— Дом отгрохала, качели повесила и заставила сестру притащить меня сюда, как какого-нибудь щенка? Заполнить пустоту решила? Не выйдет, мамочка! Твой удел теперь – одиночество. Зато в собственном доме. Еще раз поздравляю!
"Вынужден влюбиться"
Часть 40.2 Лера
— Тридцать минут.
Надя с подозрением смотрит на меня. И правильно. Наверное, считает, что из-за такого потрясения у меня может совсем сорвать башню.
— Что?
— Полчаса, — повторяю я упавшим голосом. — Мы ехали ровно столько. Моя мать живет в тридцати минутах езды от меня.
Надя отворачивается и закусывает губу. Ответить ей на это нечего.
Мы приехали на окраину города, высотки остались далеко позади. Здесь повсюду понатыканы коттеджи с небольшими заборчиками вокруг, зато много зелени. Красивые газоны с яркими вспышками солнечно-желтых одуванчиков, цветущие кустарники, заманивающие своим ароматом пчел, березы, шелестящие ветками на ветру. Здесь все кажется спокойным и каким-то одухотворенным. Я всегда думала, что в таких местах живут расслабленные и жизнерадостные люди, которым для счастья нужно лишь уединение и клочок земли. Но я не могла и предположить, что в подобном месте обоснуется моя родная мать. Полчаса от Надиной квартиры, черт возьми!
Наше такси остановилось возле одного из коттеджей. Дом из красного кирпича, с виду довольно большой и крепкий, приковывает взгляд, но заходить внутрь я не тороплюсь. Неспешно оглядываю сад и красивые белые качели, болтающиеся на толстой ветки какого-то дерева. В детстве я о таких мечтала, а сейчас мне хочется отсюда бежать. Меня опутывает страх, а по венам течет злость. Зато где-то в области живота прорывается наружу любопытство. Кем она стала, когда бросила меня? Чего добилась? Как выглядит? А главное, что хочет от меня спустя столько времени?
— Готова? — спрашивает Надя, сжимающая ручку спортивной сумки.
Не могу поверить, что она собрала мои вещи! С чего бы мне здесь задерживаться?!
— Да, — вру я, косясь на такси, которое никак не желает уезжать.
— Я не пойду, — ошарашивает меня Надя. — Меня там не ждут. Мы с ней никогда особенно не ладили. Да и поговорить нужно вам. Если что, ты можешь мне позвонить, и я сразу же вернусь, хорошо? В любое время. Деньги на такси обратно я тебе в сумку положила.
— М-м.
Забираю у нее сумку и подхожу к дому. Крыльца нет, тропинка из серой плитки ведет прямо к болотно-зеленой массивной двери. Звонка тоже не нахожу, так что решаю просто постучать. Зачем я это делаю? Кому это нужно?
Слышу звук отъезжающего автомобиля и сжимаю зубы. Поступок Нади меня бесит. Как и эта дверь без кнопки звонка. Как и каждый кирпичик этого дома. И я рада, что меня преследует именно это чувство, а не сопливенькое ожидание долгожданной встречи с мамочкой.
Дверь открывается почти сразу же, и я мгновенно узнаю мать. Она будто не изменилась, разве что возле глаз появилось несколько едва заметных морщин. Значит, жизнь у нее удалась на славу. Можно было бы порадоваться, только вот человек я не такой.
— Лера, — медленно произносит мать, во все глаза разглядывая меня. — Девочка моя.
Сказать мне на это нечего, поэтому продолжаю стоять и смотреть ей в лицо. От моего взгляда ей становится неуютно, и это пробуждает во мне странное удовольствие. Она отходит в сторону и приглашает меня войти.
Прихожая совсем крохотная. Снимаю обувь неохотно, с удовольствием ей бы все здесь перепачкала, но все-таки Надя воспитала меня не так.
Прихожую отделяют от коридора странные бледно-коричневые шторы-висюльки, которые, судя по звуку, сделаны из бамбука. Наверно, этот звук должен успокаивать, или на кой черт они здесь нужны? У меня эти шторы вызывают лишь отвращение, смешанное с раздражением.
Мать ведет меня на кухню и усаживает за круглый стеклянный стол. У нее очень чисто, это сразу же бросается в глаза, потому что наша кухня всегда выглядит так, будто минуту назад ее атаковало стадо кабанов. Еще бы. У этой женщины нет двух малолетних детишек и криворукого мужа, который к тому же не прочь выпить.
— Помнишь, как мы пекли печенье? — внезапно спрашивает мать, стоя рядом со мной.
Меня напрягает, что она стоит так близко. А вопрос этот тупой вообще вызывает очередную вспышку гнева. Это я ей и демонстрирую, поднимая голову и глядя на нее в упор. Не о том она спрашивает. И обстановку разрядить не выйдет даже при огромном желании.
