Вы любите сказки? Я – да. Иногда пишу в этом жанре. Например, однажды брат предложил сюжет: современная городская девушка приезжает на лето в деревенский дом. Она не знает (да и откуда?)), что дом уже давно занят: здесь живет домовой, банница и кое-кто еще.
Свою современную сказку я отправила на конкурс «Новая фантастика» – и она прошла во второй тур. Комментарии коллег помогают работать над стилем, развиваться. Этим и интересны конкурсы*.
Ну а вот, собственно, и сама сказка.
Дверь открылась с классическим протяжным скрипом – как и положено старой деревянной двери в старом деревянном доме.
– Какой высокий порог, ой! – На лохматый цветастый половик ступила лёгкая светлая балетка, а затем в комнату вошла растерянно улыбающаяся молодая женщина.
– Это чтобы тепло лучше сохранять, ну, в морозы. Вот и дома. Сейчас всё покажу. – Следом показался мужчина с сумками. – Целый год тут не был, но уверен, всё работает.
– Я видео сниму, – Ульяна послушно обошла вслед за хозяином все комнаты.
– Это электросчётчик. Вот так поднять рычаг – и свет есть. Это насос – вода, ага есть. Но если вдруг электричество выключится, есть колодец. Связь лучше ловит на чердаке: хотя зависит от оператора. Печку можно затопить, но надо открыть вот эту заглушку.
Ульяна слушала рассеянно – камеру на телефоне включила, если что, посмотрит.
Идея пожить в деревне пришла к ней давно. А тут приятельница обмолвилась, что у мужа есть старый дедовский дом, который пустует большую часть года – сами они если и бывают там, то только пару недель летом.
– Природа, вдохновение, как раз смогу закончить работу, – доказывала она своё решение маме.
– Да ты что? Когда ты одна-то жила, да ещё не в городе? И дня не протянешь – сбежишь! – Не поддержала мама.
– Не сбегу, – и Ульяна решительно засобиралась в творческий отпуск.
– Сама будешь готовить, стирать, за покупками ходить? – Иронизировала мама.
– Сама. Вот посмотришь!
Да, они жили вместе, и в бытовых вопросах Ульяна была, ну, небольшой специалист. Она же художник – некогда думать о земной суете. Но что тут такого сложного? В конце концов, она взрослый человек – разберётся.
– Так, всё показал. Приеду за тобой через две недели. Счастливо, так сказать, оставаться, звони, если что. – Михаил засобирался, поглядывая на небо, которое быстро затягивали подозрительные серые облака. А дорогу здесь могло подтопить довольно быстро – жди потом, когда подсохнет. В былые времена и на неделю застревали…
– Как же здорово: природа, тишина, птицы щебечут, а воздух… – На чердаке связь и вправду была лучше. Она решила забраться туда после нескольких безуспешных попыток дозвониться маме.
– Ты поужинала, не голодная?
«Мамы…»
– Конечно, поужинала, – не моргнув глазом ответила Уля. А чем не ужин бутерброд и чашка кофе? И ничего сложного – по пути они заехали в супермаркет и сделали запас на первое время. Магазин был всего в паре километров от деревни: можно на велосипеде ездить, благо, у хозяев он оставлен в сарае.
Кстати, дом был вполне сносно оборудован: и микроволновка, и чайник, и холодильник. Правда, машинки стиральной она не заметила. Что там сказал про это Миша? Она взяла смартфон и…
– Ой, а где же видео? Я же точно помню, что нажала запись, – растерялась Уля. – Ну ладно, вроде всё примерно помню, разберусь.
Ульяна решила, что комнату за русской печкой, которая, как она поняла, служила лишь деталью интерьера, можно использовать как небольшой склад.
Маленький столик и стул (такие были в её детстве) она подвинула ближе к окну, а на их место перетащила большую корзину, набитую старыми вещами. Поставила на узкую кровать этюдник, открыла крышку, выдвинула боковые ящики и, еле касаясь, провела рукой по карандашам и пастельным мелкам. Не терпелось приступить к работе!
