Слишком эмоционально тяжело.Пока читала, испытывала злость, сострадание, безысходность, в финале – полное равнодушие к автору книги.
Комментарии автора статьи выделены в тексте курсивом.
Гетто
1 марта 1944
Всех надьварадских евреев переселяют в гетто. Разрешили взять с собой только смену белья и то, что будет на них одето.
Справка:
Геноцид евреев начался задолго до описанных в дневнике Евы Хейман событий. Во второй половине 1941 года на оккупированных нацистами территориях СССР были убиты около 1 миллиона евреев. Еще до Ванзейской конференции (20 января 1942 года), на которой были конкретизированы пути и средства геноцида евреев Европы, 31 июля 1941 года Герман Геринг подписал приказ о назначении Рейнхарда Гейдриха ответственным «за окончательного решения еврейского вопроса»
Следующая запись 5 мая 1944 года
Три дня ждали, когда за ними придут. И эти три дня Ева описала так: Аги периодически рыдала, говорила, что они заслуживают такую судьбу, потому что сидят как овцы и ждут, когда их отведут на бойню. Вслед за Аги у бабушки начинался приступ, тогда Аги брала себя в руки и замолкала. Наступала такая тишина, от которой сходят с ума. Ожидание стало невыносимым. Когда раздавался звонок в дверь, Ева чувствовала себя почти счастливой, в надежде, что мучение прекратится.
Пришли двое полицейский. Держались не враждебно. Потребовали отдать обручальные кольца и золотую цепочку Евы. Объяснили, что золотые вещи больше не еврейская частная собственность, а национальное достояние. Еще «национальным» стал дедушкин кожаный чемодан и Евина сумочка. Полицейский сказал, что евреи должны понимать - идет война и кожа нужна солдатам.
Рац собрали всё в узлы и вышли из дома. Ева первый раз в жизни видела, как плачет дедушка. Старик смотрел на свой сад, такой прекрасный весной, и его сотрясали рыдания. Бабушка Рац мгновенно состарилась, а ей было всего пятьдесят четыре года, но стала выглядеть она ровесницей бабушки Луйзы.{ей за семьдесят уже было}. Бабушка шла как во сне, ни издав ни одного звука, ни оглядываясь назад, ни проронив ни одной слезинки.
Через весь город, заставив стоять в кузове грузовика, так чтобы все видели, провезли семью Хейман-Рац.
В гетто, развернутое в еврейском квартале, они увидели в центре площади длинный стол, за которым сидели люди, так называемая комиссия. Дедушка узнал их - это господа из ратуши, но те сделали вид, будто никогда Режё Рац не знали, а ведь когда-то заходили к нему в аптеку и были с ним на «ты». Комиссия сообщила, что их семье отводится место нахождения на улице Сачваи дом 20. Как оказалось, это не отдельная квартира, это крохотная комната, бывшая канцелярия, в доме главного раввина, с полками книг от потолка до пола, которые вынести было невозможно. Хотя немцы требовали, что бы в каждом помещении размещено было не менее шестнадцати человек, канцелярия была настолько крошечная, что в ней, смогли поместиться только четырнадцать человек.
Когда Ева с семьей прибыла по месту нахождения, дом раввина был уже настолько переполнен людьми, что пришлось всю мебель вынести. Евреи размещались на матрасах в комнатах и в коридорах, кому не хватило места сидели на лестнице. Раввин потребовал, чтобы женщины с детьми размещались отдельно от мужчин. Но ни одна семья не захотела расставаться.
Ева написала в дневнике, что именно тогда она поняла большую разницу между жильем – это для человек, и местом нахождения - это для домашних животных. И теперь для арийцев все евреи, что-то вроде домашних животных.
Нет. Ева Хейман не могла знать, что отношение к домашним животным, в нацисткой Германии, было более гуманным, по крайне мере к этому стремилось. Чтобы эта статья не получилась затянутой, отдельно написала пост на эту тему.
Ужесточение режима - усиление унижения и страданий
10 мая 1944
Гетто обнесли забором, так что выйти уже никто не может. Ева пишет, что теперь они живут в лагере, где на каждом доме висит предупреждающий плакат. За каждый запрещенный поступок, который указан на плакате, нарушителей ждет смерть. Покидать лагерь можно только с письменного разрешения, его выдали врачам, а еще дедушке и Аги, потому что они были аптекарями.
Гетто это территория, на которой живет население одной этнической группы, имеющее право на свободное перемещение вне территории гетто. В мая 1944 в Вараде был лагерь. Никакого долго проживания еврей нацисты не предусматривали. Она собирали всех евреев на одной территории, чтобы было удобней большими партиями отправлять их в Аушвиц.
