В Покровке вот уже несколько дней стояла нестерпимая жара. Раскалённое солнце беспощадно жгло землю. Деревья, совсем измученные зноем, обессиленно клонили ветви, подставляя палящему светилу свои измождённые листья. Воздух был сух и зноен, земля- раскалена. Пыль витала в воздухе, покрывая собой дома, амбары, деревья... Пожухлая трава, потерявшая свой яркий цвет, уже давно смешалась с высохшей землёй и ждала живительную влагу, чтобы смыть с себя придорожную пыль и задышать полной грудью. Но дождя не было...
Днём зной загонял в дома всех жителей Покровки: они старались сделать основную уличную работу ранним утром, пока совсем не рассеялась прохлада ночи. Жара наваливалась не сразу: она постепенно овладевала пространством, поглощая при этом утреннюю влагу с её освежающей прохладой. Улицы к обеду пустели. Лишь кошки да собаки, измученные жарой, найдя в тени подходящее для отдыха место, мирно дремали, время от времени шевелясь и отгоняя хвостами назойливых насекомых.
Именно в такую летнюю пору шёл по Покровке солдат. Гимнастёрка полностью промокла, из-под пилотки катился пот, и солдат не успевал вытирать его с лица и шеи. Сапоги совсем запылились, стали какого-то жёлто-серого цвета. Красное от жары лицо было напряжено, дыхание- прерывисто. Видно, что солдат проделал долгий путь, прежде чем оказался на этой улице. Никто не встретился на пути, лишь в окне одной избы промелькнуло удивлённое женское лицо, проводившее солдата любопытным взглядом. Наконец солдат остановился у небольшого деревянного дома, постоял немного, поправил пилотку с гимнастёркой, кашлянул и открыл дверь...
- Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь.
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош, и ты поёшь!
Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить!
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
– услышал солдат, войдя в чистую, залитую солнечным светом комнату. Девушка, поющая до боли знакомую песню, была так увлечена пением, что совсем не заметила вошедшего мужчину. Последнюю строчку песни певунья повторила несколько раз и, как настоящая артистка, застыла в глубоком поклоне. Раздавшие хлопки в ладоши заставили девушку вернуться в реальность, оставив в мечтаниях огромный концертный зал и аплодисменты благодарных слушателей. Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась и удивлённо спросила:
- Вы к кому?
- К тебе. А ты, наверное, Зина? – прищурившись, спросил солдат.
-Зина и что?
-Не узнаёшь брата, Зина?
Несколько секунд девушка пристально вглядывалась в солдата, а, узнав, вскрикнула и кинулась ему на шею:
- Ванечка, Ванюша! Живой...
-Живой, сестрёнка, живой...
Зина не могла оторваться от брата и поверить в то, что сейчас он, живой и невредимый, обнимает её и гладит, как маленькую, по голове.
- Дай -ка я на тебя посмотрю, - сказал Иван, отстраняя Зиночку, - совсем уже невестой стала...Я тебя на улице и не узнал бы... А как поёшь! Я прям заслушался. Как артистка!
- Да, ладно Вань...-смущённо ответила Зиночка, - это я дома только пою. Кино ещё до войны привозили. Очень уж песня понравилась. Эх, если б не война, поехала на артистку бы учиться.
- Это в Москву надо ехать, там на артистов учат, - предположил Иван.
- Ой, Ваня, -встрепенулась Зиночка, - что же мы стоим-то? Проходи, садись...
Иван снял с плеч свой вещмешок, повесил на крючок пилотку, прошёл в комнату и сел у окна.
- Я-то, Ваня, думала, что ты уже дома, поэтому сразу не признала, -оправдывалась Зина.
- А я решил по дороге к вам заехать, -перебил сестру Иван, - всё равно мимо ехал. Дай, думаю, заскочу к своим. Давно ж не виделись.
- Вот и хорошо, что заехал.
Иван с интересом рассматривал комнату, в которой прошло его детство. Почти ничего в ней не изменилось.
- А мама-то где? – спросил Иван.
- К Степановне пошла.
- К Степановне? – удивился Иван, - Она ещё жива? Ей же лет сто уже...