На деревню медленно наползали сумерки. Ульяна вставила наушники, включила любимого Баха (мелодия, правда, попалась тревожная: «Токката и фуга ре-минор») и занялась обустройством на ночь. Она не видела, как за её спиной дернулась штора, отделяющая маленькую комнату, а тихий звук передвигаемых вещей перекрыла уверенная органная партия.
Ночью дом никак не хотел успокаиваться: скрипели половицы, хлопали дверцы шкафов, бряцала посуда, что-то выло, скребло и шуршало. В какой-то момент Ульяна проснулась, села на кровать и непонимающе заозиралась.
– Мама, – позвала она. – Ты опять не выключила телевизор?
Ответом была гробовая тишина.
– Показалось что-то, – сонно пролепетала Уля, улеглась и натянула на голову одеяло. Звуки вернулись, но она их уже не слышала.
– Я абсолютно точно помню, что поставила этюдник сюда, на кровать. – Ульяна растеряно смотрела на старую корзину. – А сумку на эту скамейку. Разве нет? – Она прошла по дому раз, другой. Не мог же Михаил всё увезти обратно?
– А как же я буду? – Уля завсхлипывала и попыталась набрать номер хозяина дома. Но связи не было даже на чердаке.
Тогда она решила затеять стирку. Однако стиральную машинку не обнаружила. Побродив по дому, отыскала какое-то жестяное корыто, покидала в него занавески и скатерть и пустила воду: как учил Михаил. К её ужасу под ногами быстро растеклась лужа – посудина оказалась дырявой. Побив рекорд скорости по спасению от потопа, она нашла пластиковый таз и всё же завершила начатое. Верёвку натянула во дворе, развесила кое-как вещи и, уставшая, вернулась в дом. На сегодня с неё хватит! В конце концов, надо тексты изучить и наметить эпизоды, к которым будет делать иллюстрации.
Когда захлопнулась дверь, узел медленно развязался, и вся конструкция свалилась в траву.
– Михаил, простите, не слишком рано? Только сейчас удалось дозвониться.
Утром всё казалось не таким ужасным, как вчера. Она решила быть спокойной, ответственной и решать все вопросы по-взрослому.
– Вы случайно увезли мои вещи обратно в город. Да, этюдник, ну, такой деревянный чемоданчик. Помните, что поставили у двери? А его здесь нет. Нигде нет. – Ульяна напряжённо вслушивалась в ответ – это ещё мягко сказано, что связь здесь была «не очень». К тому же собеседник нёс какую-то дичь про местный ритуал. – Что надо сделать? Правда? Молоко поставить? Но. Ну. Ладно…
Среди блеклой посуды её внимание привлекли приятные оттенки: оказывается, на верхней полке добротного самодельного шкафа стояло что-то весьма любопытное.
– Что это за чашка? – Она покрутила раритет в руках, подняла повыше, подставила под солнечный луч, и вдруг… – Ой-ой-ой. Зачем же ты упала? – Расстроенная Ульяна осторожно собрала крупные осколки и сложила на стул. – Жалко-то как, видно, что старинная. Ладно попробую склеить. Не забыть бы только купить суперклей. – Она вылила последнее молоко в старенькое блюдце, поставила на стул, взяла сумку и заперла дверь на замок.
– Разбила любимую чашку Феодосии Степановны. – Ветхое лоскутное покрывало, комком брошенное в щель между стеной и сундуком, еле заметно выпрямилось и оказалось существом, сплошь состоящим из лохмотьев и волос.
– Всё ворчишь, Митрофан? Этой чашке лет сто. А посуда бьётся на счастье. – От стены отделилась бледная тень: прозрачный старик с зализанными волосами, небольшой бородкой, в твидовом заношенном костюме неопределенного цвета и будто прилипшей язвительной улыбочкой.
– На счастье? В уме ли ты, Фома? – Жили так хорошо, спокойно. И кого это Михаил в дом притащил? И зачем? Ладно сам: всё же законный хозяин, но чужаков привечать – это слишком. Криворукая эта трогает всё, вещи мои передвигает. Ничего, устрою ещё одну жуткую ночку – сама убежит. – Тот, кого назвали Митрофаном, быстро выпил угощение, довольно причмокнул и осторожно собрал осколки.