Еще на каждом доме повесили список проживающих. Ева подсчитала , что в их доме семь комнат, и в них ютятся восемьдесят четыре человека.
Жандармы забрали все продукты, дрова и сигареты. Когда забирали сигареты у дяди Белы, Аги рыдала сильней, чем тогда когда у Евы велосипед забирали. Женщина с мольбой смотрела на косоглазого жандарма, будто он был Господь Бог. Жандармы надсмехались над ней, говорили что она шл@ха, готовая за сигарет подохнуть.
У меня опять вопрос. Забрали все съестное. Разве мать, в первую очередь, не должна ли вымаливать еду для ребенка? Белу Жолта грозила смерть, но точно не от отсутствия сигарет.
Женщинам запретили готовить. Теперь раз в день еду евреям выдавали жандармы. В полдень приносили её с общей кухни. Паек на день: миска фасоли и двести граммов хлеба. Раньше, когда забор не был достроен, к Еве каждый день приходила Маришка, приносила свежий хлеб, масло, мясо, молоко, фрукты.
Спать ложатся рано, нет электричества, поэтому постели нужно приготовить засветло. Жандармы и воду собирались отключить, но тогда в гетто вспыхнула бы эпидемия тифа, а такую заразу никакими заборами не удержишь, арийцы бы тоже заразились.
«Дар венгерского народа немцам, пострадавшим от бомбежек»
14 мая 1944 года
Жандармы вменили мужчинам из гетто, от шестнадцати до шестидесяти лет, обязанность ходить на работы в город.
Каждый день, в восемь утра мужчины выстраивались около своих домов. Чтобы Белу Жолта не забрали на работы, Аги раздобыла мужу палку и сказала, что он хромает, него болит нога. С помощью дедушки, а он снова стал главным аптекарем, положили Белу в лазарет, им стала недостроенная церковь, с наспех сколоченными нарами. Аги навещая мужа каждый день и рассказывала, что он лежит в коридоре, об него все спотыкаются, что вонь в этом лазарете ужасная, туда привозят евреев, страдающих заразными болезнями, сошедших с ума.
Опять у меня вопрос. Аги придумала очень «безопасное» место, находится с инфекционными больными в одном помещении. Не лучше ли для семьи, если мужчина выходит на работы, это хоть какой-то шанс принести продукты.
Работа была тяжелой. Нужно было грузить мебель, из опечатанных еврейских квартир, на подводы, увозящие ее к поездам. На вокзале мебель перегружали в вагоны с надписью: «Дар венгерского народа немцам, пострадавшим от бомбежек». Ева метко заметила, что это дар евреев, а не венгерского народа.
В этом замечании, по моему мнению, скрыта одна из причин неприязни других граждан к евреям. Ева родилась и выросла в Венгрии, но она не венгерка, она еврейка. Обособленность этой нации порождала их неприятие. Я часто думала о том, что геноцид евреев начался задолго до Второй мировой войны, не один Гитлер решал «еврейский вопрос» и как много людей либо молчаливо соглашались, либо активно участвовали в уничтожении евреев. Ненависть к евреям была зачастую порождена благосостоянием их семей, и бабушка Рац это понимала. В первой части, я писала, что день рождения Евы не праздновался, потому что Рац мудро решила не устраивать торжества, потому что «соседям есть нечего, а у еврейских детей пир горой».
Все плохо, но может быть еще хуже.
17 мая 1944
Ева, когда пишет что все очень плохо, понимает что может быть еще хуже. Жандармы подозревают, что евреи не все отдали, спрятали где-нибудь или отдали на хранение арийцам. Поэтому они выбирают в гетто когда-то богатых евреев и уводят на допрос в пивоварню «Дреер», там их жестоко избивают до тех пор, пока те не скажут, где спрятали свои богатства.
Ева подслушала ночью, как Аги рассказывала родителям, что людей не просто бьют, а еще и электричеством пытают, а с женщинами делают такое, о чем тринадцатилетняя девочка и написать не может. Потом искалеченных окровавленных людей приводят в лазарет. В гетто, некоторые, ожидая, когда их уведут на допрос, не выдерживают, кончают жизнь самоубийством. В аптеке гетто, яда много, и если пожилые люди просят, то Реже Рац дает им яд. Он и сам бы выпил отраву, и бабушке бы дал. Но, Аги начинает плакать и умолять отца потерпеть еще немножко, не может же это вечно продолжаться. Бабушка Рац вступила в разговор, в гетто у нее приступы помешательства прекратились, и она заявила, что умирать точно не собирается. Рац хочет дожить до того времени, когда накажут тех кто сейчас так жестоко и бесчеловечно с ними поступает.
