Сегодня мало кто вспомнит 90-е добрым словом. Тогда с появлением не всегда осязаемой свободы большинство граждан бывшего СССР испытали вполне осязаемое безденежье. Рухнули прежние общественные устои и идеалы, мы узнали, что 70 лет шли не туда, а куда дальше держать путь никто толком не указал. Но, вспоминая дни минувшие, нельзя огульно ставить крест на всём прошлом. Потому что были люди. Ответственные. И вершили они дела. Добрые.
О светлом отблеске 90-х рассказывает иркутский журналист и писатель Михаил Юровский.
Самое начало 2024 года в Иркутске ознаменовалось открытием выставки закупленных 30 лет назад для Художественного музея первым губернатором Иркутской области Юрием Ножиковым 20 работ молодых художников. Основу экспозиции составили 20 полотен иркутских художников, в 1990-е годы пополнивших музейные фонды благодаря содействию лично губернатора, изыскавшего возможности приобрести картины и передать их музею. То, что человек открытый и искренний прост со всеми - очевидней всего на примере Юрия Ножикова.
Искусствовед, арт-критик, ведущий научный сотрудник Иркутского областного художественного музея Тамара Григорьевна Драница очень хорошо помнит то время - начало 90-х. Люди седели без зарплаты, цены скакали каждый день. И она, практически от безнадёги решилась позвонить в приёмную губернатора. Каково же было её удивление и всех сотрудников художественного музея, когда на следующий же день Юрий Абрамович вместе со своим заместителем Яковенко лично посетили Художественный музей.
Среди авторов приобретенных картин – Сергей Григорьев, Николай Вершинин, Сергей Григорьев, Борис Десяткин, Геннадий Драгаев, Сергей Жилин, Сергей Коренев, Геннадий Кузьмин, Лев Сериков.
Это была первая для меня тогда выставка и тем более первый закуп моих картин нашим музеем. Мне тогда в мои 40 лет не было возможности купить ни подрамник, ни холст. Собирал я их можно сказать из подручных сопутствующих материалов. – Так вспоминает январь 93-го Геннадий Кузьмин. – Холсты готовил сам из портняжной ткани, из так называемой подборцовки. Грунтовал и натягивал холсты тоже сам. Делалось это так: покрывал холсты из портняжной ткани 2-3 слоями столярного клея с желатином. Потом белилами с тем же клеем. И таким образом готовил себе холсты вплоть до 2000-го года.
Однажды на меня вышла одна старушка и предложила купить за бесценок у неё резную ценнейшую икону «Никола Можайский», которая ныне является одной из жемчужин постоянной экспозиции религиозного искусства Галереи сибирского искусства. Данную икону Юрий Ножиков купив, тут же передал в дар музею «рельефную» икону XVIII века, - рассказывал иркутский коллекционер Григорий Красовский.
По мнению оставшихся в живых мастеров той поры Юрий Абрамович больше всего ценил и интересовался именно людьми. А иркутский адвокат Денис Машкин по началу 90-х даже попал в небольшое ДТП с участием «Нивы» Юрия Абрамовича. Самое удивительное было в том, признался Денис Юрьевич, что Юрий Абрамович сам вышел из машины, признал свою вину и тут же на месте заплатил потерпевшим лично.
Радость от общения с таким человеком как Ножиков не только не бледнеет с годами, признали все пришедшие на выставку «Юрий Ножиков. Спрессованное время», но возвращается к каждому знавшему этого удивительного человека ещё более яркой. И конечно, пока мы помним таких выдающихся людей и собираем вечера памяти их дел и встреч - всё не напрасно и не потеряно. Отдельную благодарность и небольшой рассказ об искусствоведе Тамаре Григорьевне Дранице хотелось бы представить дополнительно.
Драница - мастерица
Акушерка, принимающая на этот свет очередного иркутского художника. Мама Тома, принимающая каждого непринятого обществом творца. Бабушка Тамара – наша вечная хранительница очага искусства. Как ей это удается и есть ли величины в мире Иркутска, которых нельзя забывать, поговорили.
- Ушаков, Шпирко, Фридеман, Рубцов, Рогаль… Это кого очень хорошо знала, понимала. Ведь я с 73-го года в искусстве. Так в нем долго вообще не живут. Труженики тыла – Тетенькин, Костовский…
Люди, сделавшие Иркутск полным света-мысли, настроения, давшие эстафету ценить красоту во всем. Сама Драница из поколения, которое родилось в Сибири.
- Деда, полковника русской армии выслали во время начавшейся гражданской войны в Польше в 1918 году. А по материнской линии в 20-х годах дед уже сам убежал сюда – донской казак. Отец окончил Вторую мировую старшим лейтенантом, воевал в так называемых диверсионных войсках. Так, когда брали Кёнигсберг отец был в войсках, стоявших около неприступной крепости там, а рядом сбрасывали десант. И отец про войну ничего особо не говорил, только плакал, закрывал голову руками и выдавливал: «900 человек в одну ночь!..» По всему этому ветераны войны для меня люди абсолютно особые.