- Ну не сто, поменьше, - не согласилась Зина, - Степановна давно уж не встаёт. Мама ходит к ней убраться, покормить... Старуха совсем одна... Кто ж ещё поможет? Ты, Вань, располагайся, а я за мамой сбегаю.
Зиночка выпорхнула из комнаты, а Иван, расстегнув верхние пуговицы гимнастёрки и медленно обведя взглядом комнату, потянулся, сладко зевнул, прикрыл глаза и потихоньку задремал. Долгая дорога вымотала солдата, сильная жара разморила его совсем. Дремал он недолго: торопливые шаги и резкий звук открывающейся двери разбудили его.
- Ванечка, сынок! –раздался громкий голос.
Иван открыл глаза и в дверях увидел мать. Он бросился к ней, больно ударившись об угол стола, но радость встречи с самым дорогим для него человеком разом растворила эту боль.
- Мама, мама! – шептал Иван и целовал её седые волосы, мокрые от слёз щёки и глаза, - всё хорошо... я вернулся... я живой...
- Сыночек... так неожиданно... Ванюша, предупредил бы...а то не знали... - как бы оправдывалась мать, - встретили б...
- Зачем же беспокоить, мама! Я ненадолго, проездом...
- Как ненадолго? – растерялась мать.
- Меня Шура ждёт. А к вам я по дороге заехал, ведь сколько не виделись, сколько ещё не увидимся... Дел-то дома у меня теперь будет много. Вот переночую, а завтра домой двину...
Мать покачала головой. Сын рано выпорхнул из гнезда: уехал на какую-то стройку в Сибирь да там и остался. В письмах сообщал, что трудится хорошо, начальство хвалит. Изредка присылал деньги. Через несколько лет там, на стройке, встретил девушку Шуру, на которой женился после недолгих ухаживаний. Сначала у пары родился сын, через несколько лет- дочь. Незадолго до войны Иван приезжал с семьёй в Покровку. Наконец-то вся родня перезнакомилась... А то всё письма да письма... Внуки познали заботливые бабушкины руки, а бабушка всласть нанянчилась с внуками. Эту встречу потом ещё долго все вспоминали... А потом была война...
- Ванечка, с дороги помыться надо, - сказала мать, тяжело дыша, - Ну и жара сегодня... Зина сейчас баньку подтопит, чтоб хоть пыль с тела смыть, а потом поешь, хорошо? А вечером соседей позвать надо, отметим, так сказать, победу и твоё возвращение с войны.
Иван возражать не стал: ему и самому хотелось встретится с людьми, которые помнили его ещё мальчишкой.
Вскоре пришла Зина, сообщила, что баня почти готова.
Мать вытащила из комода чистое мужское бельё:
- Отцово, - пояснила она, -думаю, тебе подойдёт.
Банька была старая, закопчённая, но она всегда выручала семью: помыться, полечиться – всё в баньке. В такую жару не было смысла её по-настоящему топить, поэтому Зина подтопила баню так, чтобы телу было приятно. Вода была не горяча и не холодна. «В самый раз», -подумал Иван, с наслаждением обливаясь ею, смывая с себя пот и пыль пройдённых дорог.
Когда Иван, чистый и довольный, пришёл из бани, на столе уже стояла еда.
- Садись, Ванюша, кушай.
Пока Иван ел, мать стояла в сторонке, скрестив руки на груди и улыбаясь, смотрела на него. Зина, сидя рядом с братом, расспрашивала его о войне.
- Зинка, не мешай, - только и успевала вставлять в разговор своё слово мать, но Зина, не слушала её и продолжала болтать с братом...
Вечером в доме собрались все, кто знал Ивана: дальняя родственница, жившая на другом конце деревни, председатель Кондрат Евсеич – инвалид ещё Гражданской войны. За ним специально бегала Зина, а то не дай Бог обидится, если не пригласишь... Позвали бабу Нюру и какую-то Лиду.
- Лида... Это кто? - пытался вспомнить Иван.
- Невестка бабы Нюры, -шепнула Зиночка
- Стёпкина жена что ли?