В комнате с семьей Хейман живет угрюмый некрасивый старик Люстиг, которого и раньше терпеть не могли за то, что он всегда говорил, то, что думает и ни с кем не вел себя дружелюбно. Шома Люстига и сейчас никто не любит, общается он только с Аги, потому что попросил ее дать яд ему и его жене, но не сейчас, а когда он скажет.
Ева слышит рассказ Люстига о тех страшных вещах, что творятся в пивоварни «Дреер», и это не последнее скверное место, которое им уготовано. Не ужели они и вправду думают, что их до конца войны продержат в этих нечеловеческих условиях, а потом выпустят? Скажут: «дамы и господа, извините за это маленькое неудобство, выбросьте свои желтые звезды и возвращайтесь по домам, мы вам все вернем». Нет, этого не будет. Он спросил у Аги, знает ли она, где сейчас находятся немецкие, французские, чешские, голландские евреи? Если не знает, то он скажет – в Польше. Именно туда их везли в вагонах для скота по семьдесят человек в каждом. А еще он спросил, неужели кто-то думает, что оставят хоть одного живого свидетеля того бесчинства которое сейчас творится? Нет. Шома Люстиг не будет прятать голову в песок. Аги сказала, что боятся все, поэтому морг уже переполнен телами самоубийц, но надо надеяться. Даже каждый ребенок знает, что война немцами проиграна, они больше не захватывают одну страну за другой, а наоборот бегут.
Ева так хочет верить
22 мая 1945 года.
Жандармы объявили, что от каждой семьи заберут старшего члена в пивоварню «Дреер».
Над гетто сутками гремит одна и та же песня, граммофон все время играет, что бы заглушить дикие крики, доносящиеся из пивоварни, когда он на минутку замолкает - люди слышат истошные вопли мучаемых.
В гетто пополнение. Все кто уцелел после трудовых батальонов, по приказу коменданта, помещены в гетто, теперь даже ванные комнаты в домах стали «жилыми». Вновьприбывшие, как и Шома Люстиг, говорят, что скоро из гетто всех увезут. Аги, по-прежнему, всех обнадеживает, говорит, что это исключено. Потому что если евреев повезут в Польшу, то они прямиком попадут в руки к русским, значит, их отправят работать на полях в Венгрии, скоро жатва, а всех крестьян забрали в солдаты. Ева так хочет верить Аги, пишет, что хоть она ни разу не убирала урожай, но точно сможет, она сильная.
27 мая 1944 года
Из дома раввина, в пивоварню «Дреер» забрали старших мужчин и тех, женщин у которых нет мужей. Аги и дедушку тоже забрали. Как Аги не пыталась объяснить, что ее муж в лазарете, ничего не помогло, жандарм только орал на нее: нет мужа - иди сама. Для Евы каждая минута этого дня тянулась как целый год. Соседи успокаивали ее, что Аги бить не будут, потому что она не из Варада, а дедушка просто расскажет жандармам, что все драгоценности у Юсти, тогда съездят на хутор к Юсти и отпустят Аги с дедушкой. К вечеру никто не вернулся. Жандармы пришли за одеялами, рявкнув: «эти сволочи, не желают раскалываться». Ева не понимает, почему взрослые не хотят сознаваться, куда спрятали свои ценные вещи.
29 мая 1944 года
Кажется всему конец. Гетто разделили на сектора и всех куда-то увозят. Аги убежала за мужем в лазарет, потому что хочет быть с ним вместе.
Тишина
30 мая 1944 года.
Увезли первый сектор. Всем остальным запретили даже из дома выходить. Приказали собрать вещи и ждать. Один рюкзак на двоих, взять можно только смену белья. Тишина в гетто стоит такая, что слышно как муха летит. Аги продолжает всех успокаивать, говорить, что их не увозят, а депортируют, что они останутся в Венгрии, в Балатон, там будут работать.
Евреев увозят не с вокзала, а из сада Редеи. Дедушка сказал, это чтобы город не видел. Ева же считает, что горожанам на них наплевать, они бы и раньше могли не позволять евреев в гетто сгонять, а так горожане даже радуются. (Подтверждение моих слов)
Жандарм, который их охранял, заглянул к ним и сказал, что из жандармов он уходит, после того как насмотрелся, что в саду Редеи происходит. Людей в вагоны по восемьдесят человек заталкивают и дают одно ведро воды на всех, и что еще ужасней вагоны запирают снаружи, люди же задохнутся, жара кошмарная. Мужчина не понимал евреев, как будто те не живые люди – без слез, молча, не глядя по сторонам, заходят в эти вагоны, даже дети не плачут.
Аги и Белла Жолт шепчутся друг с другом, планируют попасть в какой-нибудь тифозный лазарет, сказав, что у Беллы сыпной тиф.
