Аглая. Повесть. Часть 71.
Все части повести здесь
Иван вопросительно смотрел на незваного гостя, пока тот не произнёс неуверенно:
- Здравствуйте! Вы…гм… а Аглая дома? Или Елизавета Ефимовна?
И только тогда Иван вспомнил этого мужчину. Это был первый Глашин муж, Илья, и он видел его тогда, когда они приезжали в деревню. Из окна автомобиля он наблюдал, как на клaдбище этот мужчина и Володя разговаривали, ожидая, когда Аглая пообщается с Сазоном Евдокимовичем.
- Вы – сын Елизаветы Ефимовны? – уточнил Иван, специально заострив внимание именно на таком статусе Ильи.
Тот кивнул и в этот момент из дома вышла сама Елизавета Ефимовна. Увидев Илью, она поспешила на встречу сыну и спросила:
- Ты почему не написал, что приедешь? Я и не ожидала даже, а для Ивана и Аглаи это тем более неожиданность.
- Да…закрутился – уклончиво ответил Илья, а женщина подумала, что его, скорее всего, не отпускала Октябрина.
Они обнялись, и Елизавета Ефимовна сказала Ивану:
- Ваня, ты не переживай, мы вас не потревожим. Уйдём сейчас в сквер, там поговорим с Ильёй.
- Ну, уж нет, мама – ответил Иван – идите в дом, чаем человека напоите, он ведь с дороги. Если пойдёте в сквер куда-то, Аглая вернётся с работы и будет переживать, лучше не надо. Тут у нас вон и лавочка есть, и беседка – устраивайтесь там, где удобно и разговаривайте себе, сколько влезет.
- Ты, Илюша, где остановился? – осторожно спросила Елизавета Ефимовна у сына.
- Пока у друга – ответил Илья – да я ненадолго приехал, мама. Какая-то тревога меня взяла.
Елизавета Ефимовна решила действительно напоить сына чаем, быстро сообразила на стол, налила ему душистого, до самых краёв кружки, напитка, смотрела, как он дует на чашку, осторожно отпивая из неё.
Как ни старалась она скрыть, что думает о сыне и скучает по нему, Аглая всё равно замечала часто, что по утрам у Елизаветы Ефимовны покрасневшие глаза – значит, плакала ночью. А плакать она могла только из-за Ильи. Как бы хорошо не было ей здесь, в кругу людей, которые стали ей по-настоящему родными – материнскому сердцу не прикажешь, будет оно болеть за свою кровиночку до самого конца, да и на смертном одре не будет мать знать покоя, и потом, глядя с небес на детей своих, будет всеми силами стараться отгородить от бед и напастей своё чадо. Таково оно, материнское сердце, и ничего с этим не сделаешь…
- Как Октябрина? – спросила Елизавета Ефимовна сына – как дети?
Он пожал плечами, не глядя на мать, сказал:
- Нормально…
И всё. Сердце женщины сжалось – не всё в порядке в семье у её сыночка, не всё. Да в общем-то, так оно и предполагалось… Знала она, чуяло сердце, что это не человек Ильи, не подходит ему эта Октябрина, как не крути.
И вообще – постарел, постарел её сыночек! Вон, седина серебрит виски и некогда лихой, кудрявый чуб, а ведь ему всего-то ничего лет, много, видать, забот в жизни. Одежонка какая-то невзрачная, и весь он словно поникший, плечи опущенные… При таком количестве детей, да с нерадивой женой разве будет человеку счастье?
После того, как Илья с удовольствием попил чай с блинами, которые спозаранку, ранним утром, настряпала Аглая, они ушли в беседку поговорить.
- Блины-то Глаша стряпала? – улыбнулся Илья, иногда кидая взгляд на Ивана, который неподалёку занялся осмотром своей машины – трудно её руку не узнать.
- Она самая – улыбнулась в ответ женщина – трудяжка Аглая, просыпается рано, ложится поздно, работы много, ещё вот ребёнок маленький.
- Она что… - начал Илья, но Елизавета Ефимовна перебила его, чтобы не услышать неудобного вопроса:
- Из детского дома взяли девочку они. Уж так на Ванюшу она похожа! Семья и так большая, но старшие-то подросли уже, так что решили ещё одной малютке семью подарить.
- Вот где радость от детей – поник Илья – а тут – хоть вешайся… Надо признать, мама, ошибку я тогда совершил. Теперь и не радостно от своего ребёнка, как тогда было. Октябрина только лежать может и рожать, по дому очень мало делает… И аборты не признаёт – забеременеет, так рожать надо, не пойду, говорит, себя калечить, не для того я замуж за тебя выходила. А сама ради ребёнка и не пошевелится лишний раз. Пополнела, подурнела…
- Может тебе, Илья, с её отцом поговорить? – предложила Елизавета Ефимовна.