- Да.
- Что-то я никакой Лиды не припомню...
- Она из соседней деревни. Свадьбу только сыграли, а тут война... Стёпку забрали, а через полгода похоронка на него пришла. Вот Лида и живёт с бабой Нюрой, а куда же ей деваться? Родители померли. Одна осталась... Мы же тут все вместе в войну жили, помогали друг другу. Ну как, бабу Нюру пригласим, а Лиду-нет?
Лида оказалась молодой статной женщиной. Про таких говорят - кровь с молоком... За столом она всё время молчала: видно было, что чувствует себя здесь не в своей тарелке.
- Давайте выпьем за Победу, - предложил Кондрат Евсеич, - за нашу родную Красную армию, которая сломала хребет проклятым фашистам. Вот такие простые солдаты, как ты, Иван, добыли нам эту победу. Значит, Ваня, мы пьём и за тебя.
Громкими возгласами все поддержали председателя, встали, чокнулись:
- За Победу!
А баба Нюра смахнула набежавшую слезу:
- Стёпка мой не дожил...
Стало шумно. Заговорили все разом. Иван не успевал отвечать на вопросы.
- Тише сороки! - гаркнул председатель, - Расскажи нам, Ваня, как воевал.
- Как воевал? Как все... - начал было солдат. Иван мог бы многое рассказать, но, захмелев, не смог собраться с мыслями. Вспоминались разные события: бои, наступления, потери боевых товарищей. Но зачем бередить незаживающие раны? Зачем в столь радостный час вспоминать ужасы войны?
- Давайте лучше помянем тех, кто не вернулся, - предложил Иван.
- И то верно... помянем...
Выпили не чокаясь. Заголосила баба Нюра. Женщины запричитали.
- Пойдём-ка, Ваня, перекурим, - шепнул Кондрат Евсеич.
Вышли на крыльцо. Вечерело. Солнце медленно катилось к горизонту. Казалось, наступает момент, когда оно должно расслабиться и закончить свою дневную миссию. Но нет, оно, уставшее, всё ещё бросало свой жар на то, что не успело обжечь за день. Жёлтый диск продолжал гореть и излучать свою неимоверную энергию. Безоблачное небо было залито лучами заходящего солнца. Вся природа притихла в ожидании прохлады, но жара не спадала...
- Попробуй-ка, Ваня, моего самосаду...– начал разговор Кондрат Евсеич, вытирая пот и доставая из кармана старый потрёпанный кисет. Закурили. Иван с непривычки закашлялся.
- Ну, и крепок у тебя табачок, Евсеич! - рассмеялся Ваня.
Немного посидели, помолчали, пуская дым.
-Чем заниматься-то собираешься, Ваня? - поинтересовался председатель.
- Вот доеду домой, там посмотрю...
- Работы теперь много будет... Сколько мужиков полегло....
-Да...- покачал головой Иван. Снова помолчали. Каждый думал о своём. Тишину прервал Кондрат Евсеич:
- Я вот всё думаю, как деревню поднимать будем. Бабы за войну вымотались, ребятишки тоже. Федька Кулигин вернулся без ноги, Васька Горохов весь израненный. Мужиков-то в деревне нет...
Скрипнула дверь. На пороге появилась Лида.
- Ты уже уходишь, Лид? – удивился председатель.
- Пойду. Надо огурцы полить.
- Ты давай возвращайся, мы ещё песни не пели.... Спасибо Ивану, праздник нам устроил.
- Приду...-махнула рукой Лида.
- Хорошая Лидка баба, работящая, - глядя ей след, произнёс Кондрат Евсеич, - только не успела вволю с мужем пожить. Жалко её. Замуж уж не выйдет- не за кого...Хоть бы ребёночка от кого прижила... было бы для кого жить.
Иван ничего не ответил. Лиду он совсем не знал. Ну, да, жалко бабу. Сколько ещё таких баб осталось без мужей, без детей. И как-то тоскливо стало солдату. Вдруг Шуру свою вспомнил, ребятишек:
-Пойдём-ка, Евсеич, в дом.