У них это, наверное, получилось. В крематории Аушвица сгорела Ева и дедушка с бабушкой. Агнес Жолт и Белла Жолт остались живы, каждый написал по книге. Она «Ева, доченька», он «Девять чемоданов». Самоубийство Агнесс – это ее собственный ВЫБОР. У Евы Хейман выбора не было, за нее все решили взрослые. И виноват в ее смерти не только Йозеф Менгеле, который собственноручно посадил Еву в грузовик, отвозивший людей в крематорий. Но и родители, ничего не сделавшие, что бы спасти ребенка.
Ева больше ни на что не надеется.
« Я милый мой, Дневничок, не хочу умирать, я хочу жить, даже если из всего сектора останусь я одна».
Конец дневника
Жандарм, пропустил к Еве Маришку. Девочка отдала дневник ей.
Ева Хейман погибла 17 октября 1944 года.
В конце книги два письма адресованных Агнесс Жолт, одно от Маришки, одно от Юсти. Именно Маришка передала Аги Дневник Евы, когда та в Варад вернулась.
На протяжении всего чтения в моей голове била набатом одна и та же мысль: «Почему они не спасают Еву? Если не получается спастись всем, одного ребенка спасти проще, а главное важнее. Почему? С таким вопросом я закончила читать книгу.
Письмо Юсти
Юсти единственный человек, который искренне любил девочку, Ева отвечала ей тем же, на страницах ее дневника часто встречаются записи о том, что Юсти она любит больше мамы и папы, бабушки и дедушки.
Письмо Юсти еще больше меня утвердило в материнском безразличии Агнесс Жолт?
В своем письме Агнес Жолт, Юсти рассказала, о том, как несчастна была Ева в доме бабушки и не понимает, почему Аги раньше не замечала странности в поведении своей матери. Юсти пишет, что было достаточно просто чего-то неожиданного, выпадающего из повседневности и бабушка Рац выдавала такие странные реакции, создавала такую атмосферу в доме, что всем нужно было прятаться.
Может быть, Аги просто не хотела этого замечать? Это была неудобная правда. Пришлось бы Еву в Будапешт забирать, что в планы Аги никак не входило.
Ева не смогла простить Аги за то, что она развелась и уехала в Будапешт без нее. Ева, хотя и понимала, что не может жить с матерью из-за ее нового мужа, но все равно очень тепло к нему относилась.
Юсти, честный и совестливый человек, прямо пишет Аги, что если она и упрекает ее в чем-то, то это точно не в том, что Ева умерла, а Аги осталась жива. Нет. Юсти упрекает Аги в том, что та усыпляла себя обстоятельствами, которые ей казались более значительными, и не добилась того, что бы дочь жила с ней. Что Аги находила в себе силы так отвержено бороться за своего мужа, даже сумела спасти его от концлагеря, а с ролью матери не сумела достойно справиться
Это реальная история. И мне она показалась особенно жестокой. Эта не первая книга о Холокосте прочитанная мною, но я впервые столкнулась с таким преступным эгоизмом матери. В первый раз у меня такое неприятие. Мне абсолютно безразлично то, что Агнесс Жолт покончила жизнь самоубийством. Я и не представляю, как мать может жить, зная, что она не воспользовалась ни одной возможностью спасти дочь. Получить дневник своего, убитого в концлагере, ребенка, читать строки о том, как сильно Ева хотела жить и знать, что в этот момент она спасала только мужа. Эта книга – позднее осознание содеянного, боль от собственного преступного бездействия, раскаяние, такое уже никому не нужное.
Эта история не об ужасах Аушвица. В книге, пребывание и смерть Евы Хейман в лагере Мановиц (Аушвиц III) вынесена в предисловие, так сказать «за скобками». Это история эгоизма и безразличия семьи.
Пока читала «Дневник Евы Хейман», думала о праведниках народов мир, которые ценою своей жизни спасали чужих детей, абсолютно не знакомых людей. Семья Евы не предприняла никаких действий, чтобы спасти единственного ребенка.
Год назад прочитала книгу, я хотела бы стереть ее из памяти. Не получилось. Выплеснула все на бумагу.
Так я прочитала, прочувствовала историю Евы Хейман.
Первую часть статьи вы можете прочитать перейдя по ссылке ниже:
Благодарю за то, что дочитали до конца
Как всегда приглашаю вас к обсуждению, пишите ваше мнение в комментариях.
Неплохо будет если поставите лайк и подпишитесь на мой канал.
#холокост#дневник#евы#хейман#правдивая#история#нацизм#освенцим#аушвиц#документальная_литература#вторая_мировая_война#биографии#мемуары#реальные#истории#геноцид#гетто#зарубежная#публицистика#саммари#отзыв#краткий#пересказ#о#чем_книга#книги_о_холокосте