Тяжело давалось осознание того, что нет больше человека который знал наперёд все твои мысли, желания... Он всегда был рядом, даже когда уходил куда-то чтобы что-то заработать для своего семейства, чувствовалось, что он с тобой не физически… духовно. Рядом и знает, поможет и подскажет, как быть и что нужно делать…
А теперь его нет! Как понять, привыкнуть? За что браться чтобы не пропасть?..
Родственники чем могли поддерживали осиротевшую семью, только и им не легко в теперешнее время. Семьи-то у всех большие. Нужно как-то одеть, обуть, прокормить...
Аннушка сходила к сестре Степана Дуняше, которая после примирения с мужем, вновь вместе с детьми перебралась в свой дом.
Решила она забрать механизм для изготовления пуговиц, надеясь что-то получить, продавая свои изделия или обменивая. Благодаря тому, что он находился не у них во время раскулачивания, не был конфискован, как всё остальное имущество. Может быть сейчас и пригодится. Научит детей трудиться на нём, а она пройдя по окрестным сёлам, сможет обменять их на какую-то провизию, деньги-то вряд ли у кого имеются. А нужна ведь не только еда, во что-то надо будет одевать быстро растущих детей, да и её одежда уже поизносилась.
Золовка увидев Аннушку, всплеснув руками, кинулась её обнимать, трижды расцеловала.
– Голубушка, что же ты себя довела до такого состояния? – оглядывая исхудавшую фигуру женщины, бледность её лица была пугающей. – Понимаю, что невыносимо тяжко, знаю как вы относились друг к другу! Только ведь ты детям нужна! Береги себя! Четверых одной поднять сил надобно немерено…
Аннушка грустно улыбнулась, положила голову на плечо женщине, глубоко вздохнув сообщила новость:
– Пятеро… скоро будет пятеро… – еле слышно прошептала она, слёз сдержать не сумела.
– Ах ты, Боженька! Вот так новость! – с каким чувством произнесла это Дуняша, было не разобрать, так как и она тут же разрыдалась.
Долго они не могли успокоиться, слишком уж всё живо, да и новость такая, то ли радоваться, то ли горевать.
– Аннушка, ты это… не отчаивайся… смотри ничего не предпринимай… пусть он родится… – продолжая вытирать крупные слёзы, говорила женщина.
Гостья испуганно взглянула на родственницу, в её взгляде была видна невыносимая тоска, быстро обтёрла мокрое от слёз лицо.
– Что ты, Дуняша! У меня и мысли об этом не было. Об умерших детях мы так горевали, места себе не находила, а теперь-то разве же можно самой… Чую сынок будет… Стёпушкой нареку… – снова залилась слезами.
Евдокия прижимала к себе недавно овдовевшую женщину, гладила по плечу.
– Поддержим, поможем… Вот сейчас посмотрим, может что-то осталось от моих…
– Сейчас-то зачем? Думаю, к следующей зиме родится наш Стёпушка, – сквозь слёзы говорила Аннушка. – Я зачем к вам пришла… Может уцелела машинка для изготовления пуговиц. Хорошо, что она у вас находилась!
– Цела! Цела! – радостно сообщила хозяйка дома. – Завтра попрошу Михаила чтобы пораньше из дома выехал, завёз тебе её.
– Так не тяжело же! Донесу! Всего-то три версты до дома! А ему ещё до райцентра добираться...
– Береги себя! – воскликнула Дуняша, – доберётся! Не пешком небось бегает. Он у меня теперь, как шёлковый! Уж не знаю верен или нет, но ведёт себя как подобает мужу. Заботится, особо не прекословит, детей не обижает, привечает, всё гостинцами норовит одарить. Может это как раз для того чтобы скрыть свою неверность, – делилась своими мыслями родственница.
– Если у вас всё ладно, то и не думай ты об этом… Я бы сейчас Стёпушке всё простила! Лишь бы… – произнесла и снова разрыдалась Аннушка.