В доме было душно, не спасали даже открытые окна. Женщины, разморённые жарой, устало о чём-то разговаривали.
- Ну что, бабоньки, приуныли? - весело прикрикнул на них Кондрат Евсеич, войдя в комнату.
«Бабоньки» сразу оживились, заговорили все разом.
- А что ж не приуныть, Евсеич, коли сидим тут одни, никто не наливает...
- А ну, Ваня, - приказал председатель, - наливай...
Стало шумно, как обычно бывает в большой компании. Мать Ивана, немного захмелев, затянула протяжную народную песню. Женщины подхватили. Песня про несчастную долю. Пели исступлённо, давая выход накопившимся чувствам. Кто-то пел с закрытыми глазами, кто-то вытирал набежавшие слёзы. Слова вырывались наружу, обнажая душевную боль и страдания женщин. И оттого песня звучала мощно, красиво...
«До чего же хорошо поют, - думал Иван, - не певицы, а как складно получается»
Тихонько зашла Лида и, присев на краешек скамейки, с большим упоением стала слушать песню. Слов песни он не знала, пыталась подпеть, но не получилось...
- Что-то вы совсем загрустили, бабоньки, - обронил Кондрат Евсеич, когда закончилась песня, - и глаза на мокром месте. Непорядок! А ну-ка, Зина, что-нибудь весёлое запевай!
Зиночка смутилась: она не ожидала, что Кондрат Евсеич обратится к ней с такой просьбой. От неожиданности все песни вылетели из головы.
- Давайте «Ах вы, сени» - крикнул кто-то.
Все разом запели. Песня плясовая, весёлая. Ноги сами в пляс просятся. Первой не выдержала баба Нюра:
- Эх, тряхну стариной!
Свободного места для танцев было немного, поэтому женщина ступала осторожно, стараясь ничего не задеть. Она как-то сразу вся преобразилась- распрямилась, подняла голову и пошла лебёдушкой...Но в какой-то момент остановилась, будто задумалась о чём-то, - и вдруг закружилась вихрем. Теперь отвести от неё глаз было невозможно: в уголках подвижных губ играла лукавая улыбка, глаза блестели, движения стали быстрыми и ловкими, и никто уже не видел в ней грузную немолодую женщину. Все любовались её резвостью и статью.
Слова песни давно кончились, мелодию подпевали кто как мог, хлопали в такт, а Кондрат Евсеич, взяв ложки, умело выбивал ими ритм.
Тут и остальные женщины, выскочив из-за стола, пустились в пляс, отбивая каблуками замысловатые дроби. Чьи-то цепкие руки вытянули Ивана в круг. Не успев опомниться, он оказался среди танцующих разгорячённых женщин. И крутили они его, и вертели, но Иван, как медведь, топтался на одном месте. Наконец, он с большим трудом вырвался из круга и выскочил на улицу, чтобы немного освежиться и прийти в себя.
Было уже темно, только молодой месяц сиял на небе. Иван немного постоял, вдохнул полной грудью свежий воздух, наполненный дурманящими ароматами цветов и трав.
- Хорошо-то как... – негромко произнёс Иван.
- Да, хорошо...- неожиданно раздался женский голос.
Иван обернулся. В темноте с трудом рассмотрел очертания женской фигуры.
- Кто здесь?
- Лида...
- Что ж ты, Лида, тут одна сидишь?
- Жарко в доме, шумно...
Ивану, конечно, хотелось побыть одному, но раз уж здесь оказалась Лида, нужно было как-то продолжать разговор.
- Хорошая ночь...-начал было Иван.
- Да...
Общих тем для разговора не было, и от этого мужчина чувствовал себя крайне неловко. Пауза затянулась...
- Пойду домой, поздно уж, – нарушив молчание, произнесла Лида и решительным шагом ступила во тьму.
- Стой! – кинулся Иван, - Куда ты одна пойдёшь? Темно же...
- Я привычная, дойду...
- Нет, я провожу.
Иван догнал Лиду, и они вместе пошли по тёмным улицам Покровки. Деревня почти вся погрузилась во мрак. Теперь все строения казались какими-то замысловатыми возвышенностями, а деревья- сказочными исполинами. Было тихо и безветренно.
