Процесс складывания коллективных представлений одной нации о другой проходит через множество этапов, является сложным и многообразным. Отдельные исторические периоды, связанные с конкретными политическими обстоятельствами, могут накладывать на это восприятие свой отпечаток. Однако необходимо учитывать и то, что сложившиеся стереотипы могут оказаться достаточно живучими, продолжать действовать даже в полностью изменившейся политической ситуации. Причём негативные стереотипы нередко оказываются гораздо более живучими, в меньшей степени подвергавшимися корректировке.
Первые экономические и политические контакты России и Англии относятся к середине XVI в., причём во многом их начало было случайным. Английские мореплаватели, отправившиеся на поиски северо-восточного прохода к Китаю и Индии, под влиянием суровых погодных условий вынуждены были спасаться в Архангельске и выступили при дворе Ивана IV в качестве посланников своей страны [8. С. 7]. Развитие отношений преимущественно сводилось к торговым связям, однако можно говорить и о взаимном интересе друг к другу политических элит. Достаточно вспомнить планы Ивана Грозного относительно брака с представительницей английского королевского дома.
Говорить непосредственно в этот период о складывании русофобии было бы несправедливо. Само понятие национальной «фобии» предусматривает выделение определённой нации, страны, подчёркивание их особой негативной роли. Для английского дворянства, как непосредственно побывавшего в России, так и знакомого с ней только в чужом изложении, русские такой роли изначально не играли. Скорее можно говорить о том, что русские были воплощением одного из многочисленных образов «другого», который интересен именно своей инаковостью, однако при этом может вызывать по той же причине страх и отторжение. Начавшийся, как минимум со времён Крестовых походов, процесс познания «другого» европейской цивилизацией существенно ускорился в эпоху Великих географических открытий.
Русские в рамках такого подхода могли рассматриваться наравне с прочими экзотическими «туземцами», не выделяясь из их среды. Ричард Ченслер, который командовал первой английской морской экспедицией, побывавшей в России, нисколько не стесняясь, называл русских «варварами». Однако подобное отношение было характерно для описания жителей любой страны, которая являлась для выходцев из Западной Европы пока ещё малознакомой. При этом необходимо учитывать, что вернувшиеся из дальних стран путешественники могли среди соотечественников стремиться распространять образ чужеземцев максимально экзотический, вызывающий удивление.
Можно вспомнить о том, что в Англии могли возникать планы создания колоний в северных землях, как на американском, так и на евразийском континентах. С подобным проектом к королеве Елизавете I обращался Д. Ди. Однако подобные планы носили теоретический характер, ни о каких практических попытках колонизировать российские территории сведений не сохранилось. Соответственно, англичане не нуждались в целенаправленной критике в отношении русских, как возможном оправдании для будущей экспансии.
Однако период ранних контактов между Россией и Англией важен тем, что в это время происходит складывание многих стереотипов в среде английской элиты о русском народе. Эти стереотипы будут транслироваться и в гораздо более поздние эпохи, сознательно или бессознательно игнорируя те перемены, которые произошли в следующих столетиях, как в России, так и в самой Англии.
К числу подобных стереотипов можно отнести представление о русских, как о людях, которые якобы не любят свободу и готовы повиноваться любой власти с рабской покорностью. Ченслер приводил сказанные ему слова одного из русских собеседников, который утверждал, что предпочёл бы жизнь в тюрьме свободе. Сюда можно отнести также сообщения о том, что русские спокойно продают в холопы своих жён и детей, а порой и себя. В данном случае можно говорить, что формирование национальных стереотипов шло по одному стандартному сценарию, который предусматривал широкие обобщения, возможность распространить частный опыт на всю нацию в целом.
Подобные рассуждения могли пользоваться популярностью в Англии, та как позволяли самоутвердиться, убедиться в том, что англичане как социальная общность обладают гораздо более высоким моральным уровнем. Соответственно, не редкостью могли быть высказывания о русских, такие как у ещё одного английского мореплавателя Э. Дженкинса:
«Они болтуны и великие лжецы, без всякого правдоподобия в своих словах, льстецы и лицемеры» .
Именно в данный период происходило и создание стереотипа о русских, как о народе чрезмерно увлекающимся алкоголем. При этом английские путешественники могли подчёркивать, что само это пристрастие сформировалось под воздействием государственной политики, которая поощряла посещение кабаков, так как это было важным источником пополнения государственной казны.
