От имени этой фиктивной организации чекисты и начинают вести с Савинковым сложную оперативную игру. Вскоре за границу от легендированных «Либеральных демократов» под именем Андрея Павловича Мухина выезжает чекист Андрей Федоров. В прошлом — эсер-максималист, закончил юридический факультет Харьковского университета, прапорщик военного времени. В 1919 году вступил в партию большевиков, с 1920 года служил в ВЧК.
Сначала савинковская резидентура в Польше к делегату от неизвестной антисоветской организации отнеслась с подозрением. И «Андрею Павловичу» во встрече с Савикновым было отказано. Но рыбка все же клюнула — назад в СССР вместе с Федоровым отправляется савинковец Иван Фомичев. Выезжают все вместе из Минска поездом. И по прибытию в Москву Федорову приходится выскакивать из вагона на ходу, чтобы вовремя примчаться на Лубянку и проверить — все ли готово к встрече «гостя»? Но контрразведчики играют свои роли не хуже артистов МХАТа. И Фомичева так впечатлило заседание Объединенного центра «Либеральных демократов» и савиновцев, что он сам сделал предложение о сотрудничестве.
И вот в июне 1923 года в Париж на встречу с Борисом Савинковым вновь прибывает Андрей Федоров. Чекисту удалось произвести на Савинкова неплохое впечатление, не зря в КРО так долго изучали психологический типаж и все детали политического портрета этого контрреволюционного лидера. Да и в конце концов, и Федоров, и Савинков — в прошлом были эсерами. Достаточно удачно прошла встреча советского контрразведчика и с самим Сиднеем Рейли — мэтром английской разведки и заклятым врагом коммунистической России.
Однако Федоров тогда не знал, что если бы Савинков не поверил ему, полковник Павловский имел приказ на его немедленную ликвидацию. При этом сам Сергей Павловский продолжал подозревать в эмиссаре ЛД засланного чекиста. Поэтому вскоре Павловский с боевиками врывается в номер «Андрея Павловича» и разыгрывает сцену с его разоблачением. Федорову предложили подписать записку с признанием, что он агент ЧК, и добровольно кончает с собой. Однако эта провокация не удалась. И Савинкову пришлось просить «Андрея Павловича» извинить сверхбдительность и рвение Павловского.
А по возвращению Федорова из смертельно опасной командировки, начальник КРО Артузов обнял подчиненного, и сразу же повел его к Дзержинскому. Феликс Эдмундович внимательно выслушал доклад и многое узнал о савинковцах. Глава ОГПУ не знал только одного — что делать с пачкой долларов, врученной «Андрею Павловичу» польской разведкой? Сдать в наркомат финансов, от которого с огромным трудом удавалось получать валюту для работы «нелегалов» или оставить на оперативные нужды?
«Я предложил всему отряду назваться фашистами…»
А вскоре «вождь» контрреволюции отправил своего преданного стража Сергея Павловского с проверкой уже на советскую территорию.
«Серж» не стал покупать билет на поезд Минск — Москва, жадный до крови и убийств, он перешел границу и ринулся далее напролом. Периодически вступая в перестрелки с советскими частями, Павловский с двумя боевиками пробился в район Орши, где соединился с группой Данилы Иванова. На станции Зубры Павловский со своими бандитами совершает экспроприацию, убив 4-х человек и захватив полмиллиона рублей. Тогда же Павловский в окрестных деревнях убивает нескольких представителей Советской власти и евреев. Впоследствии полковник Павловский будет вспоминать:
— Будучи в отряде Иванова, я предложил всему отряду пошить общую форму — черные рубашки и назваться фашистами.
Борис Савинков, как и многие белогвардейцы, давно сочувствовал фашизму и лично встречался с итальянским дуче Муссолини, предлагая ему союз в борьбе с СССР.
Но насытившись насилием и убийствами коммунистов, Павловский садится на минский поезд и прибывает в Москву. Здесь он внезапно заявляется с ревизией к Шешене и Зекунову. С учетом конспиративного опыта полковника, его решено было брать безотлагательно. Иначе, раскрыв чекистскую легенду, матерый бандит мог бы ускользнуть за границу и сорвать всю операцию.
На «встрече с ЦК «Либеральных демократов» полковнику Павловскому так внезапно закрутили руки за спину, что он даже не успел подумать про свой револьвер. Первый допрос «Сержа» провел сам начальник КРО Артур Артузов, далее с ним работал Роман Пиляр. И в конце концов даже такого убежденного врага Советской власти удалось склонить к сотрудничеству. Разумеется, Павловский пошел на это в надежде лишь затянуть время и попытаться бежать. Но полковнику пришлось под диктовку контрразведки, одно за другим, составлять письма Савинкову о могущественной организации ЛД. В своих посланиях полковник прозрачно намекал, что главное, чего не доставало «либеральным демократам» — так это настоящего вождя. При этом письма перед отправкой столь тщательно проверялись чекистами, что Павловский так и не смог воспользоваться условным знаком «Работаю под контролем».
Но недоверчивый Савинков ждет возвращения Павловского с личным докладом, и это — очень щекотливый момент. Поэтому в очередную свою поездку в Париж Андрею Федорову приходится озвучивать такую версию — отчаянный полковник готовит нападение на поезд и освобождение своего брата из Бутырок, поэтому никак приехать не может. Потом появилась легенда о том, что при экспроприации поезда «Серж» тяжело ранен в ногу, и так далее. А вот бывший савинковский адъютант Леонид Шешеня в Париж съездил, и никого не выдал. В советской России у него оставалась жена.
