П. Я. Чаадаев - один из величайших философов в истории России. Его проницательность, ум, стиль, характер и привлекательность будоражили ещё современников, его общества искали, а его совет многим был необходим. Неудивительно, что Чаадаев стал кумиром для А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова и В. А. Жуковского, и он послужил прототипом для их литературных персонажей - Евгения Онегина и А. А. Чацкого. Вместе с тем, для потомков Чаадаев, прежде всего, интересен, как автор "Философических писем" и "Апологии сумасшедшего" - возможно, величайших по стилю и глубине сочинений, где им были затронуты краеугольные проблемы российского общества и цивилизации - раболепие, изолированность, ура-патриотизм, национальная гордыня и неумение признавать свои ошибки. Уже тогда, почти 200 лет назад, Чаадаев впервые открыто написал об этом, за что получил стремительную кару и был объявлен "сумасшедшим". Опыт Чаадаева, справедливость его тезисов о необходимости следовать за Европой и бороться с национальным предрассудками достойны уважения и заслуживают быть переданы потомкам в любой форме. Я же это сделал в виде поэзии и спешу представить вам! Учимся и наслаждаемся! Кстати, для современных "либералов" весьма показательно - Чаадаев говорил, что ругаться на власть не имеет смысла - она поступила так, как её просил народ, ведь именно он устроил истерику, увидев в правде, озвученной Чаадаевым, "оскорбления против государства" и даже пожелал его смерти... Так что, имейте в виду, кого ещё следует критиковать, а не спихивать всё сразу на "тиранов".
I
Обилие слёз и отчуждение
Тревожат твой спокойный взгляд.
Утрата сна, надежд крушение
Твой взор на землю обронят.
Как появился ниоткуда,
То так же сгинул в никуда,
Но ярких слов твоих причуда
Не устареет никогда.
Жаль, воспалённого психоза
Народных сил ты жертвой пал.
Любой мудрец есть враг, угроза,
Едва он взгляд особый дал.
Мой Чаадаев, славный гений!
В тебе – отважное зерно!
Герой несчастных поколений,
Провидец, вскрывший в нас ярмо.
О, кем ты был? Откуда послан?
За что твой дар других взбесил?
Когда твой труд вдруг был отослан,
Ты уважение заслужил.
И я теперь спустя столетия,
Сумев, как друг, тебя понять,
Ищу слова и междометия,
В которых мог бы честь отдать.
II
Родился ты в семье дворянской
И рано потерял родных,
Но детство не было спартанским –
В науках ты сильней других.
Ты собирал библиотеку
И знал уже, что в книгах свет.
Дано тебе, как человеку,
Высоких смыслов знать секрет.
Домашним светским воспитанием
Тебя Щербатов наградил,
С которым тягу к начинаниям
Ты с юных лет в себе открыл.
Изящный, статный, утончённый,
Чья речь пленительна весьма,
Везде желанен, одарённый,
Герой из «Горя от ума».
Пришла пора, и ты в студентах,
Желаешь больше знать, открыть,
На лекциях в аплодисментах
Умов великих возносить.
Москва цветёт, сюда стекает
Элита общества, двора,
Столица прошлая прельщает,
В ней вдохновение для пера.
Ты, Чаадаев, вместе с братом
В Москве докончил курс наук
И в окружении богатом
Искал отдушину средь мук.
Три года за скамьёй студента
Не протекли, не дав следа.
Ты в ожидании момента
Буле и Шлёцера труда .
В каких пленительных знакомствах
Младые годы проводил.
Тургенев-брат о вероломствах
С тобой, возможно, говорил.
Якушкин здесь и Грибоедов,
Влиянием их обязан ты
Остерегаться дармоедов,
Бороться за свои мечты!
III
И вот гроза. Горит Россия!
Но Чаадаев не бежит.
Патриотизм – его стихия,
Он только правдой дорожит.
В полку в солдатах бой за боем
В наполеоновской войне
Ты показал себя героем,
Отдал почётный долг стране.