- Вот и пришли...- как-то грустно сказала Лида. Иван понял, что ей совсем не хочется домой. Повисла пауза, от которой зависело продолжение вечера. Лида ждала ответа. Казалось, вся природа замерла в ожидании того, что скажет сейчас Иван.
-Может, погуляем... -как-то неожиданно для самого себя предложил мужчина.
- Погуляем...- согласилась Лида.
И пошли они дальше по спящим деревенским улицам.
- Пойдём к реке, там хорошо, -предложила Лида.
Река в деревне небольшая, извилистая. Берега покрыты густой травой, какая обычно бывает у водоёма. Более крупной растительности тоже нашлось место у воды: плакучие ивы, полощущие свои тонкие ветви в холодной воде, поражали грацией и навевали непонятную грусть. Но сейчас вся эта красота была не видна.
- Я в детстве здесь много времени проводил, - произнёс Иван, когда пришли на берег, - Летом с ребятами купались до посинения. Рыбу ловили...
Вспомнилось многое, но интересны ли его воспоминания Лиде? Иван этого не знал. Слушала ли она его? Иногда казалось, что не слушала- думала о чём-то своём.
- Здесь есть скамейка, - сказала Лида.
Действительно, почти у самой воды под ивой стояла скамейка.
- Мне нравится это место, - сказала Лида, когда они сели, - я часто здесь бываю. Вода бежит, а я смотрю на неё и каждый раз думаю: вот так и жизнь бежит, как вода, быстро так...
Лида замолчала.
- Детство промчалось- я и не заметила, - продолжала она, - Замуж пришла пора выходить. Стёпка посватался- пошла за него... А тут война... Мужа убили...Я, Ваня, может, до сих пор не знаю, что такое бабье счастье...
Сказала и тяжело вздохнула. Повисла неловкая пауза. Иван понял, зачем эта исповедь. На раздумья не оставалось времени. Шура была далеко- Лида - близко. Мужчина робко приобнял её- она не отстранилась. В висках застучало, лёгкая дрожь пробежала по телу... Иван стал искать губами губы, целуя Лиду в шею и лицо. Женщина сразу обмякла, часто задышала, позволяя рукам и губам Ивана исследовать своё тело...
... Иван сидел на крыльце своего родного дома и долго смотрел куда-то вдаль. Казалось, мужчину что-то тревожит и тягостные мысли гнетут его. Он поёжился, обхватил руками голову и закрыл глаза. Была ночь. Бессонная ночь...Оттого ли болит голова? Оттого ли путаются мысли? Перед глазами Лида, её податливое тело, большая грудь...в такой груди он просто утонул... Как сладки были поцелуи... и стоны, срывавшиеся с губ... Нет, с Шурой было по-другому. Она не так нежна, не так страстна, не так красива...
Скрипнула дверь, и на пороге появилась заспанная мать.
- Ванюш, ты что не спишь?
И, протерев глаза, ещё спросила:
- Куда вчера ты подевался? Тебя искали все и не нашли.
Казалось, что Иван не слушал мать.
-Вань, тебе сегодня ехать, собраться надо, с земляками попрощаться...
- Я не поеду...
- Что?
- Я не поеду! – прокричал Иван.
- Как не поедешь? – оторопела мать.
- Я остаюсь...
- А как же Шура?
- Я напишу, она поймёт... А не поймёт-её забота...
Мать схватилась за сердце:
- Ваня, там же дети...
Иван был твёрд в своём решении. Он молча встал, зашёл в дом, оставив мать в недоумении. Мужчина рухнул в кровать и крепко заснул.
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь...-
сквозь сон услышал Иван или это ему приснилось... Он усмехнулся: «Песня про меня... ага, когда совсем не ждёшь...» и снова погрузился в сон.
Так и остался Иван жить в родной деревне. Женился на Лиде. Со временем родились дети – сын и дочь. И не было счастливее семьи на свете.
Вот так одна ночь изменила судьбы людей. Кто-то счастье приобрёл, а кто-то потерял... Так иногда бывает в жизни.