– Да разве же бы он смог так! Ты же знаешь, что ты для него была всем – воздухом, водой, Солнцем…
– Это-то и угнетает! Ведь и он был для меня ВСЕМ! – сквозь слёзы говорила женщина. Глубоко вздохнув, пыталась успокоиться. – Спасибо, Дуняша, на добром слове… Пойду я. Немного легче стало, поплакала… поговорила с тобой… – обняла хозяйку и заговорила снова. – Дома-то не могу. Детвора тоже тяжело переносит нашу утрату. Даже старших иной раз вижу со слезами, пытаюсь утешить. А как? Если у самой душа и сердце рвутся на части. Слишком всё неожиданно и быстро случилась. Бесчисленное количество вспомнила нашу помощницу Бабушку Афанасьеву! Она бы выходила… А вот нет её! Ушла не вовремя… – словно сама с собой беседовала Аннушка, не переставая вытирать слёзы. – Надо как-то приспособиться… выжить…
Снова глубоко вздохнула.
– Пойду я. Ты уж тогда позаботься, пусть Михаил доставит мне о чём договорились.
– Обещаю! Завтра же с утра и жди! – заверила Аннушку женщина.
– А то я сама бы донесла.
– Тебе и без этого будет, что нести. Зима заканчивается, небось и запасов-то никаких не осталось, – произнесла хозяйка дома, с сожалением глядя на гостью. – Я же тебя даже не угостила ничем. Сейчас что-нибудь придумаем. Вчера пирог с капустой пекла, кажись был ещё.
– Я сыта, Дуняша! – воскликнула Аннушка, – не хлопочи! А ребятня-то у тебя где?
– К свекрови убежали. Она у нас хоть и в года уже, а ещё крепенькая. Слава Богу! Попросила снегу набросать в погреб, да баню откопать. Ты же знаешь она на крайней улице живёт, со всех сторон к её дому снег наметало. Сколько уж раз за зиму откапывали всей роднёй, а толку-то. Зима-то нынче снежная… – говорила женщина торопясь, словно боялась что-то упустить. – Ты вот что, голубушка, перебирайся-ка в избу наших со Степаном родителей. Он не шибко лучше, но немного просторнее. Я давно Степану об этом говорила, а он сказал, что вам и тут хорошо.
– Правду говорил! – едва заметно улыбнулась Аннушка. – Места нам хватало… – говорила она едва сдерживая рыдание. – Может и переберёмся... У нас же тёлочка подрастает. Надеюсь коровкой станет! Тогда немного легче будет, хотя и от козочки прок есть. Спасибо, родная, за поддержку! – женщины снова обнялись.
– Вот держи ключ, да переселяйтесь немедля. Помощь понадобится, зови.
Возвращалась Аннушка домой не с пустыми руками, нагрузила её сестра мужа кое-какой провизией: с полпуда муки отсыпала, крупы двух сортов, шмат сала, небольшой колобок масла, да хлеба каравай и кусок пирога, от которого она отказалась в гостях.
Ну вот какое-то время они продержатся… Она пыталась не думать откуда у родственников изобилие. Ей сейчас надобно выжить и детей уберечь… А всё же на душе какой-то осадок…
Переселяться в родительский дом мужа Аннушка не спешила, в вот живность свою перевела в их двор, обнаружив на сеновале небольшой давнишний запас сена. Плоховато, да хоть что-то. Полить его горячей водичкой, да обсыпать отрубями и за свежий корм сойдёт. А где ещё взять-то? В поле нет никак невозможно что-то раздобыть.
На днях там чуть не случилась трагедия.
Трое односельчан: две бабы и мужик отправились в поле, где зимой были смётаны скирды соломы. Их перевезли, а после частично растаявшего снега, обнаружились небольшие остатки. Вот и повадились жители села их подбирать, хоть и пугало руководство колхоза строгим наказанием, но выхода-то у людей нет, вот и наведываются они в поле, собираясь группой.
Двое ушли вперёд, а одна молодая бабёнка немного от них отстала, уж больно большую вязанку она навязала. Те что ушли вперёд вдруг услышали душераздирающий крик, оглянулись и обомлели. Катается по заснеженной земле молодуха, пытаясь загасить пылающую у за спиной вязанку, не получается у неё, да и лямки скинуть с плеч не может то ли от испуга, то ли ещё от чего. Первым кинулся на помощь мужик, за ним и женщина поспешила. Кое-как вдвоём они сняли с её плеч вязанку, да потушили загоравшуюся одежду.
– Ты, что творишь, мразь! – сжимая кулаки, кинулся односельчанин на стоявшего рядом бригадира, – ещё и улыбается паскуда!
– Ты, Матвей, язык-то свой не распуская, а то, ой, как можешь поплатиться! Не посмотрю на твоё родство в сельским председателем. Сообщу куда надо о твоём воровстве. Сейчас ведь не то время когда с кулаками цацкались. Раз-два и всё! Нет человека! – переходя на угрозы громко говорил бригадир.
– А тебя, гадина, похоже уже нет! Был ещё недавно человеком, а как стал начальником так и всё кончился человек! – надрывным голосом кричала женщина, помогая подняться с земли пострадавшей.
– Дядька Кузьма! Ты сдурел что ли? Пожалел гнилой соломы! Ведь так и пропадёт, никто не будет её собирать! – заливаясь слезами говорила молодуха, всё же огонь успел ожечь ей ноги, – неужто готов заживо сжечь человека...
– Сказано! Не тронь общественное добро! – стоял на своём бригадир.
– Да какое же это добро?! Если бы мы на сено покусились, да увезли бы его целый воз? А тут охапка полусгнившей соломы! – продолжал убеждать его Матвей. – Больше не будем сюда приходить! Позволь сейчас забрать, что набрали...
– Развязывайте вязанки и марш отсюда! – не унимаясь кричал мужчина. – Сообщу куда надо, а они-то быстро разберутся с вами…
– Мразь ты Горлов! Ещё какая, мразь! Да подавись ты своей гнилой соломой! – Матвей посмотрел на своих попутчиков, – Идёмте, девки, домой! Не стоит из-за гнилой соломы жизнью рисковать. А ты запомни! Измываться и дальше будешь над людьми – Бог тебя накажет!
– Язык свой говорю тебе не распускай! А то…
– Не угрожай! Думаешь люди совсем глупые! Не видят, чем ты свою скотину кормишь! – уже издалека прокричал мужчина.
А бригадир довольно ухмыляясь, распинал по полю почти чёрную солому и направился к лошади запряжённой в сани стоявшей в стороне. Он уже давно придумал такую хитрость: надёргает из скирды сена, прикроет его сверху соломой, а как только подъезжал к дому выгребал из саней всё, перетаскивал в хлев, особо не беспокоясь, увидит это кто-то из односельчан или нет.
Аннушка прибралась в избе в которую решили перебраться всей семьёй, несколько раз её отапливали, чтобы промёрзшие за зиму брёвна отпустил мороз, собрали нехитрые пожитки, на следующее утро решили переселяться.
Не успели…
Посреди ночи занялась огнём соседняя изба. Жители едва успели выбраться из пламени. Огонь не пощадил и соседние избы, добрался до домика в котором жила Аннушка с семьёй.
Поверить в это трудно, но они сразу лишились всего: изб, живности, скарба… Едва успели вынести пару тюфяков набитых соломой, несколько подушек, да машинку для изготовления пуговиц...
Теперь, что? Женщина стояла, безучастно наблюдая как безжалостный огонь пожирает её последнее пристанище, мужики пытались отстоять жилище, но нетронутой осталась только одна стена, да часть двора.
Позже выяснилось, что причиной пожара стала халатность хозяина избы, что загорелась первой. Давно надо было отремонтировать трубу на чердаке, а он решил подождать тёплой погоды.
Аннушка стояла словно окаменевшая, вцепившись в старших сыновей, боясь, что они кинутся спасать их скудное добро.
– Сестрица, – окликнул её подошедший к ним старший брат Пётр, но она не отреагировала на это. – Аннушка, – ещё раз обратился к ней мужчина. Подошёл вплотную, обнял. – Не горюй, сестрица!
Она подняла на него свой взор, у Петра аж мороз пошёл телу. Уж больно необычным был этот взгляд: растерянность, безнадёга, страх… Всё смешалось.
– Нам ли горевать… Уже нет сил жалеть что-то… Скоро тепло придёт, – говорила она не сводя глаз с обугленных брёвен. – А там видно будет… Приютишь нас?
– За этим и подошёл! Бабушка Афанасьева не рассердится думаю, – грустно улыбнулся Пётр. – Идёмте! Хоть и нет мороза, а замёрзнуть успели. К тому же я промок поливая стены…
Не дожидаясь ответа мужчина обняв сестру за плечи, повёл семейство в сторону, где стояла изба в которой он жил.
Аннушка молча подчинялась ему, даже на слова сил у неё не было.