Все это время контрразведчики, прибывавшие в ходе операции «Синдикат» за границу, ходили по лезвию бритвы — в случае провала их ждали жестокие пытки и неминуемая гибель. Но стальная выдержка и изобретательность не раз выручали их. Так, чекиста Григория Сыроежкина в Польше случайно опознал человек, видевший его ранее на работе в революционном трибунале. Но прибывшей полиции Сыроежкин объяснил — в трибунал он был внедрен по заданию белогвардейской организации, а показавший на него пан — наркоман и полное ничтожество. Звонок в полицию из польской разведки-«двуйки» окончательно решил вопрос в пользу чекиста.
Тем временем и Павловский, и Шешеня, и лидеры вымышленного ЛД все настойчивее расписывают перспективы подпольной работы в СССР, якобы сильно улучшившиеся после смерти Ленина. Леонид Шешеня в своем письме так прельщает Савинкова грандиозными планами и возможностями:
«Вхождение в экономическую жизнь страны, изучение масс, агитработа в Красной Армии, работа по усилению национальных тенденций на окраинах, агитация за самостоятельное существование России и т.д. В общем, устроить «государство в государстве»…
И в конечном итоге Борис Савинков принимает решение ехать в Россию. «Андрей Павлович» прибывает в свою десятую нелегальную загранкомандировку. С ним снова нет обещанного «Сержа» Павловского, но «Андрей Павлович» вновь рассказывает о том, что раны полковника «все еще не зажили». И Савинков все же решается идти на советскую территорию. Федоров через подготовленное «окно» переводит Савинкова с двумя его спутниками через границу. Финальный акт пьесы состоялся в Минске 16 августа 1924 года. Во время завтрака в комнату зашли чекисты: «Ни с места! Вы арестованы!» Борис Савинков остался невозмутим: «Чисто сделано! Разрешите продолжить завтрак?» С замотанным лицом, чтобы никто не узнал, организатора контрреволюционного террора выводят из гостиницы и поездом срочно отправляют в Москву.
Так закончилась операция «Синдикат-2». Ее обеспечением на территории БССР занимался уполномоченный ОГПУ на Западном направлении Ян Крикман и белорусские чекисты.
Собственный приговор
Но до сих пор ведутся споры — почему такой опытный заговорщик, как Савинков, так и не смог разгадать оперативной игры советской контрразведки? В последнее время по этому поводу выдвинуто много версий, вплоть до такой экзотической — между Савинковым и советским руководством было заключено соглашение еще до его поездки в СССР. Дескать, Троцкий и Зиновьев письменно пообещали вождю контрреволюции — после непродолжительного ареста он будет помилован и займет пост в советском государственном аппарате.
Но скорее всего, Дзержинский и Артузов умело сыграли на личных амбициях и авантюризме Савинкова, который не желал прозябать в эмиграции. И ради даже призрачного шанса на успех был готов поставить на карту все.
Уже вскоре после задержания лидер контрреволюции покаялся и предложил искупить свою вину честной службой на благо трудового народа. Во внутренней тюрьме на Лубянке Савинков написал обращение, которое заканчивалось словами: «Мы любим Россию и поэтому признаем Советскую власть». Это было еще одной важной победой советской стороны — опасный враг был не только схвачен, но и признал свое моральное поражение. После этого савинковская организация фактически прекратила свое существование, да и вся остальная эмиграция была сильнейшим образом демотивирована.
29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Бориса Савинкова к расстрелу. Но судьи сами, с учетом раскаяния подсудимого, ходатайствовали о смягчении наказания. И ЦИК СССР заменил высшую меру 10 годами лишения свободы.
При этом Савинкову в тюрьме создали почти «гостиничные» условия, в его камере лежали ковры, он жил там вместе со своей гражданской женой Любовью Дикгоф-Деренталь, пару возили в театр и на прогулки по Москве. Однако в мае 1925 года Борис Савинков покончил с собой, внезапно выбросившись головой вниз из окна кабинета на Лубянке.
И сразу после этого, и до сегодняшнего дня активно обсуждается версия убийства Савинкова чекистами. Однако она никак не подтверждена фактически, да и никакой логики в этом тоже нет. Если ОГПУ хотело бы его физической ликвидации, то не было нужды отменять смертный приговор. И уж тем более не стали бы его выбрасывать из кабинета высокопоставленного работника КРО. Живой Савинков был значительно полезней для социалистического государства — его разоблачающие эмиграцию статьи наносили серьезный ущерб всем внешним врагам Советского Союза.
Скорее всего, свою роль сыграло затянувшееся решение по освобождению Савинкова с последующим предоставлением ему работы в советском аппарате. Трудоустройство бывших противников не было чем-то исключительным. Тот же петлюровский атаман Юрий Тютюнник, годом ранее также задержанный после перехода границы, преподавал в Харьковской школе красных командиров тактику партизанской борьбы и играл самого себя в фильмах Александра Довженко. Сотрудником советской разведки стал после ареста и некогда так понравившийся савинковцам Эдуард Опперпут-Стауниц, сыгравший ключевую роль в еще одной чекисткой игре — в операции «Трест».
По некоторым данным, за освобождение Савинкова ходатайствовал лично Феликс Дзержинский, но вот Иосиф Сталин был против. В конечном итоге, у бывшего непримиримого врага советской России и Беларуси могли просто не сдать нервы. И Борис Савинков, множество раз выносивший смертные приговоры другим людям, вынес его себе…
Автор: Юрий Глушаков