Создание негативного образа русских и России могло происходить в рамках религиозной парадигмы. При этом в данном случае вновь не приходится говорить на начальном этапе именно о русофобии как таковой. Пренебрежительное отношение к религиозности русских объяснялось произошедшей в Англии Реформацией, после которой критике подвергались монастыри, почитании святых, икон. Критика России в данном случае мало чем отличалась от той, которую англичане могли употреблять в адрес населения католических стран. Нередко отношение к католикам, в частности к испанцам, могло быть даже гораздо более критичным.
Нельзя также игнорировать и тот факт, что первые впечатления английских дворян о русских не сводились только к негативным моментам. Англичане могли обращать внимание на закалённость русских воинов, их умение переносить все тягости походов и сражений. В целом позитивно оценивалась верность русской элиты собственным государству и монарху. В этом плане можно говорить об определённой противоречивости оценок. Тот же Р. Ченслер, хотя и говорил о рабском характере русских, мог искренне выражать желание, чтобы английские дворяне хотя бы в малой степени уподобились им готовности служить царю.
Подобная ситуация в отношении английской аристократии к России в целом могла оставаться неизменной вплоть до начала XVIII столетия. Это было связано с тем, что политические интересы двух стран пересекались довольно слабо. Россия не могла вести активной внешней политики в Западной Европе, не создавала угрозы изменения сложившегося баланса сил. Сферы колониальной экспансии Англии также фактически не пересекались с теми территориями, где происходило расширение границ российского государства.
Можно говорить о начале кардинальных перемен после того как в России при Петре I были произведены масштабные преобразования, позволившие в том числе создать мощную армию, не уступавшую по силе ведущим европейским державам. Северная война существенно изменила баланс сил в Европе, заставила учитывать при создании любых политических блоков и союзов возможную реакцию Российской империи. Хотя открытого столкновения Росси и Англии в ходе Северной войны не произошло, однако британская элита склонна была оказать поддержку Швеции в этом противостоянии. Для Англии наиболее потенциально опасным представлялась нацеленность Петра Великого на создание наряду с армией мощного военного флота, который мог бы составить конкуренцию британскому.
Всё это создавало предпосылки для того, чтобы начал формироваться образ России как державы могущественной и опасной. Акцент при этом делался на готовность к экспансии в Европе, которая объяснялась склонностью русских к агрессивности, жестокости. Однако и в данном случае скорее можно говорить только о начале складывания предпосылок для развития русофобии в среде английской элиты. В XVIII в. в Англии отношение к России и русским развивалось скорее в русле общеевропейских тенденций, в рамках которых русский фактор в мировой политике рассматривался как возможная причина нестабильности, опасности. В рамках подобного отношения, которое можно охарактеризовать, как настороженное ожидание, достаточно легко возникали и распространялись различного рода измышления, в которых Росси и её правителям приписывались планы по завоеванию всей Европы. В качестве наиболее яркого примера можно указать на фальшивое завещание императора Петра Великого.
Однако для Англии русская угроза достаточно долго могла восприниматься как опосредованная, не представляющая прямой опасности. Этому во многом способствовало то, что Россия вынуждена была участвовать в постоянном противостоянии с соседями на своих границах: Османская империя, Речь Посполитая, Швеция. Великобритания могла делать ставку на определённую поддержку данных стран, чтобы не позволить России чрезмерно усилить своё влияние в Европе, но прямого конфликта с Российской империей при этом стремились избежать.
Естественно, что когда мы говорим и о генезисе британской русофобии, вряд ли можно выделять некую конкретную дату или событие, с момента которых можно отсчитывать данное явление. Однако можно высказать предположение, что переломным моментом в данном отношении стоит считать завершение эпохи Наполеоновских войн. Во время военного противостояния с наполеоновской Францией, антирусские настроения должны были отойти на второй план, хотя сотрудничество в Европе нисколько не мешало Великобритании настраивать против России персидского шаха.
После того как опасность со стороны Наполеона была устранена, Великобритания столкнулась с тем, что Россия обладает наиболее мощной сухопутной армией в Европе, способной дойти до Парижа. При этом можно было говорить и о формировании среди многих европейских народов позитивного образа России, как освободительницы от гнёта со стороны наполеоновской империи. Это создавало для Великобритании угрозу перспективы возможной изоляции со стороны континентальной Европы. Именно подобным образом могло трактоваться в Великобритании создание Священного союза, как организации, нацеленной обеспечить гегемонию России в Европе. Россия из региональной державы уверенно выходила на мировой уровень, что не устраивало политические элиты Великобритании.