Тот усмехнулся:
- А что отец, мама? Сказал я ему как-то раз, а он говорит, ты же мужик, у тебя семья, разруливай сам со своей женой, вы люди взрослые. Знал же, мол, на ком женишься, да что избалованная она.
- Даже не знаю, что тебе посоветовать, сынок. Воспитывать надо, жену-то. Её отец баловал, а теперь вот и ты тоже.
- Да как воспитывать-то, мама. Не бить же мне её. Рука на женщину не поднимется. Детей жалко. Хорошо, хоть старшие сейчас помогают. Да ещё телевизор в доме появился, так она раньше лежала, а теперь вот перед ним ещё целыми днями.
- Сынок, ты же так жить постоянно не сможешь, может, развестись тебе с ней? Глядишь, тогда за ум возьмётся, встанет с дивана. А то что же это такое – женщина, мать, детей много, а она телек днями смотрит. Аглая с Иваном купили – он стоит просто так, иногда только новости глянут, и всё – она махнула рукой – когда заделье есть, до него, что ли? Все заняты, у всех свои дела, какой уж тут телевизор.
- А Аглая молодец. Слух про неё даже у нас в городе идёт, коллекцию её показывали по телевизору. Октябрина от злости чуть не разбила его. Она мне всё мою жизнь с ней забыть не может, постоянно о ней напоминает, себя с ней сравнивает. Из-за этого у нас скандалы часто…
- Ох, Илья… Неверный ты путь выбрал – вот теперь неси свой крест.
- Мам – мужчина неуверенно посмотрел на Елизавету Ефимовну – может, ты со мной поедешь, а? Одному всё труднее справляться, хоть и старшие есть. Да и Октябрина, может быть, при тебе постыдиться лежать-то…
Елизавета Ефимовна рассмеялась:
- Ты меня, Ильюша, на старости лет решил в качестве пахаря на твою семью привлечь, что ли? Когда я заболела, так не нужна тебе стала, оставил меня на Глашу. Хорошо, она совестливая – приветила меня, да через неё только я на ноги-то встала, а коли бы она не была такой? А теперь хочешь, чтобы я с тобой поехала, помочь с семьёй твоей справиться, да жену твою усовестить? То есть ты её не воспитуешь, а мне твои ошибки разгребать?
- Прости, мама – Илья опустил голову, словно ему действительно стало стыдно – я думал, ты погостишь у нас немного, с порядком поможешь…
- Нет, Илья, свой хлев чисти сам. А я от Аглаи никуда не поеду – ей моя помощь тоже нужна. Они покуда с Иваном на работе – я с девочкой сижу. Глаша в обед приезжает с работы и хоть и говорит мне, чтобы я отдыхала – у меня всегда заделье находится.
- Мама, тебе свои внуки не дороги, зато чужие…
- Да какие же они чужие, Илья? Думай, что говоришь! Нет здесь чужих, все свои! И зря ты этот разговор завёл, Илья! Так и не понял ничего.
- Прости, если обидел, мама. Я понимаю, что ты на меня обижена за поступки мои, но теперь уж что…
- Да я не обижена, Илья – твоя жизнь, ты её и живи, да только смотрю, не сладко тебе живётся. А у меня тоже сердце не каменное, но с тобой не поеду. Надо тебе уже не под Октябрину стелиться, а своё твёрдое мужское слово ей сказать.
Аглая вернулась домой к обеду, как раз тогда, когда Иван закончил с машиной и, что-то мурлыкая себе под нос, отправился разогревать обед. Он ходил по кухне с малышкой Верочкой на руках, то разговаривал с ней, то напевал, и всё посматривал туда, где в огороде под яблоней, беседовали Илья и Елизавета Ефимовна.
Аглая поцеловала мужа и дочку, забрала её из рук Ивана и тоже глянула в окно.
- С кем это там мама разговаривает?
- С Ильёй – ответил Иван спокойно.
- Что? Илья приехал? Вот это новости – сколько лет, сколько зим! – усмехнулась Аглая.
- Она хотела в сквер уйти, там с ним поговорить, но я не дал – мало ли что. Понятно, что он её не обидит, но вдруг скажет что-нибудь, а у неё с сердцем плохо… А тут хоть мы рядом.
Аглая с благодарностью посмотрела на мужа. Она знала, чувствовала, что Иван не станет опускаться до ревности – сильно крепка их любовь, сильно долго они ждали того, чтобы быть, наконец, вместе.
