– А вы когда-нибудь ездили верхом на свинье? Борис Ефимыч! А? – спросила у приехавшего журналиста Смагина сельская свинарка с магическим именем Глафира, единогласно выбранная редакционной коллегией для репортажа в районной газете, за отличные животноводческие показатели.
– Ой, что вы! – откровенно-напуганно отреагировал тридцативосьмилетний неженатый мужчина, всю свою сознательную жизнь посвятивший единственной любимой женщине – прекрасной журналистике. – Я даже, с моим-то воображением, не могу себе представить, как всё это выглядит! Глафира, а что, на свинье действительно можно прокатиться?..
– Скажу вам больше, уважаемый товарищ Смагин! – неожиданно заявила одарённая свинарка. – Не просто «прокатиться», а ездить!..
– О-а-о! – сразу не нашёл, что сказать, Борис Ефимович, избороздивший опасной и старой акулой пера газетный океан: от стенного выпуска до редакционно-издательского. – Это, кажется, немыслимо!..
– Да что вы всё время пугаетесь?! – весело засмеялась очаровательная Глафира. – Словно я вас посажу на поросёнка! Не бойтесь, Борис Ефимыч! А показать, покажу! – поступило внезапное предложение. – Пойдёмте-ка на загон!
– А пойдёмте! – вдруг согласился удивлённый журналист, уже сделавший неплохую фотографию передовой работницы, рассказавшей в деталях о своём нелёгком для женщины труде.
Погодка выдалась на славу. Стояла сенокосная пора. Свиноферма давно, ещё с начала июня, переехала на летнее пастбище. Корпуса были разбиты: частично под открытым небом, частично под навесом из шиферной крыши, имеющей грубые горбылёвые стены. Огромные по площади загоны, обтянутые мелкой металлической сеткой, не поддающейся поросячьим зубам, умещали до тысячи хрюшек, выведенных своим ходом на специальный откорм, в течение которого достигшие определённого веса особи будут неотвратимо отправлены на бойню. Историческое свиноводческое хозяйство ремонтировалось. Там оставались только свиноматки и молодняк. Помимо Глафиры, на недалеко удалённом летнем лагере трудились ещё семь свинарок, выполняя свои должностные обязанности, согласно посменному графику. У каждой женщины-хозяйки насчитывалась собственная по-дружески повизгивающая и похрюкивающая братия, помеченная на спинке узнаваемым цветом. Например, у передовицы – красным. В прошлом сезоне её стадо опередило в откорме, вымахав до ста и более килограммов за рекордные сроки. Сегодняшнее поголовье не отставало. Но цыплят по осени считают! В этой соревновательной гонке запросто можно было сойти с дистанции. Здесь играли свою важнейшую роль многие факторы: от природных до человеческих. Все свинарки и тройное мужское окружение доверяли друг другу. Без этого качества не представлялась тонкая, как первый лёд, поросячья работа. А ещё ковала успех любовь к свинкам. Умные и чуткие создания всё понимали, будто люди. Жаль, что их удивительный мир трагически обрывался, утоляя гастрономическую жажду, даже вне сетки плана ежедневно уносящую по нескольку пар глубоких и о чём-то думающих глаз, жестоко пополняющих мясную провизию столовых. Самая лучшая свинарка, вышедшая замуж за скотника, не ела свинину, хотя дома тоже держала двух самок, для мужа и троих детей, «мал мала меньше». Не могла есть, потому что кормила из соски. Зато уважала корову и её молочную кухню, от чего сама выглядела здоровой пышечкой, как кровь с молоком. Пока родители работали, с детишками занимались бабушки. Куда же без них?! Живя в одном селе, по-общесемейному помогали. Тем более молодым, от благополучия которых напрямую зависела старость. А Глафира висела на доске почёта в красном уголке. За добросовестный труд ей вручили грамоту, переходящий вымпел и подарили женские наручные часы, в районе, на слёте животноводов. Свой дорогой подарок Афа надевала по праздникам и выходным, когда в пошитых саморучно костюмах она с любимым мужем выходила в деревенский свет, подразумевающий клуб, где играла музыка и крутили широкоэкранное чёрно-белое кино.
Борис Ефимович по-настоящему зажёгся. Он, городской, и свиней-то близко не видел. А вот пельмешки да котлетки просто обожал. Только что откушал. Не любил, если честно, брать в руки перо на голодный желудок. Иные перлы выдавали исключительно натощак. А он – нет. После сытного обеда в здешней столовой на мотоцикл и в пункт назначения. Весом более ста килограммов, грузный мужчина, наперевес с планшеткой и фотоаппаратом, искал сенсацию. Рубрики о животноводстве его не касались. А Ксан Ксаныч захворал. Вот и пришлось поневоле выручать. Подлинным гением товарищ Смагин считался в растениеводстве, зачастую берясь за неисповедимые людские судьбы, делая из них героев и высокий пример для подражания. Преданный интеллектуальному призванию, журналист жил в журналистике.
Продолжение следует...