От Бородинского сражения
И до похода на Париж
Ты создал образец служения,
За что в наградах знал престиж .
Любой в те годы повидавший
Тебя в словах боготворил:
«Любезный, честный, нас спасавший!
Нам Чаадаев больно мил!».
Вернувшись с лаврами в Россию,
С квартирой в Царском ты селе,
Где вновь отдался ты в стихию
Сверкать в салонном ремесле.
Уже известен и завиден,
Знаток манер, последних мод,
Неоспоримо благовиден,
Ты поражал собой народ.
Кто мог, лишь охал, кто смущался,
Но каждый связь с тобой ценил.
Дух просвещения воскрешался,
Когда ты складно говорил.
А Карамзин – наш открыватель,
В гостях тебя безмерно ждал,
В его дому быть – показатель,
В нём Пушкина ты повстречал!
Какое дивное стечение,
Его никак мне не раскрыть…
Тогда талант и ум в мгновение
Нашли себя, чтобы творить!
Кумир для Пушкина «Чадаев» ,
Онегина списал с него.
Лёт стихотворных урожаев
Внимания просит твоего.
С поэтом ты на переписке,
Ему совет ты добр дать,
Но так подвержены вы риску,
Что суждено вас с ним разнять.
Вы тип людей, что даже в горе
Не станут изменять себе:
В словах, в письме и в жарком споре
Вы преданы своей судьбе!
IV
Так Чаадаев возвышался,
Друзей чудесных целый свет,
В чинах по службе поднимался,
В столицу дан ему билет.
И, в Петербурге появившись,
Ты императора пленил,
В тебе никак не усомнившись,
Дать адъютанта был посыл .
Но только грянуло ненастье –
Для тайных обществ час настал.
И Чаадаев в них участье,
Хоть косвенно, но принимал.
Его в масонской видим ложе,
В стан декабристов он вступил,
За это кару и дороже,
Чем мог представить, заплатил.
Едва пехотный полк поднялся,
Ты оказался меж углов.
Те, с кем когда-то ты сражался,
С кем сокрушался между слов,
Теперь преступники, в измене
Их обвиняют на суде.
Моральный выбор на арене:
«Ты проживёшь всю жизнь в стыде?».
Свободолюбию дорога
В тяжёлый час опалу знать,
И ты с талантами от Бога
В отставку волен был подать.
Твой выбор сделан, он достойный,
Ты верен принципам своим.
И скажет каждый неспокойный:
«Он поддержал нас! С ним стоим!».
Ты, жертвуя своей карьерой,
Которой прочили блистать,
Простился навсегда с манерой
Лукавить и с корыстью лгать.
Не испугался ты последствий,
Представив должное письмо .
В нём избегаешь ты приветствий
С начальством, дав ему клеймо.
Эх, Чаадаев, в поле воин!
Твой стойкий нрав тебя сгубил!
Ты, как Титаник, от пробоин
В пучину мрака угодил!
Покинул службу, продвижение,
Опять один и сам с собой,
Но ум твой просит насыщение –
Для почвы нужен перегной.
V
Ушла эпоха оптимизма .
Тоски, терпения был черёд.
Ты в атмосфере остракизма –
Здоровье шаткое гнетёт.
Когда мечты не оправдались,
Реакции летит навет,
С Россией многие прощались,
И ты уехал в Старый свет .
Продав имущество, что нажил,
Простившись с родиной с концом,
Тебя корабль будоражил,
Ты ехал вдаль за образцом.
Три года странствий по Европе:
Париж и Лондон, Рим – Карлсбад,
Ты изучаешь в телескопе
Иной порядок без преград.
Ты первым был, кто смог идейно
Европу гордую понять,
Обдумать смыслы постатейно
И философию познать.
Ты кризис испытал духовный,
Увлёкшись Шеллингом тогда.
Как ощутил надлом бескровный,
Так изменился навсегда.
Ты истины в немецких книгах
Находишь сквозь наплывы дум
И ищешь встречи в страшных сдвигах
С философом – направить ум.