Евгений Владимирович Ушаков, Евгений Владимирович Шпирко, Вальтер Карлович Фридеман… Андрей Филиппович Рубцов – слава Богу, он ещё жив. Наконец, Виталий Сергеевич Рогаль… У меня были к ним совершенно особые отношения. Мало того, что это были большие художники, но ещё и ветераны Великой Отечественной Войны. А главное – несмотря на пережитые годы войны, репрессий и голода – это были абсолютно свободные люди. Людей такой внутренней свободы в настоящее время сейчас просто не встретить. Никакое время их не давило, не сломило, не сожгло. Это были абсолютные оптимисты, радовались жизни, как дети, и устремлялись к каждому дню. Но при этом прекрасно понимали трагизм нашего советского сосуществования. Прекрасно понимали, что мы – это некая площадка для неких чудовищных экспериментов. И тем не менее огромное человеколюбие, демократизм, и самое главное, я повторюсь, огромная внутренняя свобода. Они не боялись говорить то, что думают. Может осторожничал только ныне покойный Виталий Рогаль. Да и то, только потому, что был в свое время не раз председателем иркутского союза художников.
Лично я была покорена личностью Вальтера Карловича Фридемана, лучшего друга Тетенькина и Вычугжанина. Человек очень скромны, простой график. Он был из прибалтийских немцев и во время войны накануне Курской битвы взял языка. Благодаря этому мы узнали, когда начнется наступление. Деликатнейший, интеллигентнейший, с таким чувством юмора!.. Да и Евгений Шпирко тоже был с чувством юмора, всю войну и юную свою жизнь прошёл от Москвы и до Берлина и только в 47 году вернулся из Вены. Там еще наши войска задерживались. Он был зенитчиком. Когда я видела количество наград на их костюмах меня сначала робость одолевала, а они крайне спокойно к ним относились и одевали их только в канун победу на 9-е мая. Ушаков же очень любил сплавляться по бурным сибирским рекам с ребятами. У него ещё было одно увлеченье: он занимался древнерусской культурой. Еще дохристианской – славянской. И на его полотнах очень много сцен посвящено тем временам и под каждой картиной есть его личная аннотация. Потому что он и научные труды изучал и очень любил как он говорил «берёсту» … Но это то был певун, сказочник и страшный оптимист. Тогда можно было ещё высмеивать начальство.
Демократическое у нас время было! Какие статьи печатали в «Привале», где печатали статьи об искусстве, в «Восточке», да и в «Молодежке». А у Виталия Рогаля еще была мечта не просто одну картину написать в дань войне, но ещё и гигантскую картину-монумент посвященную репрессиям. Главное, что все они ни говорить, не писать о войне не любили. Что угодно – только не эта тема. Мы не могли видеть и знать оборотную сторону войны. Это что-то страшное и ужасное выходило. И на ней были не только ужасные моменты, но и право, комические. Вот где-то в 70-е годы я читала в газете статью, в которой один немецкий молоденький солдатик где-то там в Белоруссии не захотел воевать и бабки его прятали в белорусской деревне. И он там всю войну пересидел… После войны отправил в это село целый эшелон со скотом. С лошадьми и коровами в этот колхоз.
Это все говорит только о том, что весь наш народ был незлобив в войне. То было так... Но нельзя не вспомнить, как те же наши сибиряки, не ушедшие на фронт из-за возраста, все это лихолетье полной горстью хлебнули. Тетенькин и Костовский – труженники тыла.
Костовский рассказывал, как он не доставал до станка и подставлял ящик для работы на нем. Сама же я приехала в Иркутск после Петербургской академии имени Репина. Не думала, что тут навсегда останусь. Но потом я познакомилась с такими людьми как Вычугжанин и Галя Новикова и каких уже нет и быть не может. Это был большой взлет иркутской живописи. Ты то не застал всех этих людей и очень жаль. И мне почему-то казалось, что в Иркутске всегда так и будет. Марк Сергеев – Галин друг, тогда запросто приезжали московские артисты, такие как Миша Ульянов. Словом, все ученые, писатели, художники дружили. И многие к ней приходили как поэты к Ахматовой – часто и надолго в гости. Кстати, был ещё один удивительный фронтовик – это Аркадий Ильич Гутерзон. Он давно ушел, но это человек трагической судьбы. Он сам из-под Витебска и ушел добровольцем на фронт. В 41 же году попал в окружение. Его прятали так же белорусские крестьянки. Какой-то староста на него донес. Его, совершенно больного кинули в лагеря, и он совершенно истощенный все их прошел. Его освободили уже американцы. После войны он ещё десять лет просидел в сибирских лагерях…
Однажды его первого из Иркутска пригласили на персональную выставку в Москву. Это первый из всех послевоенных иркутян с большим успехом преподнесший свое искусство. И вот тогда тут началась травля. Мало с кем, со мной в том числе, делился тем, что все-все от него отвернулись. И он пришел к Гале. Галя, естественно, уважала этого человека. И вот он нам с ней чуть ли не самого детства рассказывал свою жизнь. Почему-то почти все люди приходили к ней исповедоваться. Она сама иркутянка. Родственники все из прибайкальских деревень. Кстати, у Гали будет 12 мая день рождения и выставка её работ скорее всего будет в июне-июле...
Автор: Михаил Юровский.