«Да: раненный насмерть — играл гладиатора смерть!..» - «со вздохом» произнесёт Райский, приступая к работе над романом. Но серьёзны ли (уж не говорю - смертельны) его раны?
«У тебя есть близкий человек, он знает всё, он любит тебя, как сестру: Борюшка...» Так скажет бабушка Вере в трудную минуту. «Вера молчала. "Да, если б как сестру только!" — думала она и не хотела открывать бабушке о страсти Райского к ней; это был не её секрет».
Но вот только, сколько бы я ни перечитывала роман, страсть Райского, конечно, вижу, но можно ли её назвать подлинной любовью?
Мне кажется, во многом отношение Райского к жизни и окружающим определяется его, как он говорит сам, артистической натурой, стремлением воплотить всё в художественном образе и посмотреть на происходящее как бы со стороны. Вспомним авторское пояснение к чтению им истории Наташи: «Эпизод, обратившийся в воспоминание, представлялся ему чужим событием. Он смотрел на него объективно и внёс на первый план в своей программе».
И приехав в Малиновку, он ищет, в первую очередь, «натуру» для романа. А прежде всего – героиню, с которой можно испытать столь желаемую им страсть: «Диоген искал с фонарём "человека" — я ищу женщины: вот ключ к моим поискам!»
Его остановит чистота Марфеньки, которая по неопытности держит себя с ним очень, как говорили тогда, «коротко» («Он поддавался неге её ласк, и ответные его ласки были не ласки брата, а нежнее»): «Просто быть братом невозможно, надо бежать: она слишком мила, тепла, нежна, прикосновение её греет, жжёт, шевелит нервы», - правда, и здесь вмешивается опасение, что «поэзия улетучится или рассыплется в мелкий дождь мещанской комедии! И он холодеет, зевает, чувствует уже симптомы скуки».
А вот Вера привлекает его своей загадочностью… «Что такое Вера?» - не раз и не два спросит он. «А он, приехавши в своё поместье, вообразил, что не только оно, но и всё, что в нём живет, — его собственность. На правах какого-то родства, которого и назвать даже нельзя, и ещё потому, что он видел нас маленьких, он поступает с нами, как с детьми или как с пансионерками. Я прячусь, прячусь и едва достигла того, что он не видит, как я сплю, о чём мечтаю, чего надеюсь и жду». Так напишет Вера в письме к подруге. Она покажет это письмо Райскому – и какова же его реакция? «Он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нём самом: он не обиделся её строгими отзывами… "Что она смыслит в художественной натуре!" — подумал он». Его волнует, чьё письмо она читала и не показала ему, он требует от неё полной откровенности. «С мыслью о письме и сама Вера засияла опять и приняла в его воображении образ какого-то таинственного, могучего, облечённого в красоту зла, и тем еще сильнее и язвительнее казалась эта красота».
Меня совершенно умиляет, что так рассуждает он, в своё время возмущавшийся: «Нет, это всё надо переделать! Не дают свободы — любить. Какая грубость! А ведь добрые, нежные люди! Какой ещё туман, какое затмение в их головах!» У бабушки он это считает «грубостью», но ведь сам, по существу, тоже не даёт Вере «свободы — любить»: «Лишь только червь сомнения вполз к нему в душу, им овладел грубый эгоизм: я выступило вперед и требовало жертв себе».
И вот что интересно: он буквально преследует Веру, стремясь руководить её интересами, кру́гом чтения, поступками, добиваясь признания, кто ей дорог и мил. Любовь ли это?
Он назовёт «глупой идеей» и «пошлостью» предложение Волохова влюбиться в Веру, но вроде бы влюбляется («страстною любовью охвачен был он к ней — как к женщине человек и как к идеалу художник»), однако вот что интересно: добившись от неё определённого доверия, но только не взаимности (а «у него в душе все ещё гнездилась надежда на взаимность, на ответ, если не страсти его, то на чувство женской дружбы, хоть чего-нибудь»), он, подобно многим героям оказывается беспомощным, когда у него просят совета:
«— А страсть рвёт меня... Научите же теперь, что мне делать?
— Бабушке сказать... — говорил он, бледный от страха, — позволь мне, Вера... отдай моё слово назад.
— Боже сохрани! молчите и слушайте меня! А! теперь "бабушке сказать"! Стращать, стыдить меня!.. А кто велел не слушаться её, не стыдиться? Кто смеялся над её моралью?»
