(С) Богачев А.В. 2022
Воины-кшатрии, наряду со жрецами-брахманами, были одной из привилегированных каст древних индоевропейцев (смотри наше видео Индоевропейцы). Одним из признаков захоронения кшатрия, является наличие в погребении, топора, изготовленного из полудрагоценных пород камня. Мне довелось принимать участие в раскопках Новопавловского могильника, в одном из курганов которого был найден, удивительный по своей красоте и изяществу, топор из нефрита. В музее археологии в городе Ираклион (Греция, Крит), я увидел огромное количество различных по размеру железных топоров-секир, которые, несомненно, являлись символами власти из обладателей.
Где и когда появились эти символы власти?
Многочисленные археологические источники свидетельствуют о материальных следах контактов восточноевропейских кочевников первой половины II тыс. до н.э. с населением других регионов, включая Балканы, Малую Азию и Кавказ.
Более того, для населения всех обозначенных регионов эти вещи были знаковыми. И, как справедливо отметили в одной из своих работ Е.В. Антонова и Д.С. Раевский: «Изготовление вещей с высокой степенью знаковой нагруженности, часто относимых в литературе к «произведениям художественного ремесла», оказалось в это время сконцентрировано в руках относительно небольших групп мастеров» (Антонова, Раевский, 1991. С. 229).
При этом знаки, с одной стороны, должны были грамотно воспроизводиться самими мастерами, с другой – однозначно прочитываться заказчиками и потребителями их продукции и на Балканах, и в Малой Азии, и на Кавказе, и в Восточно-Европейских степях.
Таким образом, ареал распространения этих знаковых вещей (символов власти и орнаментов), в какой-то степени должен совпадать с этнокультурным и языковым ареалами некой культурно-исторической общности. И мы не исключаем того, что клады, равно как и богатые захоронения, являясь некими символами, маркируют ее границы. Именно такого рода памятники замечательны «не столько по своей материальной или художественной ценности, но прежде всего по заключенной в них культурно-исторической информации» (Антонова, Раевский, 1991. С. 229).
Интересные данные, в этой связи, были получены в результате картирования всех известных нам на сегодня находок топоров, так называемого «Бородинского типа» (илл. 15). Сразу же заметим, что, несмотря на широкое использование этого термина, он не вполне точен, хотя бы потому, что в самом Бородинском кладе выделяется как минимум две разновидности топоров.
В нашу выборку включены изделия, рассматриваемые исследователями как однотипные (однопорядковые). И ко всем из них применимо следующие описание: «топоры-молотки, относятся к типу обушково-лопастных, объединяющему изделия с удлиненно-цилиндрическим обушком и ярко выраженной приостренной лопастью, образованной из оттянутого к брюшку дугообразного лезвия» (Трейстер, 1996. С. 224).
Практически все специалисты уверены в том, что целый ряд моментов – высокое качество сверления, тончайшая полировка поверхности, отсутствие следов сработанности, выбор ценных минералов для их изготовления – позволяет считать их парадным или ритуальным оружием, знаком власти. По всей видимости, наличие в Троянском и Бородинском кладах сломанных (но сохраненных, по причине их сакральной ценности) топоров тоже указывает на это обстоятельство. Интересна, в этой связи, находка топора из комплекса, исследованного на Нижней Кубани: «набор изделий из погребения литейщика является одним из наиболее богатых среди аналогичных комплексов, открытых в Восточной Европе… топор, бесспорно, является парадным оружием или символом власти. С одной стороны на обушке и лопасти имеются следы пребывания в огне. В могилу орудие помещено сломанным пополам по сверлине» (Гей, 1986. С. 15).