И пусть ты в крайности впадаешь,
Но встать в пути не для тебя,
Ты парадигмы низвергаешь,
По крайне мере, для себя.
«Победа разума настанет,
Ничто не даст любой заслон,
Пред разумом всегда предстанет
Нарушивший его закон», –
Так Чаадаев размышляет,
В Провидении увидев ключ,
И воле нас его вверяет,
Хоть путь к спасению и колюч…
А «Царство Божье» – справедливость,
В Европе строилось уже,
Цивилизации красивость
Тебя пленила в вираже.
Ты восхищаешься сим миром,
Что родину опередил,
Становишься почти вампиром –
Вопрос внутри: «Не там я жил?».
И чудных свойств твоих бесспорно
Сородичи уж лишены.
Они из века в век покорно
Терялись в происках страны.
В них нет осанки, и сомнению
Не подвергают постулат,
Отдались страшному давлению –
Не возразят, а промычат…
Ты чуждым стал, вкусив Россию,
Пороки общества раскрыв,
Где укрепят дихотомию:
Осудят гнёт – подавят срыв.
Приятели твои познали
Сие смятение на себе.
Когда в межцарствие восстали ,
Никто не внял слезам, мольбе.
Их осудили очень строго:
Кто был повешен, кто в Сибирь.
Тебя ж спасла твоя тревога,
Европу смотришь вдоль и вширь .
Правительству уже известен
С разгромленными твой контакт.
Якушкин на допросе честен,
Сказал, ты с ними, это факт.
Опасность будто миновала,
Ты царской мести избежал,
Но вновь характер твой немало
От авантюр не удержал.
Европа мудрость подарила,
Однако, сложности не в ней –
Нужна отеческая жила,
С ней откровение, с ней больней.
VI
Лечение не дало итогов,
И ты в Россию вновь спешишь ,
Из самых сумрачных чертогов
Её анализом кроишь.
Здесь не нашёл успокоение,
А сразу получил арест :
Опять допросы, подозрения.
На родине ты ставишь крест.
Едва на волю был отпущен,
В Москву направился скорей.
Чтоб не был редкий шанс упущен,
У тётки заперся своей .
Живёшь совсем уединённо,
Читаешь, в тишине скорбя,
Под слежкой ты непринуждённо
Лишь рассуждаешь про себя.
Прошли три года размышлений,
Хоть ты пропал, но не забыт.
Желает публика свершений,
От списков, слухов всех свербит.
Замыслил ты создать послание,
В котором призван очертить
Упадок наш и прозябание
И их причины объяснить.
Ты восемь писем сочиняешь,
Глубокий смысл в них вложив ,
Как будто солнцем озаряешь,
Бездонный мрак другим открыв.
В них в философском ты обличии
Дал приговор родной стране:
С Европой нет у нас различий,
Отстали по своей вине.
Мы оказались в ограждении,
Прогресс всемирный нам далёк,
Погрязли в местном заблуждении,
Не Запад мы и не Восток…
И преклонение перед властью,
И рабский дух, менталитет,
Слепому преданность пристрастью –
Итог ошибок с ранних лет!
Пошли за верой мы восточной,
С которой рабство прижилось,
Прибились к практике порочной –
С тех пор с Европой шли мы врозь.
Но только там есть просвещение,
Цивилизации успех.
Какое страшное решение:
Отбросить нас от славы всех…
В Европе есть успех в культуре,
Науки признаны, права,
Религия в простой натуре –
В политике она глава.
Она давно над государством,
Не вышло слиться прочно с ним.
Католицизм был там лекарством,
Вселенский смысл дарит Рим!
Но почему мы упустили?
Нам данный опыт не знаком…
С пути себя, к печали, сбили,
Дремали долго горьким сном.
Не суждено ль нам быть уроком?
Мы исключительный народ!
Ошибки наши ненароком
Увидит мир – наш антипод.
Вот писем этих содержание,
Где Чаадаев, как пророк,
Давал России предсказание,
Искал развилку всех дорог.
И в прошлом нашем он копался,
И в век грядущий заглянул,
Он в апогей ума ввергался,
Но только больше в нём тонул.
Создав великое творение,
Чрез испытания пройдя,
Ты вновь приводишь в обомление
Людей, в их общество войдя.
Планируешь издание писем,
Хоть на французском языке,
Но от цензуры ты зависим,
Уже висишь на волоске.
Друзья: и Пушкин, и Жуковский,
Не разделают твой порыв.
Подход к России философский
Для них лишь зыбкий нарратив .
Но Чаадаев отвергает
Любой для критики приём.
На труд свой только уповает –
Пронзить желает ложь копьём.
VII
Шли николаевские годы,
Усилился в стране режим.
Стенания по годам свободы
Царили в обществе. Немым
Невольно поколение стало,
И в рукопись ушли труды,
Но Чаадаева взывало
Давление совести и мзды.
Он вновь, в отличие от прочих,
Не думал пагубно молчать
И в людях, до наград охочих,
Своих вершителей искать.
Не остановят ни гонения,
Ни порицания полный взгляд!
Он слог, он сила, он явление,
Он смотрит вдаль, а не назад!
И вдруг раздался выстрел жуткий,
Повсюду слышится скандал,
Ведь общества рассудок чуткий
Трактат твой вольный не признал.
Когда одно из писем ярких
В журнал попало «Телескоп»,
Всю публику на спорах жарких
Накрыл роптания потоп.
Задел ты местный люд так сильно
И комплексы, дремучесть вскрыл,
Что желчь со всех углов обильно
Ты беспримерную открыл.
В чём ты неправ, никто не скажет,
Конкретики не поднесёт,
Риторикой простой накажет,
Тебя в измене упрекнёт.
И Петербургская элита,
И самый злой провинциал
Тебя ругают столь сердито,
Ты главной темой для них стал.
Ты самый центр обсуждений
Твоё письмо – пугает глаз,
Накал растёт, ожесточений
Всё больше каждый новый час!
Кто видел унижение веры,
Кто оскорбления для страны,
Кто от софизмов стал химерой,
Но все с презреньем бить вольны…
Ах, люди – жалкие создания –
Махнёте чуждому рукой!
Не принесёте вы страдания,
Так принесёте страсти вой!
И общество, быв апатично,
Теперь восстало, сбросив дрём .
Нет ни сочувствовавших лично,
Ни восторгавшихся письмом.
Эмоции имеют силу
В стране с большой во лбу звездой.
Ты можешь их вести к светилу,
Но не зови пустой толпой!
Конечно, в массах огорчения,
Всеобщий громкий резонанс
У власти вызвали волнения,
Не даст она для смуты шанс!
Свободный голос так не любят!
Ты, Чаадаев, позабыл?
Теперь тебя легко осудят,
Опасным ты для всех прослыл.
«И как он мог! Какая дерзость!», –
Кричит царь русский Николай, –
За эту пакостную мерзость
Его безумным, чай, признай!
Журнал – закрыть, издатель – в ссылку,
Философу – сплошной надзор,
И пусть любой, кто дал рассылку
Сей нечисти, познал укор!» .
Пошли карательные меры,
И канул в лету «Телескоп»,
Теряют с горечью карьеры
Редактор, цензор-филантроп,
Что, несмотря на эры мрачность,
Позволил в мир попасть письму.
Но, жаль! Людей других горячность
Сломала жизнь тогда ему.
А Чаадаев – «сумасшедший».
Запрет был дан ему писать.
Он, как дорогу перешедший,
Навечно призван был страдать .
С тех пор весь год под наблюдением,
Врачи срывают твой покой.
Таким ужасным оскорблением
Подавлен был за труд большой.
Таков удел за правду битвы,
И личность, давшая протест,
Узрит вдруг тяжкие молитвы,
Уйдёт из неспокойных мест.
Важнее то, что в перспективе!
Здесь Чаадаев победил!
Хоть и в разгромной инвективе,
Но благородство подтвердил.
VIII
Теперь ты заперт, но не сломлен,
На воздух выйдешь в сутки раз.
Покуда нрав твой не надломлен,
Перо берёшь, поймав экстаз.
Любой тебя тогда видавший
Считал, что ты для них пророк,
Как дух священный насылавший,
Как данный свыше, новый Бог .
Едва надзор врачей убрали,
Ты вне приказов пишешь труд,
В котором, к горестной печали,
Ваял слова, что не умрут.
Ты развивал свои же мысли,
Что в письмах прежде изложил.
Пока внутри сомнения грызли,
Другим – прозрение предложил.
Так «Апология» возникла –
Предельно ёмкий фельетон.
Надежда, может быть, поникла,
Но не угас ретивый тон.
И в «Апологии» прекрасной
Идеи были вмещены,
Как будто ленточкой атласной
От лжи дурной защищены!
И в «Апологии» ты смело,
В историю анализ дав,
Ещё раз подтвердил всецело:
Россия – грубый голиаф!
В ней всё поверхностно и сыро,
В инстинктах бьёт патриотизм,
Пробыв в периферии мира,
Себя загнали в нарциссизм.
Но только, есть ли основания
Для воплей о святом былом?
Пусты и призрачны предания,
В которых покати шаром…
И Чаадаев в этом плане
Опять для публики своей
Вновь говорил сплошь об обмане,
Тропу искал для них верней.
Он говорил, никак не злится
На крики общества, толпы,
Успел уже он убедиться
Как люди гибельно слепы:
Не к истине хотят тянутся,
А родину боготворят,
Не станет их, лоб в лоб сойдутся,
Но родину всегда простят.
Так преданы своей чужбине,
Что критика ввергает в страх,
Глаза замылились, в трясине,
И яд скопился на устах.
То сбит прицел, то идеалы,
Не то у сердца берегут,
Бросают в храбрецов кинжалы
И раболепство стерегут.
Когда в Европе учреждения,
Парламент гордость придаёт,
Мы в прошлом роемся – спасение,
Откуда вовсе не придёт.
Ведь ничего там нет! Поймите!
Умерьте свой тщеславный пыл!
Вперёд уверенно шагните!
Вас славой Пётр наградил!
Он, прорубив окно в Европу,
Преобразить Россию смог,
Шагал по страшному окопу,
И старый строй лежал у ног.
Его энергией блестящей
Обязаны мы существом:
Столицей новою манящей,
Одеждой, смыслом, языком.
Вобрав невиданные вещи,
Предав забвению обет,
Царь Пётр действует зловеще,
Народ толкает в новый свет.
И в этом кроется отличие,
Что Чаадаев понимал:
Дрожим мы пред властей величием,
Имеет вес, что царь сказал.
Так Чаадаев нам представил
Страны незримое нутро
И дал нам главное из правил:
С Европой быть, она ядро.
Ни в местных приторных пристрастиях
Тонуть, в обидах запершись,
А в наших с Западом участиях
С предназначением взмыть и ввысь.
Однако, новое творение
Не увидал, к несчастью, мир,
Коль автор получил пленение,
Для общества он дебошир.
Лишь после смерти, хоть потомкам
Дал Чернышевский шанс узнать,
Как Чаадаев не по кромкам,
А суть пытался преподать.
IX
Постигнув родины пределы,
Её ошибки разгадав,
Ты дом свой видишь чёрно-белым:
Нет отклика. Ты был не прав?
Опять моральное давление,
Покоя мысли не дают.
Ты держишься – за откровение
Тебе надеждой воздают.
Ещё во времена надзора
Ты смог поклонников найти,
Кто уберёг и от позора,
И к правде пожелал идти.
Чрез письма связь вы сохранили,
Была в них свежая струя,
Хоть годы скорбно проходили,
Но славна миссия твоя .
