Я росла не в буддийском, а иудео-христианском окружении. Я родом из еврейской семьи (не слишком, правда, религиозной), но воспитывалась в христианской общине. Еще ребенком я задавала множество вопросов: «Почему я здесь? Для чего мы живем?» Мое детство пришлось на войну во Вьетнаме, поэтому я спрашивала: «Зачем люди убивают друг друга, если они хотят жить в мире?» Ребенком я столкнулась с расовыми волнениями, и меня мучил вопрос: «Почему люди плохо относятся к тем, у кого другой цвет кожи? Что это значит — быть человеком? Почему нам нельзя жить вместе?» В общине я не смогла найти ответы на эти вопросы. Ответы часто вообще отбивали у меня охоту спрашивать. Мне говорили: «Сходи погуляй с друзьями, поиграй и не думай так много». Но такие ответы меня не устраивали.
Окончив в 1971 году Лос-Анджелесский университет, я отправилась путешествовать по Европе и Северной Африке, сушей добралась до Индии и Непала: мне хотелось узнать больше о человеческом опыте и переживаниях. Затем я вернулась в Лос-Анджелес и стала учительницей в городской школе нетрадиционного обучения. Однажды летом мне в книжном магазине попалось на глаза объявление о трехнедельном курсе медитаций, который будут вести два тибетских монаха, Лама Йеше и Зопа Ринпоче. Дело было на летних каникулах, и я пошла. Я ничего не ожидала — по сути, и не знала, чего можно ждать, — наверно поэтому происшедшее так глубоко затронуло меня. Курс был задуман таким образом, что сначала мы слушали наставления, а потом медитировали на них. Мы рассматривали поучения с точки зрения логики и применения их в собственной жизни.
Постепенно фрагменты стали складываться в общую картину, и передо мной забрезжили ответы на вопросы, не оставлявшие меня с детских лет. Кроме того, буддизм предлагал, как можно справляться с часто встречающимися повседневными ситуациями; буддийские техники позволяли преобразовывать разрушительные эмоции — ревность, привязанность, гнев. Эти занятия существенно изменили мою жизнь к лучшему. Со временем возникло желание стать монахиней — тогда было бы больше времени для практики, да и сам уклад жизни располагал бы к ней. Это был мой личный выбор, вовсе не обязательный для остальных. Многие знакомятся с буддизмом, занимаются им, но не принимают монашеских обетов. Когда я пыталась пристальнее взглянуть внутрь себя, становилось ясно, как глубоко укоренились во мне эгоизм, гнев и привязанности. Нужна была четкая дисциплина, чтобы разрушить прежние умственные, словесные и физические привычки. Сан монахини создал мне внешние условия для такой трансформации, чтобы затем я могла, в свою очередь, благотворно повлиять на других.
В 1977 году в Дхарамсале (Индия) я приняла обеты шраманерики; за этим последовали долгие годы учебы и практики в Индии и Непале. По мере проникновения буддизма на Запад моих учителей приглашали на открытие центров в другие страны, и они посылали старших учеников для помощи в их организации. Я прожила в Италии около двух лет, а во Франции — три года, в перерывах между поездками возвращаясь в Индию. В 1986 году я отправилась на Тайвань, чтобы принять обеты бхикшуни, — это событие преобразило мою жизнь. Затем учитель попросил меня отправиться в Гонконг, а потом в Сингапур для преподавания. В настоящий момент я провожу восьмимесячную учебную поездку по США и Канаде. Я стала странствующей бездомной монахиней, совсем как во времена Будды, только теперь мы путешествуем самолетом!
Что именно привлекло меня в буддизме? Несколько моментов. Во время первого курса Зопа Ринпоче сказал: «Нет необходимости верить всему, что я говорю. Поразмышляйте об этом, проверьте мои слова логикой и собственным опытом, прежде чем поверить». Я вздохнула облегченно: «Какое счастье!» и слушала дальше — нас не заставляли ничему верить. В буддизме очень важно размышлять о смысле учения, глубоко его исследовать. Это порождает веру, но не обычную слепую веру. Вера в буддизме — это уверенность, приходящая в результате обучения и понимания. Такая пытливость вполне согласуется с моим характером. Мне нравится вести беседы и споры, свободно задавать вопросы и ставить под сомнение сказанное. В буддизме это возможно.
Буддизм открыт для научного поиска. Его Святейшество Далай-лама участвовал в нескольких научных конференциях и интересуется научными исследованиями. Он даже разрешил ученым проводить тестирование (в том числе вести запись электроэнцефалограмм) медитирующих, чтобы найти научное объяснение тому, что происходит при медитации. Его Святейшество также сказал, что, если наука может убедительно доказать что-либо, мы, буддисты, должны будем это принять, пусть даже оно противоречит сказанному в священных текстах. Такая открытость для научного поиска вносит свежий дух обновления в буддизм.
Буддизм и наука сходным образом объясняют бытие Вселенной в терминах причины и следствия. Иными словами, ничто не происходит случайно, само по себе. Все имеет свою причину. Нынешнее состояние — итог того, что было в прошлом, а сейчас мы создаем причины будущих событий. Это ни в коем случае не учение о предопределении; скорее оно говорит о связи между прошлым и будущим, о том, что во Вселенной не существует ничего обособленного. Наука имеет дело с причиной и следствием в физическом плане, в то время как буддизм исследует работу этого механизма на ментальном уровне.
В отношении человеческого существования вопрос о причине и следствии превращается в вопрос перерождения. Наше сознание не функционирует без причины. До нынешнего появления на свет у нас был непрерывный сознательный опыт. Точно так же смерть не может положить конец нашему сознанию. Иначе говоря, наше тело похоже на гостиницу, где мы живем какое-то время, а смерть напоминает переезд из одного номера в другой. Мы не привыкаем к гостиничным номерам, потому что знаем: мы здесь всего лишь временные жильцы. Поэтому не нужно цепляться в страхе за свое тело, отождествляя его со своим неизменным «я».
Мне кажется, разговор о перерождениях заставляет о многом задуматься. Сначала я вовсе не была в этом уверена, но, поразмыслив логически и выслушав рассказы тех, кто помнил свои предыдущие рождения, я открыла в этом какой-то смысл. Хотя я не помню предыдущие воплощения, мой жизненный опыт вполне объясним с точки зрения теорий о перерождениях и карме. К примеру, буддизм не отрицает влияния генетического фактора и окружения на людей. Однако этого недостаточно, чтобы объяснить мой личный опыт. Почему я стала буддисткой? Какую потаенную струну надо было задеть, чтобы я решила сделаться монахиней? С точки зрения генетики, в моей родословной нет буддистов. В детстве в моем окружении не было ни одного буддиста. Я выросла в общине, относящейся к среднему классу, и практически не сталкивалась с буддизмом, если не считать занятий по социологии. Но все же при первом соприкосновении с учением Будды словно что-то щелкнуло внутри, и воздействие было настолько сильным, что мне захотелось посвятить всю жизнь духовному преображению. Кажется, единственное объяснение этому — мое знакомство с буддизмом в предыдущих рождениях. Остался какой-то отпечаток, осталось воспоминание о буддизме, дремавшее в годы юности. Если бы кто-нибудь сказал мне в 20-летнем возрасте, что я стану буддийской монахиней, я решила бы, что разговариваю с сумасшедшим. Тогда я вовсе не собиралась быть верующей или принимать обет безбрачия! Когда впоследствии мне повстречались буддийские учителя, к моему великому удивлению, этот интерес проявился.
Мой интерес к буддизму возрос также благодаря его психологическому аспекту, в частности обсуждению отрицательных сторон сосредоточенности на своем «я» и особым техникам для развития любви и сострадания. Ребенком я нередко слышала от людей: «Возлюби ближнего, как самого себя». Мои детские годы, однако, пришлись на войну во Вьетнаме, и я не замечала большой любви между людьми. Кроме того, я не понимала, как можно любить всех, когда вокруг столько гадких людей! Буддизм предлагает способ, как можно постепенно утишить гнев, увидеть, что люди достойны любви, преодолеть страх и открыть себя с тем, чтобы на самом деле любить других. Меня больше всего увлекала перспектива развить в себе эти качества и, соответственно, систематически тренировать свое сознание.
Помимо этого, в буддизме привлекало то, что в течение 2,5 тысяч лет люди практиковали учение — Дхарму — и получали результат, обещанный Буддой. Сейчас, когда Америка превратилась в этакий духовный супермаркет — здесь учителя-самозванцы предлагают миллионы духовных путей, — буддизм является путем, доказавшим свою истинность и выдержавшим испытание веками. Показательно уже то, что учения хранились, практиковались и передавались в неизменном виде.
Мне очень нравится практика медитации. В буддизме описаны различные техники успокоения ума и самопознания. Здесь нет раздвоения между разумом и чувством или между умом и интуицией. Они могут быть полезны друг другу. Иначе говоря, если применять свой ум «с умом», если использовать разум для исследования опыта, наши чувства и способ мышления полностью трансформируются. Опыт и интеллект могут работать «в связке», а не враждовать, как это часто случается на Западе. Дополняя друг друга, они не противоборствуют, а, наоборот, способствуют внутреннему росту.
— Тубтен Чодрон. Из книги «Духовное родство (диалог религий)».