Особо стоит выделить значение для развития русофобии расширявшегося соперничества двух империй в Азии: от черноморских проливов и до Тихоокеанского побережья. Большое значение в данном случае имела попытка императора Павла I заключить союз с Наполеоном и в рамках совместных действий отправить русский корпус на завоевание британских владений в Индии. Хотя русские части успели дойти лишь до Оренбурга, а наследник Павла император Александр I отказался от любых подобных планов, русская угроза Индии стала той темой, которая на протяжении всего XIX в. представляла питательную почву для разрастания русофобских настроений.
Соответственно, любое продвижение русских границ в южном направлении рассматривалось именно в ключе угрозы британской колониальной империи. При этом Великобритания стремилась обеспечить безопасность своих индийских владений, постоянно расширяя сферу своего влияния за счёт территорий Средней Азии, что, в свою очередь, вызывало опасение уже в России. Перспектива выхода британских войск к Омску и Оренбургу представлялась создающей угрозу для территориальной целостности России и возможности сохранения владений за Уралом. Российские элиты, как и британские, в данной ситуации предпочитали действовать на опережение, расширяя собственные границы и отодвигая тем самым потенциальную угрозу. Но эти действия для другой стороны служили очередным доказательством своей правоты в оценке опасности исходившей со стороны иной империи. Таким образом, практически весь XIX в. стал периодом русско-английского противостояния, получившего название Большой игры. Даже если в Европе отношения между империями развивались сравнительно миролюбиво, то соперничество на азиатских просторах не прекращалось.
Все эти геополитические обстоятельства могли сделать актуальной обращение британских элит к теме русофобии. При этом необходимо учитывать те изменения, которые происходили в мире и конкретно в Великобритании в XIX столетии. Политическая элита Великобритании во всё большей степени вынуждена была учитывать влияние общественного мнения, не просто проводить в жизнь собственные решения, но убеждать социум в их правильности на парламентских трибунах, страницах газет. Соответственно, указание на то, что действия России как-то нарушают планы представителей элиты, было уже недостаточным. Необходимо было убедить английское общество в том, что Россия угрожает безопасности каждого подданного британской короны. В свою очередь, развитая система прессы, существование политических партий давали возможность для активного распространения русофобской пропаганды не только в аристократической среде, но и среди большинства населения. Можно сказать, что хотя русофобский дискурс создавался преимущественно именно представителями элиты, но рассчитан он был во многом на трансляцию для всего британского социума.
Если говорить о конкретных проявлениях данных идей, то можно отметить труд британского политика Р. Вильсона «Очерк о военном и политическом могуществе России», который вышел в 1817 году. В этой работе озвучивались опасения, что Россия, несмотря на декларации о своём миролюбии и сохранении существующих в Европе границ, на самом деле стремится к безмерному расширению собственного влияния, которое предусматривает контроль над всей Европой. Отдельно подчёркивалась актуальность угрозы, которую Россия представляет английским колониям в Индии.
Подобного рода претензии можно охарактеризовать как геополитические. Однако не менее важными были и упрёки к России, которые носили сугубо идеологический характер. Россию обвиняли не только в том, что она стремится к усилению своих политических и военных позиций. Фактически любая страна, так или иначе, ставила перед собой подобные задачи. Р. Вильсон пытался доказать, что Россия также претендует на обрушение идеологических основ британского общества, которые заключались в свободе, достоинстве, справедливости. И в данном случае становилось актуальным обращение к тем национальным стереотипам, которые могли сформироваться в гораздо более раннюю эпоху: вплоть до начала первых англо-русских контактов. Создавался образ России и русского народа, как принципиальных сторонников рабства, противников свободы. При этом если первые английские путешественники по России ограничивались описанием этих характеристик, как своеобразных черт русского народа, то в XIX в. к этому добавился тезис о том, что Российская империя планирует насаждать подобные «ценности» и в остальном мире, прибегая для этого к открытому насилию.
Схожие идеи высказывались и в более позднем труде Дж. Эванса «Замыслы России» от 1828 года. В этой работе речь шла уже не о потенциальных опасностях, которые могли быть связаны с усилением могущества России. Автор приписывал российским правителям вполне конкретные замыслы, которые заключались в том, чтобы если и не захватить напрямую территории европейских стран, то подчинить их своему влиянию. Также повторялся тезис о том, что расширение границ России в Азии неизбежно создаст угрозу для Британской Индии. Аналогичной угрозой британским интересам представлялась также политика России в отношении Османской империи, направленная на установление контроля за Черноморскими проливами и расширении сферы влияния на Кавказе.