– Убежит? Сегодня спала как убитая, – хихикнул старик. – Времена теперь не те, ослабел ваш род: это раньше домовые были сильными, а теперь... Вспомни сам, какие страсти сынок хозяйский по волшебному ящику глядел. – Брр, сам бы от страху помер, если б живой такое увидел. Ты так не сможешь.
– А вот поглядим, – буркнул домовой Митрофан, вытащил из-за спины этюдник и поставил на видное место.
– Что, против договора не попрёшь? Молоко принял – изволь вернуть пропажу? – Поддел тот, кого назвали Фомой.
– Если бы Михаил не надоумил чужачку, не в жизнь бы ей свои вещички не вернуть! – С вызовом выкрикнул Митрофан и исчез в любимом углу.
Не рассветало. Серое утро протянулось на день. А всё этот дождь: прямой, нудный, беспросветный. Где-то на чердаке заунывно капает – видимо, крыша не решилась вступить в неравную борьбу с небесными хлябями. Ненадёжной оказалась. Как, впрочем, и электричество: мигнёт, мигнёт – погаснет. Этого ещё не хватало…
Что там Михаил говорил про местного умельца? Пора, видимо, идти за подмогой. Уля натянула чёрные негнущиеся резиновые сапоги, накинула бесформенный дождевик, вышла на крыльцо, посмотрела на унылую улицу – и вернулась в дом.
– Сама разберусь, что там такого? Перезагрузить нужно: включить и выключить.
Она подошла к видавшему виды счётчику, решительно опустила рычажок и подняла вверх. С грустным тарахтением замолчал холодильник, погасла лампочка – и дом слился с безрадостным заоконным пейзажем.
– Эй, ты чего это? – Уля пощёлкала выключателем, но ничего не произошло. – Вот же ж, – негромко ругнулась, развернулась и больно ударилась о некстати преградивший путь табурет. – Да откуда ты взялся? – Потёрла колено, решительно двинулась к выходу, задела низкий косяк. – Ай! – И скрылась в дождевой мгле.
– Ну надо же, а ещё мужчина, – Уля чуть не плакала. Хотя воды в доме и без того хватало: с неё натекла порядочная лужа. – «В такой дождь не пойду», – передразнила она соседа, к которому Михаил советовал обратиться «если что». «Если что» случилось, но тот не согласился чинить свет. – Что же делать? И холодно как. – Её начала трясти мелкая дрожь. Она быстро переоделась в несколько тёплых кофт и долгим взглядом посмотрела на маленькую печку. – Таак, вот что мне нужно.
В полутьме сарая сложно было разглядеть хоть что-то. Ульяна включила фонарик на мобильном – слабый помощник, но всё же. Поводила им туда-сюда, как вдруг...
На балке висело что-то жуткое. Веревка раскачивалась, а вместе с ней качалось черно-серое нечто: медленно поворачивалось из стороны в сторону...
Уля никак не могла вздохнуть, её будто парализовало. Фонарик погас. Она сделала осторожный шаг назад, ещё один, уперлась в закрытую дверь и только теперь закричала. Отчаянно зашарила по предательской преграде, нащупала ручку – и что есть силы толкнула.
Сколько времени она стояла, прижавшись к спешно захлопнутой и закрытой на крючок двери в дом? Что это было? Сознание никак не хотело давать ответ. Показалось? Ведь показалось же? Больше она в сарай ни ногой!
Она снова включила фонарь на телефоне и очень медленно огляделась. Здесь ничего страшного, незнакомого, непривычного не было. Дыхание потихоньку выравнивалось. О, да здесь есть дрова, – оказывается, небольшой запас для растопки был припасён в ящике под столом. После нескольких неудачных попыток ей удалось затеплить огонь.
В доме потеплело. Она принесла табурет и зачаровано глядела на несмелое пламя. Дверцу закрывать не хотелось: игра оттенков на потрескивающих от жара поленьях успокаивала, возвращала к реальности. Но вот комнату наполнил свет.