- Пойду, поздороваюсь, что ли…
Илья на её шаги обернулся, глаза вспыхнули восторгом – она совсем другая какая-то, такой он никогда её не видел. По ней сразу видно, что счастлива – светятся глаза её, и вся она словно светится. Она стала ещё краше, она из тех редких женщин, которых года только украшают. Эта знакомая милая улыбка, так располагающая к себе, этот взгляд глубоких глаз, стройная фигура – куда теперь Октябрине до неё…Ох, и какой же он, Илья, дурак!
Вот она протягивает ему свою узкую ладошку:
- Здравствуй, Илья.
И совсем словно не сердится, не помнит той обиды. Да и что ей теперь – рядом мужчина, во взгляде которого ясно читается, что он перегрызёт горло любому, кто захочет обидеть его близких.
Пожал её руку, поздоровался, сказал с восхищением:
- А ты молодец, Аглая! Продолжаешь удивлять своими успехами. Я так и думал, что ты многого добьёшься.
- Спасибо, Илья. Ну, успехи мои довольно скромны, планов впереди ещё много.
- Мы сможем поговорить… потом?
- Конечно. Без проблем.
Аглая вернулась на кухню и сказала Ивану:
- Отпустишь меня для разговора с ним? – и улыбнулась – сказал, хочет поговорить со мной.
- Отпущу – он обнял её за талию – но при одном условии…
- Каком?
- Ты мне пообещаешь, что не сбежишь с ним.
Аглая рассмеялась.
- Ну, ты даёшь! Юморист! Да, всё брошу и убегу. Нет, Иван, я же тебя люблю, куда мне бежать!
Она посмотрела ему в глаза и легонько коснулась губами его губ. Никогда, никогда не пройдёт это! Её всегда будет тянуть к нему, как магнитом. Она вдруг представила, как они постареют и поседеют, будут плохо двигаться и говорить. Но от этого она не будет любить его меньше, наоборот, любовь её вырастет, наверное, до самых невообразимых размеров.
Когда Илья собрался уходить, она вышла вместе с ним. Они медленно пошли по дорожке, и он сбоку бросал на неё взгляды. Никогда он не перестанет ей восхищаться. И образ её сохранится у него в сердце очень надолго. Что делать – так сложилась жизнь, что он не смог смириться с тем, что у него может не быть своих детей, из-за чего принёс Аглае боль – она была первая пострадавшая от его измены. Но не сломалась, не утонула в этой боли – просто встала на ноги и дальше пошла. Красивая и независимая… Октябрина бы так не смогла, она и мизинца не стоит его бывшей жены. Поздно он это понял, правда… Теперь всю жизнь остаётся жалеть об этих ошибках.
Он заговорил первым.
- Аглая, ты прости меня… что я тогда…
- Нет, не надо, Илья, прошу тебя. Что было, то прошло… Я уже и не вспоминаю. Сейчас я счастлива, и даже, наверное, должна быть тебе благодарна за то, что ты встретил Октябрину. Потому что в другом случае я бы не смогла быть с тем, кого очень сильно люблю.
- Получается, ты меня не любила никогда? – сник Илья.
- Почему же – любила. Но это другая любовь, Илья. А любовь к Ивану я пронесла через все годы, несмотря ни на что. Как ты, Илья? Как твоя жизнь?
Вздохнув, Илья поведал обо всём, что до этого рассказывал Елизавете Ефимовне.
- Мне очень жаль, Илья, что всё вот так в твоей семье. Но советовать ничего не буду. Как говорится: в каждой избушке свои погремушки, в каждом окошке свои огоньки. Да ты, наверное, и не нуждаешься в советах – сам взрослый человек.
- Послушай, Глаша, я звал мать к нам… хотя бы ненадолго. Но она отказывается. Может быть, ты убедишь её поехать?
Аглая усмехнулась.
- Нет, Илья, если она не хочет, я не стану её ни в чём убеждать. Да и зачем? Я понимаю, что она могла бы помочь там… Но сам подумай – она пожилой человек, ей требуется уход и покой, а твоя жена, уж ты прости, вряд ли может дать ей это. Кроме того, скоро лето, и я планировала отправить её и родителей в санаторий – отдохнуть и подлечиться. Нет, Илья, извини – я понимаю, что она твоя мама, но… Я тебе её не отдам, потому что не уверенна, что с ней там, у вас, будет всё в порядке.
- Ладно, я понял. Она права – мне самому нужно решать эти проблемы. В любом случае, я должен поблагодарить тебя за неё – ты всё сделала для того, чтобы мама встала на ноги, и я тебе очень за это признателен.