Как доказательство существования русофобии в Великобритании можно привести тот факт, что это явление сознавалось самим английским обществом, ему пытались дать соответствующее определение. Об этом свидетельствует закрепление термина «русофобия» в «Императорском словаре» от 1882 года. Однако если говорить о наиболее раннем употреблении данного термина, пускай ещё и не получившем широкого распространения, его можно отнести к 1836 г., когда выражение «русофобия» встречалось в британской прессе. Конечно, термин не имел негативного значения и считался отражением объективной реальности, в которой англичане имели основания опасаться угрозы своим интересам со стороны России.
Необходимо отметить, что нельзя говорить о развитии русофобии как некой безальтернативной точки зрения. В среде английской элиты всегда были в наличии люди, которые могли открыто говорить о том, что тезис о русской угрозе основывается на преувеличении, не имеет под собой реальных оснований. Дискуссии о том, насколько обоснованной является русофобия, могли становиться значимым инструментом борьбы внутри британской политической элиты. Сторонники более спокойного отношения к России могли утверждать, что за указанием на русскую угрозу может скрываться желание заставить население смириться с внутренними проблемами британского общества, списать невозможность их решения на то, что все ресурсы страна вынуждена тратить на поддержание безопасности. С другой стороны, могли активно выдвигаться обвинения в том, что тот или иной британский политик работает на интересы России.
В целом можно говорить о том, что английское общество оказалось восприимчиво к русофобским идеям. Угроза со стороны России, неважно насколько она была реальной, могла стать важным консолидирующим фактором в объединении не только различных партий и группировок внутри элиты, но и правящего класса с остальной частью общества. Можно констатировать, что окончательное формирование русофобии как определённой идеологии, предусматривающей также необходимость ответных политических и военных решений, произошло примерно к середине 1830-х годов.
Внутри этого негативного образа России можно отметить некоторую двойственность. С одной стороны, главный негативный акцент мог делаться на Росси как государстве и конкретно на её правителях, которые выстроили внутри страны систему угнетения народа. Большинство русского населения при этом оказывалось скорее в роли жертв. Иногда эта негативная оценка могла распространяться и на российскую элиту, которую описывали как жестоких крепостников, угнетавших крестьян. Однако подобная позиция вполне могла соседствовать и с более глубокой русофобией, при которой агрессивность России рассматривалась именно как следствие общих качеств русского народа в целом, вне зависимости от его разделения на сословия. Такой подход стал более распространённым после того как в России было отменено крепостное право и было сложно поддерживать образ России, в которой народ страдает от угнетения со стороны монархии и дворянства.
При этом необходимо учитывать, что русофобские настроения в элите и в целом в британском обществе не находились на некоем общем уровне. Скорее можно говорить о том, что элита могла раздувать соответствующие настроения в те периоды, когда отношения с Россией объективно ухудшались. Можно говорить о нескольких наиболее активных всплесках русофобских настроений в Великобритании на протяжении XIX столетия. Максимума они достигли в период Крымской войны, когда России и Великобритания оказались в состоянии войны друг с другом.
Хотя военная пропаганда явление вполне универсальное, можно обратить внимание на то, что в Великобритании акцент делался именно на неизбежности столкновения с Россией, которого якобы нельзя было избежать на основе прагматического компромисса. Предполагалось, что война стала результатом противоречия не только геополитических целей, но и идеологических ценностей двух стран. Великобритания противопоставлялась Росси как защитница свободы не только собственной, но и иных наций, в первую очередь турецкой.
Схожие настроения могли широко распространяться в Великобритании в период Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., а также в ситуации русско-английского конфликта 1885 г. на границах Афганистана. Последним активным всплеском русофобии, если говорить о дореволюционном периоде развития России, можно признать период Русско-японской войны 1904-1905 гг., когда Великобритания оказывала существенную поддержку Японии. Однако первичность геополитических настроений могла приводить не только к всплеску русофобских настроений, но и к их затуханию.
В большинстве случаев это могло быть связано с тем, что на первый план для Великобритании выходило противоборство с иным политическим конкурентом. В ситуации, когда начиналось обострение британско-германского соперничества, уже немцы могли изображаться в роли «новых гуннов», агрессоров, представляющих угрозу мировой культуре и цивилизации. Образ России мог всё больше приобретать положительную оценку, как потенциального, а затем и реального союзника. Однако необходимо учитывать, что хотя британская политическая элита могла отчасти контролировать развитие русофобских настроений, сами сформировавшиеся негативные стереотипы о России и русских не исчезали, а могли проявляться впоследствии, когда геополитическая ситуация вновь изменялась.