– Ого, какой закат! И дождь прошёл, – Ульяна схватила блокнот для скетчей – как спасательный круг в ставшем не таким безопасным мире, и выскочила во двор.
Раскалённая головешка раскололась, и несколько угольков выскочили наружу. Занялись, затлели деревянные полы.
– Горим, горим, – Митрофан выкатился из своего уютного гнездышка. – Где эта криворукая истеричка? Ишь, заорала как, аж сердце зашлось, так и до удара не долго.
– Нет её, – отозвалась аккуратная маленькая женщина неопределённого возраста в очень странном наряде. Всё в нём было собрано из разноцветных вещей отличных по стилю и возрасту. Грубая льняная юбка навевала воспоминания о картинах XIX века, а синтетическая блузка отсылала к эпохе девяностых. Лапоточки были украшены искусственными цветами, а косу скрепляли разноцветные резиночки. – Да я бы на её месте и не так заорала. Это мы привыкли, что Фома так развлекается – на балочке своей в петельке качается, вспоминает последние минуты жизни, а каково постороннему?
– Да ты чего, Лукерья, разговорилась? Воду лучше давай! – Домовой принялся топтать едва приметный огонь.
– А воды нет – пустое ведро-то, – ответила та.
– Ну, раззява, ну, бестолочь! – Митрофан выбежал на улицу, подхватил котелок с дождевой водой и потушил угли. – Останемся бездомными, помяни моё слово, – тяжело отдышался он.
– Не останемся, мы же всегда начеку! А то в баню ко мне переберемся, – успокоила Лукерья.
– Потухло уже? – Ульяна вернулась довольная красивой зарисовкой, но в сумраке закрытого пространства вспомнила о своих неурядицах. Света нет, сейчас надвинется тьма. А вместе с ней страх… – Где-то были свечи, пойду, поищу.
– Точно, спалит, – вздохнул Митрофан.
– И что же делать прикажешь? – отозвался Фома, который не принимал участия в спасении жилища.
– Надо Потапа просить, пусть хозяину нашепчет, чтобы электричество починил. – Подал идею Митрофан, уселся на табуретку и принялся распускать старый вязаный носок.
Фома с интересом рассматривал потемневшие от огня полы.
– И чего сидим? Кто пойдёт? – Не выдержала Лукерья.
– По мокрой траве... – протянул домовой и задумчиво покачал головой.
– Я бы мог пойти, милая Лукерья, – вызвался Фома.
– О, профессор, вы всегда столь любезны, – кокетливо улыбнулась та.
Митрофан уставился на эту картину и медленно убрал носок в складки кафтана.
– Да кто тебя, мертвяка, слушать будет? – Домовой встал и важно направился к ходу в подпол. – И от дома уйти на десять метров не сможешь. Болтун! – Где-то внизу хлопнуло окно.
Ульяна очень удивилась, когда сосед дядя Саша как ни в чём не бывало зашёл в дом и прямо направился к счётчику.
– Извини хозяйка, сразу не смог, сейчас налажу тебе свет, – пробурчал он.
– Вот спасибо! Скажите, а как бы мне в город уехать? Здесь же можно на чём-то уехать, если машины нет?
После жуткого видения в сарае она не желала здесь оставаться: пусть мама посмеется над ней, пусть скажет: «Я же говорила». Душевное здоровье дороже.
– Так никак не уехать. Дождь-то вон какой лил, считай, сутки. Дорогу развезло.
– Как? – Не поняла Ульяна.
– Как всегда – обычное дело. Теперь ждать надо. Такси не приедет. А своим ходом по такой грязи не дойти.
Спала она, конечно, со включенным во всех комнатах светом. А утром вчерашние происшествия, показались не такими страшными. Скорее всего, она испугалась собственной тени. Раз уехать пока не получается, надо больше времени проводить на свежем воздухе. Точно: подальше от этого дома.