— Ты, наверно, хочешь знать, почему я оставила тебя, — вздыхает она и наконец усаживается.
К счастью, не рядом, а напротив. Так, чтобы мне было удобнее сверлить в ней взглядом дыру.
Да хотелось бы узнать, дорогая мама. Так, для расширения кругозора. Почему в принципе матери бросают своих детей и не вспоминают о них годами?..
— Может, чая налить? — спохватывается она, и я прекрасно понимаю, что она просто оттягивает момент. Очень сомневаюсь, что ее заботит моя жажда. — Кофе или просто воды? Нет? Тогда ладно.
Дерганая. Она и раньше была такой. Непоседливой, неаккуратной. Часто обжигалась, когда готовила, резала пальцы, но никогда не плакала. Ее, скорее, это забавляло. Помню я, как мы пекли то печенье. Обязательно по субботам. И обязательно с изюмом. Это слишком личное воспоминание, слишком хорошее. Помню, но помнить не хочу.
— Я всегда стремилась к лучшей жизни, — снова вздыхая и выводя узоры пальцем на кристально-чистой поверхности стола, произносит она. — Мне не нравилось то, как и где мы с тобой жили. Квартира родителей напоминала мне о том, что я помнить не хотела. Твой отец дал мне обещание увезти меня оттуда, свить собственное гнездо, и я поверила ему. Но он меня обманул, ушел, забрав с собой и все свои проклятые обещание и красивые слова. На какое-то время я смирилась с тем, что помощи ждать неоткуда. Я растила тебя, забыв о своих планах и мечтах, безропотно отдавая тебе всю нежность и любовь, на которые только была способна.
Ах, бедная-несчастная, так страдала из-за того, что деваться было некуда и пришлось меня любить! Встать бы и уйти, сорвав эти ее шторки драгоценные, но мне хочется дослушать. Как она будет оправдывать свой поступок? Интересненько.
— А в какой-то момент я поняла, что больше так не могу. Неправильно обрекать и тебя, и себя на такую никчемную жизнь, если можно добиться гораздо большего. Я не хотела бросать тебя, — с грустью произносит она. — Я хотела оставить тебя на время под защитой сестры. Я познакомилась с правильными людьми, я думала мне потребуется всего ничего, чтобы заполучить всё, о чем мне мечталось, и забрать тебя в настоящий прекрасный дом, полный любви.
— Мир богатства тверд, как камень, — сжимая руку в кулак, выдыхает мать. Метафорами заговорила. — Чтобы пробиться, нужно неистово работать, не боясь замарать руки.
А сейчас она мне напоминает Холодного старшего. А у нас с Андреем, оказывается, много общего. Только его использовали в играх, а на меня предпочли забить до поры до времени.
— И я добилась того, чего хотела, — прикрывая глаза, заявляет она. — Я смогла.
— Поздравляю, — наконец-то решаюсь заговорить я.
От звука моего голоса мать вздрагивает, как от удара хлыста. Типо думала, что я немая или что?
— Нет-нет. Я всегда думала о тебе, — горячо отвечает она на вопрос, который ей никто не задавал, и даже тянется вперед, пытаясь накрыть ладонью мою руку.
Резко опускаю руки вниз и усмехаюсь. Банально как-то. Я ожидала чего-то большего. Раскаяния, например. Сожаления. Попросить прощения не судьба? Кто знает, может, легче бы стало. Хоть чуть-чуть.
— Одиноко стало? — со смешком спрашиваю я. — Добилась, чего хотела, но осталась одна? Вот и вспомнила о том, что у тебя есть дочь, да?
— Нет.
— Ну-ну. Ответь мне на один вопрос. Если ты, блин, так много думала обо мне, почему нельзя было поднять свой зад и проехать чертовых тридцать минут до Надиной квартиры? Или думать приятнее, чем общаться?
— Пожалуйста…
По ее щекам ползут малюсенькие капли слез, кажется, ее зацепило, но мне это не приносит ни малейшего утешения. Горло сковывает, и говорить почему-то невероятно сложно, даже больно.
— Дом отгрохала, качели повесила и заставила сестру притащить меня сюда, как какого-нибудь щенка? Заполнить пустоту решила? Не выйдет, мамочка! Твой удел теперь – одиночество. Зато в собственном доме. Еще раз поздравляю!
Срываюсь с места и несусь к выходу. Дурацкие шуршащие шторы липнут к мокрым щекам. Когда я успела разреветься?
В прихожей резко торможу, чтобы не влететь в странный предмет. Раньше его здесь точно не было. Розовая детская коляска преграждает мне путь. А в дверях появляется стройный мужчина и неловко улыбается, увидев меня.