Популярная фраза шестидесятых:
"Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра родину продашь".
Как-то незаметно промелькнули семь лет. Из беззаботного смешливого мальчишки я превратился в юношу, с интересом посматривающего на одноклассниц, зреющих, как на дрожжах. Учился я на твердое "хорошо", с местными хулиганами не водился, не мучил родителей дурным поведением и капризами. У меня было практически всё, что требуется: отдельная комната, письменный стол, полочка с любимыми книгами и воздушка ИЖ-22 - предмет зависти любого пацана того времени. Иногда я постреливал из неё с балкона, выбирая в качестве целей несчастных голубей и воробьев. Сейчас, вспоминая об этом неблаговидном занятии, мне становится стыдно за ту жестокость, которую я проявлял к невинным существам.
В середине шестидесятых в моду стали входить магнитофоны. Моему приятелю Юрке купили "Комету". От магнитофона невозможно было оторвать взгляд. А как он играл! Сочный тембр, наполненный чистыми высокими частотами в сочетании с мягким басом, создавали особую атмосферу душевного спокойствия, столь необходимого юношам в период созревания.
На следующий день, как я увидел у Юрки магнитофон, мягко намекнул предкам: "У Юрки, вот, есть, а у меня нет". Родители не стали особенно противиться моим желаниям, и вскоре в моей комнате появился новый жилец - магнитофон "Айдас". И началась жизнь, каждый день которой определялся записанными и прослушанными песнями. В основном, с радиоприемника.
В то время Голос Америки и Би-би-си на коротких волнах круглосуточно дурачили наших доверчивых граждан пропагандистскими передачами, которые, надо отдать должное, частенько перемежались с хорошими музыкальными программами. Гоняли, в основном, джаз и рок, потому что они лучше всего подходили для окучивания молодежи и приобщения её к западному образу жизни. Но, поскольку враждебные голоса нещадно глушились, музыка с трудом прорывалась сквозь помехи и треск эфира. Вот эту свистящую мешалду звуков мы с Юркой и записывали первые несколько недель на свои новенькие магнитофоны.
Однажды утром мы сидели у Юрки дома, кайфуя от записанного ночью концерта сладкоголосого Фрэнки. "Свинг - это класс!" - восторженно говорили мы друг другу, с трудом улавливая музыку на фоне эфирных помех.
Внезапно раздался звонок в дверь. Пришел Юркин двоюродный брат Борис, живший по соседству. Он был лет на шесть старше нас, заканчивал мединститут и насмешливо - снисходительно относился к нам малолеткам.
- Что делаем? - спросил Борис, входя в комнату.
- Музыку слушаем, - сказал Юрка.
- В молодости надо утром делать зарядку, чтобы в старости не пришлось вести здоровый образ жизни, - назидательно сказал Борис. - А что за музыка?
- Джаз, - сказал Юрка.
- Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра родину продашь? - Борис осуждающе нахмурился.
- Да, ладно тебе! - отмахнулся Юрка.
- А может быть и еще хуже! - Борис сделал страшные глаза. - Сегодня родину продаст, а завтра плюнет в русский квас?
- Выдумываешь ты все, Боря,- сказал я.
Было ясно, что Борис от души стебается над нами. Он относился к тому поколению образованной хитрожопой молодежи шестидесятых, которая отлично научилась сочетать чинные комсомольские сборища с гульбищами под рок-н-ролл и твист.
- Не я придумал, а народ, который всегда прав. Потому, что с партией един. В этом его сила, - Борис подошел к магнитофону и наклонился, прислушиваясь. - Ну, точно хрипы, как при воспалении легких. Нужна интенсивная терапия.
- Магнитофона? - не понял я.
- Моего брата и тебя, раз вы записываете шорохи в канализационной трубе.
- Ничего другого у нас нет, - сказал я. - С эфира пишем.
- Тогда их зловредный джаз нам угрозу не создаст, - Борис расплылся в улыбке. - Слушайте эту муру, как можно больше. Получите стойкое отвращение и придете к настоящей музыке. У меня есть пластинка Зыкиной. Идеальное качество. Могу по-знакомству дать записать.
- У нас дома тоже есть такая, - сказал я.
- Ну-ну! - безразлично произнес Борис и повертел головой по сторонам, принюхиваясь. - Старик, - обратился он к Юрке, - разведка донесла, что вчера у твоего отца были гости. Там ничего не осталось?
- А чего надо? - спросил Юрка, вроде как не понимая.