Более того – он будет даже упрекать её: «Ты, Вера, сама бредила о свободе, ты таилась, и от меня, и от бабушки, хотела независимости. Я только подтверждал твои мысли: они и мои. За что же обрушиваешь такой тяжёлый камень на мою голову?»
Он будет пытаться исполнить её просьбу – не пускать к обрыву, - но, не удержав Веру от падения, оскорблённый в лучших чувствах, будет «сгорать неодолимым желанием взглянуть Вере в лицо, новой Вере, и хоть взглядом презрения заплатить этой "самке" за ее позор, за оскорбление, нанесённое ему, бабушке, всему дому, "целому обществу, наконец человеку, женщине"!» И не остановится перед тем, чтобы нанести ей удар, бросив в окно букет померанцевых цветов.
Кажется, он добьётся своего: «Великодушный друг... "рыцарь"... — прошептала она и вздохнула с трудом, как от боли». Но потом будет в отчаянии рыдать перед ней, «как человек, всё утративший, которому нечего больше терять»: «Что я сделал! оскорбил тебя, женщину, сестру! Это был не я, не человек: зверь сделал преступление». И выслушивать её утешения и мольбы: «Не мучайся и не мучай меня... — шептала она кротко, ласково. — Пощади — я не вынесу. Ты видишь, в каком я положении...»
Да, он возьмёт на себя тяжкую обязанность обо всём рассказать бабушке и будет пытаться сделать так, чтобы жизнь в Малиновке пошла по-прежнему, но…
Мне представляется, что его «художественная натура» снова берёт верх. Очень показательна сцена, когда к нему приходит Вера, получившая письмо от Марка, приходит «в решительную и роковую минуту».
Перед этим он просматривал «кучу накопившегося материала для романа», рассуждая: «И теперь такую же обузу беру на себя: роман писать!! Одних материалов с пуд наберётся... Сколько соображений, заметок, справок!..» «Дело ли я затеял, роман?» И пришёл к выводу: «А вся сила, весь интерес и твой собственный роман — в Вере: одну её и пиши!»
Затем задумался, почему до сих пор не написал её портрета, а увидев перед собой живую Веру, даже испугался, сказав: «Это бабушкина "судьба" посылает тебя ко мне!..»
И он уже не слышит, о чём говорит она, он поглощён своими переживаниями («Я давно не видал твоей красоты, как будто ослеп на время! Сию минуту ты вошла, лучи её ударили меня по нервам, художник проснулся!»), он не считается с её усталостью, он даже не понимает её слов: «Я получила письма... от Марка...»
«— Брат, ты не слушаешь?
— Да... да... слышу... "письма от Марка"... Ну что он, здоров, как поживает?.. — скороговоркой сказал он.
Она с удивлением глядела на него. Она едва решалась назвать Марка, думая, что дотронется до него этим именем, как калёным железом, — а он о здоровье его спрашивает! Поглядев ещё на него, она перестала удивляться. Если б вместо имени Марка она назвала Карпа, Сидора — действие было бы одно и то же. Райский машинально слушал и не слыхал».
Начиная работу над романом, он «со вздохом» повторит слова эпиграфа и с грустью отметит, что «не даром ему обошлись эти полгода». И… забросив работу после слова «однажды», увлечётся новой идеей.
Но к чему это приведёт? Прощаясь, он скажет Вере: «Фантазия тянет меня туда, где... меня нет! У меня закипело в голове...— через какой-нибудь год я сделаю... твою статую — из мрамора...»
«У ней задрожал подбородок от улыбки», - заметит Гончаров. И, наверное, многие улыбнутся вместе с ней, особенно прочитав продолжение диалога:
«— А роман? — спросила она.
Он махнул рукой.
— Как умру, пусть возится, кто хочет, с моими бумагами: материала много... А мне написано на роду создать твой бюст...
— Не пройдёт и года, ты опять влюбишься и не будешь знать, чью статую лепить...
— Может быть, и влюблюсь, но никогда никого не полюблю, кроме тебя, и иссеку из мрамора твою статую... Вот она, как живая, передо мной!..»
Может быть, и да, может быть, и нет – ведь в путешествии он будет чувствовать, что «за ним всё стояли и горячо звали к себе — его три фигуры: его Вера, его Марфенька, бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла его к себе — ещё другая, исполинская фигура, другая великая "бабушка" — Россия».
Но сумеет ли реализовать себя? Конечно, каждый решит по-своему, но мне не очень в это верится.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь