Глава 2.
Великая Отечественная пришла в каждый дом. Жестокая, кровавая, но праведная и священная. Она показала нутро каждого, как лакмусовая бумага. Одни прибавляли себе года, скрывали болезни, лишь бы попасть на фронт. Другие искали способы уклониться, выбить себе бронь. Одни подбирали на улице бездомных детей, целые семьи эвакуированных находили приют у добросердечных граждан. Такими были две бабушки нашей Наташи, рассказавшей эту непростую историю. Бабушка по маме привела домой семью польских евреев, которые и по-русски не говорили. Оборванные, истощенные, вздрагивали от каждого шума. Они боялись облавы. Мальчик Иосиф - Йося умирал от воспаления легких. Бабушка продала золотое колечко, покупала для него козье молоко, при этом своей маленькой дочке не давала. Когда ее спрашивали, для кого она берет молоко, удивлялась:
- Как для кого? Для Йоськи. Не дай Бог, помрёт парнишка!
Мария с детьми Ханной и Иосифом, как только стало возможно, уехала на родину и долго поддерживала связь с семьёй Наташи. В благодарность за спасение им присылали посылки. Наташа запомнила отрезы на платья - панбархатные, шелковые.
А вторая бабушка организовала детский дом для ленинградских детей, которые прибыли из блокадного Ленинграда. Она была педагогом, работала заведующей садика. Ей поручили организовать детдом с нуля. Она принимала этих детей в здание, которое было натоплено, обустроено ее силами и силами сотрудников. Трудно было в войну все это достать, но детский дом работал и принимал истощенных детей. Когда война закончилась, бабушке подарили квартиру. Это было счастье для людей, всю жизнь скитавшихся по съёмным углам.
Когда в город начали поступать беженцы и эвакуированные, по закону военного времени их подселяли к тем, у кого позволяла жилплощадь, не спрашивая согласия. Шура Красницкая, почувствовав, что ей не избежать уплотнения, поселила у себя младшую сестру Анастасию с ребенком, вызвав их из Поповки в город. Потом Настя не хотела выселяться и требовала отдельный ордер на комнату. Ей понравилось жить в обеспеченной семье. А Шуре ни она, ни ее сын нужны не были. Ее сердце не вмещало никого, кроме мужа и детей. Каждый день она напоминала сестре, чтобы искала себе жилье или отправлялась в свою Поповку к отцу с матерью. Скандал следовал за скандалом. Настя, проклиная сестру, съехала из квартиры. Только спустя долгое время сёстры помирились.
А тем временем пришла похоронка на Алёшу - сынок погиб в Латвии. Впервые Шура поняла, что такое горе. Она почернела, в ее черных кудрях появились серебряные нити седины. Шура долго надеялась, что сын жив, не хотела верить, что ее сильного, красивого и умного Лёши уже нет и никогда не будет. После войны к ней приезжала девушка Варя, с которой Алеша дружил. Она рассказала, что очень любила Алёшу, и что они даже поцеловаться не успели. Варя не выходила замуж несколько лет. Потом написала Шуре, дескать прошу Вашего разрешения выйти замуж и Алёшу не забуду никогда. Шура ответила: "Будь счастлива, Варя! Конечно, выходи". Все это Наташа знала со слов бабушки своего мужа.
После войны вернулся Костя. Константин воевал, по его словам, в разведке. А уж насколько это соответствует действительности, большой вопрос. Он опять служил в НКВД, охранял пленных немцев. В 47 году был страшный голод. Костя получал просто царский паёк, там и тушенка, ветчина, буженина, сало, белый хлеб.
Верочка одета была как принцесса, ездила на трофейном велосипеде, среди худых, с серыми лицами девчонок смотрелась как что- то нереальное. Кудрявая, румяная, одета с иголочки.
А Константин Францевич после победы снова развернул деятельность по выявлению "врагов народа". Втирался в доверие, вроде бы доброжелательно беседовал, а потом ночью к человеку приезжал воронок. Бывало, что "брали" и с работы, и на улице. Одна женщина, которую арестовывали на улице, начала кричать, отбиваться. Опера НКВД отстали, а ночью все равно её арестовали уже дома. Безвинно арестованный надеялся, что это случайность, недоразумение, что все выяснится и его отпустят. Но попав в подвалы НКВД, надежды на освобождение быстро выветривались. Под пытками многие готовы были признаться в чем угодно: в шпионаже, в диверсиях и вредительстве. Человеку не давали спать, водили на допросы беспрестанно, а там били. Выдержать не всякий мог. А родные часто и не знали, куда делся их отец, муж, брат. Хотя под каток репрессий попадали и женщины.
Сажали за все: за газету с портретом Сталина, используемую, как туалетная бумага, за разговор об американских автомобилях, вроде они лучше наших, за анекдоты, за частушки. Например, за такую: Ох ты Ворон, черна птица, не дала с милым проститься! Я к машине подошла - машина дернулась, пошла...