- Это нужно было мне, в первую очередь. Я ведь привязалась к ней настолько сильно, что чувствовала эту материнскую любовь, исходящую от неё. Поэтому не благодари меня, Илья. Она мне мать заменила.
- Как Олечка и Толик?
- Учатся. Осенью в другой город уедут – поступили оба там, да и брат с сестрой тоже там же. И Костик там живёт, так что нам спокойнее, что они там все вместе.
Они расстались на довольно дружеской ноте. Аглая, вернувшись домой, сразу прошла в комнату Елизаветы Ефимовны. Женщина сидела в кресле-качалке и что-то вязала.
- Мама, вы как?
- Да ничего, детка – Елизавета Ефимовна похлопала её по руке – ничего… Переживаю я, конечно, за Илью – не той дорожкой он пошёл, не того я для него хотела. Но что теперь поделаешь – не сложилось у вас, я попервоначалу жалела, а теперь смотрю – нет для тебя лучшей пары, чем Иван. И любит он тебя сильно, это даже невооружённым взглядом видно. А Илюша… Видать, платит он за что-то, если такая жизнь у него сейчас. Жалко мне его, конечно, но что поделаешь, он взрослый человек.
- Мама, но вы не расстраивайтесь, надеюсь, всё ещё наладится у него. Может быть, Октябрина поймёт наконец, что нельзя быть эгоисткой.
- Ой, вряд ли, детка! С самого начала отец баловал её, а ты хочешь, чтобы человек в одночасье изменился?
Летом Аглая с Иваном, а также семья Груни, Стеши и остальных сестёр всё-таки исполнили задуманное – они отправили стариков, в том числе и Сазона Евдокимовича, отдыхать, но не в санаторий, а на курорт, на море.
Больше всех суетился и наводил панику по этому случаю Демьян Егорович.
- Если бы матка с батькой – грохотал он, сидя дома у Груни – знали, что когда-то их сын, то бишь я, поеду на моря – да они б ни за что не поверили! А тут, гляди-ко, вся деревня стонет – Егорыч отдыхать едет! Сазон! – бушевал он в возбуждении – там, Глашка рассказывала, есть какие-то бары, на морях-то, коктейли, говорят, подают! Мы с тобой старух на море отправим, а сами в те бары пойдём!
- Они, батенька, только вечером открываются, бары эти – осторожно вставила Груня – и, если вы там будете вот так голосить, вас запросто выставят, потому что посетители тогда музыку не услышат.
Она прыснула, представив себе, как это может быть.
- Иии – сказал разочарованно Демьян Егорыч – всё батьку подначиваете, да?! Плохо, плохо мы вас с маткой воспитали!
- Ну как же плохо, батюшка, если все дети ваши свои жизни устроили? – спрашивала Груня – внуков вот вам нарожали, а вам всё плохо!
Приехав с курорта, Демьян Егорыч восторженно рассказывал Ивану:
- Ну, Ванятка, и жизнь там – море, солнце, песочек на пляже. А баб скока! И все в ентих своих… купальниках, во! Наши-то две тоже вырядились – купальники енти, какие-то тряпки туточки повязали, шляпы на голову нацепили, очки чёрны на глаза надели – и почапали на пляж. Мы, говорят, там будем, прямо напротив, значит, гостиницы. Мы с Евдокимычем на тот пляж приходим – а там ентих шезлонгов чёртова уйма – и баб наших нет! Весь пляж обыскали, полдня потеряли, плюнули на это дело, и прямо там на песок завалились, не стали их искать. А потом-то выяснилось, что они совсем рядом были, мы несколько раз мимо их проходили, да в ентих очках-то не узнали.
И довольный старик смеялся, рассказывая Ивану очередную историю, которая произошла с ними на курорте.
Ближе к осени дети уехали учиться, дом немного опустел – Аглая с грустью отмечала, что не слышно больше весёлых голосов, нет прежней суеты, не слышно радостного смеха нескольких человек – ей всегда становилось грустно, когда все разъезжались, тогда она старалась почаще приглашать к себе Груню и Наталью семьями. Дом словно застывал в своём покое. Но в этот раз это длилось недолго – однажды вечером раздался телефонный звонок. Она взяла трубку, и когда услышала говорившего, опустилась на табурет, не зная даже, что ответить тому, кто был на другом конце провода.
Продолжение здесь
Всем привет, мои хорошие)
Поздравляю всех моих очаровательных читательниц с праздником! Позже выйдет статья с поздравлением, отдельная)
Спасибо Вам за то, что остаётесь со мной, читаете мои истории, комментируете и вместе с героями проживаете их жизнь! Ваша Муза на Парнасе.