Моя первая «государева служба» в столице
В Москву я приехал за знаниями и за средствами для обеспечения своей семьи, приехал из Рязани, где одновременно работал и в больнице, и в поликлинике. В столице я начал с коммерческой медицины, но не хватало сложных случаев, размаха клинической мысли, которым меня учили в ВУЗе и вариантов для которой в столичных больницах было предостаточно. И я перешёл на менее оплачиваемый, но более интересный труд «государевой службы».
16 лет назад я работал неонатологом экстренных дежурств в ДИКБ№ 6 (детской инфекционной больницы г. Москва) на 3-ем Лихачевском переулке. Это моя первая больница на территории Москвы. Не имел еще сертификата по данной специальности, но имел
- 1) хорошую базу после СГМУ (Северного Государственного Медицинского Университета г. Архангельск),
- 2) некоторый практический опыт, вынесенный из рязанских ЛПУ,
- 3) амбиции и гипертрофированное чувство ответственности
Поэтому успешно прошел собеседование у главного врача клиники, Академика РАЕН, Дегтяревой Елены Александровны. О чем теперь напоминает запись в трудовой книжке.
Работал я врачом приемного покоя (прием, обследование, лечение больных, привозимых по скорой) и дежурным по больнице, с вверенными детьми 6 отделений: двух неонатальных (послеродовых), соматического, кардиоинфекционного и других.
Всегда был список больных детей, внимание по дежурству к которым требовалось особое и под запись в истории болезни. Список этот лечащие врачи заносят в специальный журнал передачи больных, его составляют для нестабильных пациентов, коррекцию лечебной и диагностической тактики у которых важно проводить и днем, и ночью. Обычно по больнице было около 15 таких деток, иногда больше.
За дежурство успевал осмотреть каждого по несколько раз, в зависимости от потока на приемном покое. Медицинские сестры отделений всегда были на связи, сообщая о малейших изменениях в состоянии больного. Ещё по больнице дежурил врач-реаниматолог, у которого до 8 деток в реанимации и он выполнял роль ответственного по больнице.
Наша больница имела инфекционный профиль, но не имела хирургического отделения. Поэтому все пациенты без хирургической и с инфекционной патологией – распределялись по таким московским больницам, как наша. Для хирургической инфекции существовали другие детские больницы.
Распределение потока пациентов (хирургический/ не хирургический) проходило сперва по скорой, затем врачом приемного покоя нашей больницы. Дети, которые поступили в больницу – лечились сперва в соответствии с назначениями врача приемного покоя, затем – лечащего врача отделения.
История одного из дежурств
При очередном обходе отделений я обратил внимание, что мама одного из детей, кого мне не передавали по смене, постоянно его успокаивает и укачивает на руках. Возраст несколько месяцев, точно не помню. По истории болезни ребенок поступил сутки назад с признаками миокардита и синдромом мальабсорбции (плохое всасывание в кишечнике). Общаюсь с мамой. Дома у ребенка около 10 дней повышалась температура до 37,5- 37,7С. Накануне он «ярко» болел ОРВИ. Провели ЭКГ. Заподозрили миокардит. У матери почему-то сложилось ощущение, что ребенку больно. Смотрю живот, петли «урчат» под рукой, негромко «шумят» при прослушивании. При более детальном осмотре мне показалось, что в одном из отделов живота перистальтика кишечника не просушивается. Я решил зайти через 1 час и перепроверить себя.
Зашел, перепроверил. Стал четко уверен, что не слышу работу кишечника в конкретном месте (заранее отметил его пастиком). На дворе ночь. Заведующей звонить не с руки. Тогда отделением руководила Жданова Ольга Ивановна, прекрасный врач и человек. Сегодня Ольга Ивановна уже главный врач этой больницы.
Так вот. Ночь. Дел хватает. Приемный покой, тяжелобольные дети. Но если я прав и у ребенка парез кишечника на одном из участков – это может в корне менять представление о ценности времени для данного пациента и «до утра терпит» - уже не терпит. Вовремя не разобравшись с хирургической патологией сейчас, можно получить увеличенную зону хирургического вмешательства (удаления кишки) или перитонит.
Провожу рентгенографию органов брюшной полости и вижу на рентгенограмме уровни газов и жидкости в петле толстого кишечника. Сообщаю об этом ответственному по больнице и в ночи занимаюсь переводом ребенка в стационар по хирургическому профилю. Это была ДИКБ № 9. Ребенка «взяли на стол» в тот же день. Со слов врача хирурга – очень своевременно.
Первые взлет и падение
Утром отчитываюсь на общебольничной конференции. В руке список фамилий и возрастов, напротив каждого коротко диагнозы – остальное всё помнил без бумажки, каждый анализ и динамику анализов, каждый результат обследования. Это упрощало работу отделений. Я не забирал истории болезни курируемых детей и давал возможность без потери времени пришедшим на работу коллегам приступить к изучению поступивших и планированию лечения своих пациентов до окончания конференции.
Я любил вопросы, они предполагали клиническое мышление и диалог внутри сообщества. А иногда хороший вопрос мог быть ценнее, чем любой ответ. Еще конференции были полезными, потому что давали возможность увидеть большинство работников больницы и обсудить важные организационные вопросы, если они назревали. В один момент конференции, когда я уже успел доложить о пациентах за дежурство, главный врач объявляет, что оставит доделать уже начатую кандидатскую работу кого-то из перспективных врачей. Тогда я не придал этому значения.
В конце конференции главный врач всем пожелала продуктивной работы и просит меня остаться. Становится понятно, кто будущий кандидат медицинских наук. Подхожу к трибуне глав врача. Вижу кипы историй болезни. Слышу, что мне осталось только «подбить статистику» и кандидатская готова.
Желание карьерного роста и камертон «правильности» раскачивают меня, молодого врача, к противоположным решениям. Камертон оказывается сильнее.
«Я статистику подобью, но кандидатом наук называться не смогу. Этот труд – чужая интеллектуальная собственность». Так я ответил на предложение глав врача.
Тогда я не думал, что мой поступок приведет к ответному. Все последующие пятиминутки проходили с одной целью, дискредитировать еще вчера перспективного врача, а ныне – плохо отдежурившего специалиста. И, как назло, все дежурства не были плохими, всегда заканчивались полным отчетом, отмечались отсутствием ошибок в лечебной тактике, внимательно проверяемой и после дежурства.
Уже тогда для меня большое значение имело только мнение коллег отделения реанимации. Это были самые опытные врачи и самые уважаемые в больнице.
Мне и эти пятиминутки нравились. Они прибавляли драйва. Но со временем я почувствовал, что трачу силы не на то, что это какой-то тупик. И что если приходится доказывать, что ты лучше, чем хотят представить, ты нехотя перенимаешь эти низкие энергии и становишься менее эффективным. Через пару месяцев мазохизма я принял решение уйти из этой больницы. И сейчас на конференции я бы поступил так же.
Все пути открыты, выбирай
После каждой пятиминутки (дежурил я много) коллеги приглашали в реанимацию и мы в доброй обстановке общались, шутили, там я понял, что юмор- наш щит, а сатира – наше оружие. Я узнал, что меня планировали на роль заведующего приемным отделением. Что реаниматологи очень уважали мой труд и приятно удивлялись, что я не звал их на консультации тяжело больных, потому что справлялся сам.
Больницу я покинул с большим уважением к профессии врачей реаниматологов и еще более осознанным намерением со временем освоить эту специальность. Так и случилось, и это уже другая история.