Ульяна несколько часов рисовала в беседке. А потом решила исследовать окрестности. К деревне примыкал лес: в него вело несколько тропинок, правда, некоторые выглядели так, будто по ним никто не ходил уже давно. Она долго бродила, не забывая замечать путь. Удивительно, но её рассеянность в быту не сказывалась на умении ориентироваться на местности. На одной из полян Уля набрала чудесных цветов – раньше ей подобные не встречались.
Вернувшись, она нашла старомодную вазу, поставила композицию на стол, а рядом небрежно положила нож, которым, за неимением под рукой ножниц, укоротила стебли, и открыла альбом. Уверенные штрихи ловко ложились на лист.
– Надо же, какие благородные оттенки, – Уля зевнула. – Надо погуглить название. – Снова прикрыла ладонью рот. А потом положила голову на руки и задремала прямо за столом.
Митрофан выбрался из кошачьего лаза и, сделав шаг к своему закутку, наткнулся на невидимое препятствие.
– Что? Что ещё? Почему я не могу? – он заозирался в поисках подсказки. – Ах, вот что. – Лукерья! Где тебе носит? Ходь сюда!
– Чего блажишь? – Маленькая женщина высунулась из-за его спины.
– Полюбуйся! Теперь и в дом не попасть. Гляди, чего эта баламошка наделала.
Лукерья тоже не смогла пройти вглубь жилища.
– Да где она только выискивает такое? Надо же, маки, и погоди, погоди, нож острием ко входу. Никак нам это не преодолеть без подмоги. Может, она не простой человек, – задумчиво протянула Лукерья.
– Да какой не простой, гляди, сама-то уснула. Пусть хоть никогда не просыпается, но ещё нам не хватало тут второго умертвия. Да и домой охота. Сходи-ка к подружке своей на хутор – пусть бабку Анисью к нам приведёт. Кроме неё никто чары не снимет.
– Здравствуй, милая, – Ульяна перестала удивляться местному обычаю заходить в дом без стука.
– Здравствуйте, бабушка. Я, кажется, уснула.
– Так, так, уснула. Иду мимо, гляжу, дверь открыта, дай, думаю, зайду, а то непорядок. Ты вот что, маки эти сонные у Чар-озера больше не собирай.
– Сонные маки? – Не поняла Ульяна.
– Да, большие, что сиренью нежной отливаются.
– Они в Красной книге? – догадалась Уля.
– Точно, точно, – покивала гостья, по-хозяйски собрала цветы и повернула нож к окну, – ну, отдыхай.
– А как вас зовут? – Ульяна спохватилась, лишь когда за старушкой закрылась дверь, вышла следом… Неужели пожилой человек так быстро ходит? На дворе и на улице никого не оказалось. Чудеса, да и только. А отдыхать рано: надо ещё посуду помыть, ужин приготовить.
– Ой, ой, да как же?.. – Это была уже третья или четвёртая тарелка, выскользнувшая из рук. Она, не сдерживаясь, разревелась. Всё же мама права – плохая из неё хозяйка. – Ладно, остальное потом.
Только творчество могло вернуть ей равновесие. Так что она, утирая слёзы, взяла альбом и отправилась на пленэр.
– Потом. Ну уж нет, – Митрофан перемыл и перетёр всю посуду. – Что за растяпа? Всё то у неё из рук валится. Ухитрилась уронить утюг – как ещё не на ногу, а я бы не удивился. Бьётся об углы. Вчера четыре раза, а сегодня уже три – на рекорд, наверное, идёт. Чайник не включила и холодной воды в заварочник бухнула. Прямо умора за ней наблюдать. Как она вообще до такого возраста дожила?
Он отобрал самые ценные чашки и тарелки – те, что принадлежали любимым хозяевам старого дома, и припрятал в свой сундучок. А на видное место выставил те, что поплоше, навезённые молодыми, которые здесь не жили.
В лесу Уля обнаружила немного странные, но очень красивые грибы. Мама не скажет, что она не самостоятельная, пожарит – вот и будет ужин. Прогулка по лесу и славная находка – как удачно!