Заметим так же, что восемь топоров (или их фрагментов) из нашей выборки имеют статус «случайной находки», т.е. обнаружены вне каких-то культурных слоев или погребальных комплексов. Таким образом, не исключена вероятность того, что они являлись кладом (или частью клада). Относительно известного Галичского клада, предположительно связываемого с шаманской атрибутикой, отмечалось, что «культовая одежда и атрибуты шамана помещались в стороне от умершего» (Студзицкая, Кузьминых, 2013. С. 266). Вместе с тем, «случайные находки вполне быть военными трофеями того времени или указывать на локализацию производственных мастерских» (Шишлина, 2019. С. 148).
Однако, вне зависимости от той или иной культурной атрибуции топоров Бородинского типа, все исследователи единодушны в том, что эту группу изделий следует рассматривать в рамках единого хронологического, не сильно растянутого во времени, периода.
Интересное рассуждение по поводу массивных троянских топоров есть в одной из работ Гордона Чайлда: «Почему они (топоры – Авт.) должны были стать символами власти их правителей? Конечно, наличие этих топоров является свидетельством переселения из Европы народа, приученного в более дикой окружающей среде носить такие тяжелые орудия. Весьма примечательно, что этот элемент отличает цивилизацию северо-западной части Малой Азии от общего «малоазийского» культурного фона, с которым она имела много общего. С обладателями этих церимониальных топоров, возможно, следует связать утверждение той верховной власти, которая преобразовала деревню Троя I в город Трою IIи в конечном итоге сплотила гетерогенные племена этой общности в единую конфедерацию. Вот так Троада и ее внутренние районы стали частью большой европейской области распространения боевых топоров, простирающейся от Балтийского до Черного моря» (Чайлд, 2009. С. 168).
Однако, картирование находок топоров бородинского типа показало, что, в отличие, например, от изделий культуры боевых топоров, распространены далеко не повсеместно (не «от Балтики»). Основная территория их бытования – степь и лесостепь от Зауралья до Причерноморья.
Примерно такую же картину[1] дает картирование каменных наверший булав того времени. Которые так же, по мнению исследователей, являются инсигниями власти.
Навершия булав не раз становились предметом исследования. Детальный анализ этой группы артефактов, найденных в Поволжье, а также в Подонье предложен в работах Н.М. Малова (Малов, 1991) и В.В. Килейникова (Килейников, 2013).
Сопоставление материалов из богатых срубных захоронений Нижнего Поволжья с другими регионами привело Н.М. Малова в выводу о том, что «навершия булав, втоки, псалии, наконечники копий и топоры являются хронологическим репером, позволяющим синхронизировать срубные, срубно-абашевские, синташтинско-петровские, петровско-алакульские памятники с Бородинским кладом и культурой многоваликовой керамики, относящихся к покровскому этапу эпохи бронзы Евразии. В результате такой синхронизации становится очевидным, что ядро срубной культуры первоначально оформилось в степном Поволжье» (Малов, 1991. С. 38). Погребения с булавами, топорами, псалиями и стрелами исследователь связывает с сословием воинов-«кшатриев» индо-иранской социально-иерархической системы, в отличие от более значимых «царских» захоронении с наконечниками копий (Малов, 1991. С. 38).
В.В. Килейников, исходя из того, что в целом ряде комплексов (включая Бородинский клад), все эти престижные предметы вооружения и инсигнии власти взаимовстречаются, а так же из ряда положений Закона Ману полагает, что представители воинской знати могли исполнять и жреческие функции: «брахманская традиция подчеркивала необходимость союза брахмана и кшатрия в целях их совместного процветания, в том числе и в загробном мире» (Килейников, 2013. С. 144).
Продолжение следует.
Подробности и литература из ссылок см.: Богачев А.В., Кузнецов А.В., Хохлов А.А. Венеды: индоевропейский контекст. Самара: «Вояджер: мир и человек», 2022. 336 с.
[1] Вместе с тем, нельзя не заметить, что в Северном Причерноморье топоров найдено значительно больше, нежели в Поволжье и Приуралье, где, в свою очередь, преобладают находки наверший булав.