В глазах пронзительно-печальных, с какой-то жуткою тоской,
В тех, окаймленных изначально, глубокой нежной чернотой.
В них, и зовущих, и влекущих непостижимостью веков,
Смешавших цвет небесной гущи с упрямством злых слепых ветров.
Всё искажалось, всё звенело, всё исчезало, всё плыло,
Как будто птица неумело весной вставала на крыло.
Сухая синь в них вдруг сменялась песчано-желтою охрой,
Мечтавшим крикнуть им молчалось едва заметною слезой.
Как тяжело, всё понимая, играть в привычную игру,
Под платьем сердце прижимая к стальному острому углу…