Уля увлеклась мыслью о своей хозяйственности, и даже на какое-то время забыла о неурядицах. Она видела, как мама чистила грибы. А добавлять их надо, точно-точно, в почти полностью готовое блюдо. На минуточку. Через некоторое время комнату наполнил аппетитный аромат – вкус был немного странным, но в целом, кушанье оказалось очень даже ничего. «Молодец, Уля», – похвалила она себя.
Как весело! Как хорошо! Какое всё яркое – и чего она пугалась и зачем расстраивалась? Милый, милый дом!
– Ой, здравствуйте не слышала, как вы вошли, – приветливо заулыбалась она гостям. Забавный старичок в старомодным костюме и ещё один, бородатый, и бабушка сидели рядком на низкой скамейке и о чём-то оживлённо беседовали. Наверное, мозг услужливо подсказывал, кого она могла увидеть в деревне.
– Простите, я очень устала, прилягу. А вы попейте чайку.
– Она что, нас видит? – неуверенно произнёс Митрофан.
– Смотрела прямо на тебя, – ответил Фома.
– А что она там жарила? – Принюхалась Лукерья и выскользнула на кухню. – Это ж она поганок наелась: немудрено, что с нами заговорила. – Доложила банница.
– Постой, Лукерья, вечно ты спешишь. Поганок, – презрительно протянул подплывший следом Фома. – Это же, это… она. Моя строфария сине-зелёная. – В голосе призрака прозвучали нотки нежности. – Да я ради неё в этой глуши столько месяцев просидел. – Призрак попытался схватить сморщенные кусочки, но прозрачная рука прошла сквозь сковородку. – А эта городская вот так за здорово живёшь их с картошкой пожарила.
– Просидел он, – хмыкнул Митрофан. – Ты же какой только гадости на моих глазах не перепробовал.
– Ради науки! – Гордо выпрямился мертвый профессор. – Не гадости, а галлюциногенов. Понимать надо! Неуч ты деревенский, плебей!
– Не плебей, а домовой, где слов-то таких мерзких набрался? – Оскорбился Митрофан. – Ох, не зря я тебя, Фома, из дома выживал, грубый ты, ничему жизнь тебя не учит.
– Смерть, – машинально поправил старик. – И как же ты меня выжил, если вот он я здесь?
– Кто ж знал, что ты такой неспокойный окажешься? Сначала из-за грибочков своих меня видеть начнёшь, потом всё, что я говорю всерьёз примешь. Я-то хотел покоя от тебя, чтобы ты в город свой вернулся, а ты чего учудил? Да и ладно бы просто убился где-нибудь в лесочке, как все приличные люди, а то ведь взял повесился прямо в сарае. Да там и остался.
– Виноват, что ли, я? Кто бы меня похоронил, когда в деревне после лихолетья никого не было? Это вот сейчас понаехали. А тогда. Эх. – Старик махнул рукой и ушёл сквозь стену.
– В сараюшку пошёл, на балку свою, качаться и дуться. – Хихикнула женщина, выбросила остатки еды в жерло печи, щёлкнул пальцами – всё вспыхнуло и обратилось в угольки. – А это нам ни к чему.
Она покрутила кран, но вода не текла. Что за напасть? На дворе был такой густой туман, что колодца даже не видать. Но он-то совсем близко – в конце тропинки, что начиналась от крыльца. Низкий сруб увидела, только когда подошла почти вплотную. Ведро опускалось бесконечно долго. Разве такое может быть? Наклонилась, всматриваясь вниз, и… Полетела, безуспешно пытаясь ухватиться хоть за что-то. Падала, падала, падала.
– Мама-а-а! – Наконец закричала – и открыла глаза. На границе сна и яви кто-то был. Кто-то смотрел на неё. Нет, нет, нет! Быстро натянула одеяло. Затаилась, почти не дыша. Кто-то прыгнул на ноги. Как кошка, которой здесь не было. Медленно двинулся вдоль тела. Мягко, но ощутимо.