«Подвержен вновь он возбуждению
И в духе святости живёт,
Отдал себя он вдохновению,
Никто его и не поймёт», –
Так почитатели писали
О Чаадаеве тогда,
Его явления желания –
Он необычен, как всегда.
Летела жизнь, всё изменилось.
И публика уже не та.
Россия с будущим простилась.
Но ты такой же, и места,
Как прежде, часто посещаешь,
Где светский лоск чарует глаз,
Но, между тем, ты ощущаешь,
Что всё надменно, напоказ.
Стоишь неслышно у колонны,
Чужой среди одних повес.
Театры, клубы и салоны –
Лежит печать на них, регресс.
Людей нередко сторонишься,
Восторг сменяет в миг каприз,
Нежданно в камень обратишься
И станешь холоден, как бриз.
В Москве прожил ты до кончины,
В собраниях время проводил.
Аксаков, Герцен, не едины
С тобой во мнениях, но простил
Ты современникам просчёты,
Надеясь на грядущий род .
Однако, не нужны высоты,
Когда погряз во тьме народ.
Томишься в «мрачном семилетии» ,
Бранишь ты Крымскую войну.
Отказ страны от долголетия
Держал покой в тисках, в плену.
Как рухнули все идеалы,
Ты смысл жизни потерял.
Царил в России век отсталый,
На смерть толкал он, не унял.
Имение, бывшее в расстройстве,
Ошибки власти и людей
Заставили быть в беспокойстве
И чахнуть на глазах скорей.
Чрез год за смертью Николая,
Ты от болезни занемог
И умер тихо, зла не зная,
Оставив за собой пролог.
Лишь ты ушёл, страна вступила
На путь невиданных реформ,
К Европе тянется, есть жила
Для многих диспутов, платформ.
Так, если честно разъясниться:
Общественность ты разделил:
Кто западник – тобой гордится,
Кто против, тот – славянофил.
Открыл ты вектор обсуждений –
России место распознать.
Неважно, сколько расхождений –
Должны мы истину искать.
Твой взгляд нам ясен,
Он разумен, хоть и утрирован слегка.
Но, всё же, как же он прекрасен,
Где речь масштабна и сладка!
Ты нужен был России юной,
Родившись в лучшей эре грёз,
Чтоб озарить её фортуной
Пред погружением в море слёз.
Прошли те времена, эпоха,
Что притягательны сполна,
Они достойны клятв и вздоха,
Достойны красок, полотна!
X
Итак, мы бегло очертили
Феномен общества, ума,
О ком столетия молили,
О ком исписаны тома.
Ты, Чаадаев, думал много,
Ты в жизни многое отдал,
Вела тебя одна дорога,
Был предан ей, не отступал.
Столь самобытная фигура,
Опередившая свой век,
Предельно сложная натура,
И просто личность, человек.
Твоё влияние очевидно,
Никто уже не возразит.
Кому письмо твоё обидно,
От тех невежеством разит
Ты не был ни при жизни понят,
Ни после смерти не раскрыт.
Враги тебя в глазах уронят,
Но разве волк быть может сыт?
И ноша есть бороться с ложью,
В сражении силы неравны…
Но овладел «Чедаев» дрожью,
Ведь знал, что тезисы верны!
Сбылись его предначертания.
Спустя столетия бурь и гроз
России вечные метания
Нам задают один вопрос:
Зачем мы грозно подавили
Надежды маленький росток,
Когда в итоге уяснили,
Что мы есть Запад, не Восток?
Почти столетие минуло,
Как Чаадаев был пленён,
Россию в пропасть утянуло,
И Чаадаев был прощён.
Каким бы ни был мир убогим,
Его вины в том точно нет.
Нельзя к нему быть сильно строгим:
Пропал не он, пропал наш свет.
Мечтаю только возвратиться
Во времена культуры, слов,
Где мог бы им я насладиться,
Сказав, омывшись от грехов:
«Какое счастье быть с тобою!
Как утоляет голос твой!
Не нужно славы ждать герою –
Она придёт сама собой!».