- Коньячка, конечно! - Борис звонко щелкнул себя по кадыку.
- На кухне посмотри.
- Всегда знал, что на брата можно положиться, - Борис потер ладошки друг о друга. - А, может, и вы за компанию со мной? - Борис заговорщицки подмигнул.
- Не, нам мамки не велят, - сказал я. - Пороть будут.
- И правильно сделают. Сейчас вернусь и продолжим диалог, - Борис крутанулся на месте и удалился на кухню.
Мы приглушили магнитофон и прислушались. На кухне Борис гремел посудой и бутылками. Потом он радостно воскликнул: "Во!".
- Нашел, - пояснил Юрка.
Мы навострили уши. Раздалось бульканье наливаемой в стакан жидкости. Потом пауза, короткое "эх", и через несколько секунд в комнату вошел, облизываясь, довольный Борис с бутылкой в руках, которую он держал, как грудного ребенка.
- Холодильник - просто райское место! Даже лимончик на закуску нашел. Ну, так на чем мы остановились? - Борис вопросительно посмотрел на меня.
- На Зыкиной, - напомнил я.
- Ну, да! Так вот! Зыкина, значит, не нужна. Бетховен для вас слишком, как я понимаю, прост. А как насчет бардов? - Борис скосил озорные глазки на меня.
- Это кто такие? - спросил я. - Которые ноют под гитару?
- Ну, ты даешь, Славка! Из приличной семьи, вроде, - Борис удивленно развел руками. - Слышал про Окуджаву? Я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, случайный, - вдохновенно пропел Борис бархатным голоском.
- Ты никуда не опаздываешь? - Юрка прервал словесный поток Бориса.
- Старик, понимаю твою заботу о брате. Предлагаю маленькую сделку, - Борис стал серьезным. - У меня сейчас в руках полбутылки армянского коньяка. Я её забираю и удаляюсь. Ты ничего не говоришь отцу. А я принесу вам кассету с записями Окуджавы хорошего качества. Идет?
- Идет, - согласился Юрка. - Только отец спросит, куда делся коньяк. Что говорить?
- Скажи, - Борис пристально посмотрел на меня и вдруг сморозил, - что Славка выпил.
У меня отвисла челюсть, и я на время впал в ступор.
- Ты с ума сошел, что-ли? - ужаснулся Юрка.
- Надо объяснить отцу, что у Славки была причина, - Борис даже глазом не моргнул.
- Какая? - спросил я, немного придя в себя.
- Дарю легенду. На Славку соседи настрочили донос, что он ночами слушает Голос Америки. Да еще и записывает вражеские передачи на магнитофон, чтобы распространять среди политически незрелых школьников младших классов. А сегодня утром Славка обнаружил в почтовом ящике повестку. Вызывают в КГБ.
- И что? - я не понял связи с коньяком.
- Поясняю! - Борис принялся гипнотизировать меня взглядом. - Ты испугался и прибежал сразу же к Юрке. Тебя трясло от страха. Чтобы успокоить, Юрка налил тебе немного коньяка. И не заметил, как ты выпил почти всю бутылку.
- И где я теперь после пол-литра коньяка? - мне даже стало интересно.
- Как где? В вытрезвителе! - Борис гоготнул. - Тебя туда отвезли советские милиционэры, которых вызвал Юрка. Родители поворчат и замолкнут. Кому нужна лишняя огласка? История очень уж нелицеприятная.
И тут Юрку осенило:
- Не проще сказать, что я мыл посуду и разбил бутылку.
- Да ты, старик, растешь прямо на глазах! - восхитился Борис. - Хорошая ложь не терпит виляний! Легенда готова. Пойду домой, разложу диван.
- Диван здесь причем? - я не успевал следить за скачками мыслей Бориса.
- Сегодня у меня после обеда заседание студсовета института. А потом, - Борис нежно погладил бутылку, которую держал в руках, - как всегда, погудим с тем же самым советом. Когда вернусь вечером домой пойму, как мудро поступил утром, заблаговременно разложив диван. Плюх, и амба!
Юрка и я залились смехом, да так, что согнулись почти пополам. Даже не заметили, как за Борисом хлопнула входная дверь. Зелененький индикатор на магнитофоне задорно подмигнул, и в комнату прорвался сквозь шумы эфира завораживающий голос Фрэнки. Канализационная труба в туалете радостно откликнулась нежным бульканьем в стиле свинг.
Продолжение следует...