– А-а-а! – Закричала Уля и резко села в постели. В серых сумерках занимающегося утра никого и ничего необычного в комнате не оказалось. Она включила телевизор и свет во всём доме. Попыталась загрузить приложение такси. Связи не было, а лезть на чердак после такого сна она не решалась.
За окном тихо застучало – снова пошёл дождь. Надо как-то дожить ещё неделю – а потом Михаил должен приехать за ней. Если надо – пешком до села дойдёт, лишь бы выбраться из этой страшной деревни.
А свет по ночам больше выключать она ни за что не станет.
– Это что, это я? – через плечо Ульяне, невидимая для неё, заглянула давишняя гостья. – Хороша.
– Ещё не хватало, чтобы эта нас малевала! – Сейчас я, – Митрофан приготовился выхватить лист.
– Не трогай, ты чего, ночью всё сделаешь, – вмешался возникший из воздуха Фома.
– Чего это вы такое сделаете с этой красотой? Ну уж нет! Вон я, какая ладная вышла. И не думайте трогать! – Баннице очень нравились рисунки городской гостьи. Раньше никто её не рисовал. Потому что не видел.
Когда Лукерья говорила таким голосом, обитатели дома предпочитали соглашаться. Митрофану не хотелось, чтобы его уютная корзина превратилась в маленький пруд. А Фоме – слушать бесконечные частушки про незадачливых учёных.
На этот раз повод разрыдаться был большим, серьёзным, катастрофическим!
– Ну почему, почему, почему я такая невезучая? Вся работа – вся! На-смар-ку!
Ульяна прошла к столу и положила альбом для рисунков. Вернее, мокрое нечто, которое только сегодня утром было альбомом. А сама тяжело осела на диван.
– Можно было и не вылавливать из реки – всё равно ничего не спасти. Я сорвала сроки-и-и, заказ передадут другому, а мне больше не доверят ни одной работы-ы-ы. Криворукая я, балда-а-а.
– О, сама признала, я же всё время так и говорил: «криворукая». – Сонно позёвывая, из-за занавески выглянул Митрофан. – По какому случаю на сей раз воет?
– Вот ведь, жалость. – Лукерья тоже завсхлипывала. – Мне так нравились эти картиночки. Такие хорошенькие, чудесненькие. Особенно, где я нарисована. – Давай поможем, а, Митрюша?
– Как это поможем? Чего удумала?
– А вернём картиночки. Одна я не смогу, а с тобой, думаю, получится.
– Ну уж нет. И не проси. Пошёл я, дела у меня. – И домовой спешно ретировался в свой угол. Однако рыдания и всхлипывания на два голоса не собирались утихать. Напротив, звучали громче – откуда только у этих баб силы брались.
– Ладно, уймитесь уже! – Он решительно двинулся к столу. – Наведи-ка на неё сон, Луша.
Лукерья неслышно скользнула к уставшей от слез Ульяне и осторожно провела по её волосам.
– Сон крадется, сон идёт, тихо Улю спать кладёт, – трижды прошептала она.
С каждым словом Ульяна дышала спокойнее, слёзы иссякли, и она, измученная переживаниями, успокоенная заклинанием, наконец, заснула.
Заговорщики склонились над столом. Тихие движения, ритмичное бормотание – и заветный альбом окутало мягкое бледно-золотистое сияние. А потом страницы начали переворачиваться: они распрямлялись и на каждой проступали картинки со сказочными героями.
Ульяна была рада, что страшный сон про утонувший в реке альбом оказался только сном. Завтра приедет Михаил и она, наконец, выберется из этого странного места. Самостоятельность, может, и хороша, но не всегда. Больше она в деревню ни ногой – уж лучше жить в городе, с мамой.
____________________________________
*Приведу один из отзывов: «Теплая, душевная история. Как чашка чая с молоком перед сном. Всегда радостно, когда попадаются такие. Было ощущение, что в конце художница непременно должна познакомиться с хозяевами домика. Но, что удивительно, когда этого все-таки не произошло, никакого разочарования не возникло. Кажется, у вас получился легкий акварельный этюд, который, в сущности, не нуждается в традиционных, всегда очень грубых рамках жанра».