Каждое утро Нина Петровна начинает с трёх стаканов живой воды. Вода из крана пропущена через электрофильтр, затем отстояна от органики (медузы из слизи колышутся на дне. Господи, и это мы пьём!). Затем помещена в морозилку (вымораживать тяжёлые металлы). Затем лёд тает — вот вам и живая вода.
На завтрак салат из свеклы и моркови с черносливом. Вместо кофе — цикорий. Сахар? Я вас умоляю! От сахара сосуды превращаются в хрупкие стеклянные трубочки. Малейший скачок давления — и… Перед обедом клевер на водочке — для очистки кровеносной системы, 20 грамм. Перед сном яблочко. Ибо сказано французами: «Ешь по яблоку на ночь — и твой врач умрёт от голода».
У Нины Петровны возраст, когда комплимент: «Выглядите на все сто» — звучит бестактно. Где-то она прочитала: смерть не ждёт там, далеко впереди, а идёт рядом с тобой, рука об руку, как подружка. Нина Петровна возмутилась: она вовсе не хотела обзаводиться такой подружкой.
Смерть терпеливо и ласково уговаривает, как ребёнка, которого тащат в кресло зубного врача:
— Не бойся, глупышка, это совсем не больно. Все через это проходят.
Но Нина Петровна: «Нет, нет, нет! Все вы так говорите!» — мотает головой, тормозит ногами, отчаянно цепляется за всё по пути, упирается, торгуется, упрашивает.
***
В кухне работает телевизор. Раньше был Малахов, сейчас Малышева. Если честно, Малахов был более душевный, тёплый, уютный дядька.
Иногда телевизор переключается на спортивные новости. Как-то, подражая фигуристке, Нина Петровна пробовала исполнить полуторный тулуп — и не разогнулась. В скрюченном состоянии увезли на скорой.
Больше она опасные трюки не повторяет. Прыгнет раз пять через скакалку или просто мелко семенит на месте. Ибо восточным врачевателем сказано: «Если ты в состоянии не лежать, а сидеть — сиди. Не сидеть, а стоять — стой. Не стоять, а идти — иди. Не идти, а бежать — беги». И она бежит мелкой рысью.
Снова заявится мадонна с младенцем снизу, с претензиями: пол дрожит и трясётся. Нина Петровна выслушает, пообещает, что больше этого безобразия не повторится. Возьмёт специальные палки и отправится в парк, к таким же целеустремлённым приверженцам скандинавской ходьбы. Вернее, приверженкам — мужчин среди них нет. Ни одного.
Мамочки с колясками, которым они мешают, лениво комментируют с лавочек:
— Чем бессмысленнее жизнь, тем яростнее старухи за неё цепляются.
— Ничего, Анджел, скоро эти ископаемые вымрут, и воздух станет чище.
— Ага, жди. Они ещё нас переживут, простудятся на наших похоронах.
Пенсионерки сжимают искусственные челюсти, устремляют взоры в перспективу и ещё ожесточённее вонзают в снег свои палки.
Гражданская война, гражданская война… Она ведь не обязательно со стрельбой и взрывами. В стране давно идут вялотекущие, не объявленные братские войны. Молодёжь против пенсов и наоборот, нищеброды против зажравшихся, замкадыши против москвичей…
Настоящая ожесточённая передовая линия фронта, с жертвами и кровью, проходит по больничным коридорам. Белые — врачи, красные — пациенты. Или наоборот?
***
Дома Нина Петровна обедает супом из куриной печёнки, со срезанной горбушкой чёрного хлеба. Мякоть, особенно белого хлебобулочного изделия — яд, прямой путь к онкологии. Её она покрошит с балкона голубям.
Печёнка, когда её тушат, выделяет сытную, густую коричневую жижицу — чем не соус? На второе лепесток печёнки в «соусе» с кабачковым пюре. Трудно соблюдать ЗОЖ с пенсией в четырнадцать тысяч рублей.
Но у Нины Петровны с некоторых пор появился свой персональный ангел-хранитель. Он материализуется на пороге несколько раз в году, в виде молодой миловидной домохозяйки с 7 этажа. Они недавно заехали. Ангел, окутанный взбитой пеной пеньюара, сияя перламутровой улыбкой, вручает красивые хрустящие пакеты, набитые деликатесами.
Мороженые ягоды и зелень, фарш из индейки, окорочка, дорогие импортные котлеты и пельмени, морепродукты, сыр, копчёные колбасы и ветчина… Вредно, холестерин, но ведь бесплатно…
Когда-то в годы СССР и ранней перестройки Нина Петровна получала примерно такие продукты в спецпайке. Потом всё это появилось в магазинах…
Как сладко перед сном погрузиться во времена, когда она занимала в городе не последний по значимости пост: сидела на социалке. Она вспоминает, вспоминает…
***
Дёрнул тогда чёрт связаться с прямыми линиями. Повальная мода, видите ли, заигрывать с народом. Доиграются. Население надо держать в ежовых рукавицах.
А тут изображай из себя чуткого руководителя, вежливо и твёрдо обещай: «Возьмём на контроль… Внесём в план… Сделала пометочку… Я вас услышала… Примем меры».
И кому?! Работяги в это время трудятся, им не до прямых линий. Трезвонят активные бездельники: пенсионеры, домохозяйки, сумасшедшие яжемамки. Нина делит всех на категории: «почемучки», «истерички» и «патриоты».
Под старость люди становились любопытны, как дети. Какая-нибудь престарелая бабка, завсегдатай прямых линий, интересовалась: чавой-то на рынке орехи прогорклые? А чавой-то на яйцах штампики со сроком годности не ставят?
Нина про себя скрипнула зубами — вслух же ласковенько переадресовывала бабку в торговый отдел и Роспотребнадзор — пускай отдуваются.
Вот молодая неврастеничка сразу взяла визгливые ноты:
— Я тут с вашими блатными разберусь! С ребёнком перееду жить к вам в приёмную! В суд подам… В Москву напишу!
Разобравшись с нервной мамашей и электронной очередью в садик, Нина долго морщилась и тёрла виски. Секретарша поставила аппарат на режим «занято», сочувственно поила шефиню травяным чаем.
— Не жалеете себя, Ниночка Петровна. Может, хватит на сегодня?
— Давай ещё один звоночек, последний, — томно, слабо откликнулась Нина.
***
Последним звонил «патриот», работник краеведческого музея. Напористым голосом, который вздрагивал от глубокой скорби и обиды, сообщил такое, от чего хозяйка кабинета подпрыгнула до потолка.
16 мая сего года (то есть послезавтра) надлежало вскрыть капсулу времени. Капсула была замурована в 1960 году, ровно сорок лет назад, у мраморного обелиска Славы в центре города. В капсуле — письмо пионеров к ровесникам — двухтысячникам.
Почему до сих пор звонивший молчал?! А всё ждал, когда, кроме него, кто-нибудь вспомнит сие из ряда вон выходящее событие.
Батюшки! Без ножа зарезали! Нина в панике даже забыла спросить имя музейного благодетеля. Крикнула секретаршу, бросила трубку, тут же снова схватила, сама начала набирать номера. Вообще-то это дело управления культуры, но пока начальница в отпуске, Нина вызвалась замещать коллегу. Лишняя денежка не помешает.
Вот стыдоба была бы, прозевай знаменательную дату. Тут же пронюхают, набегут щелкопёры, борзописцы, прославят на весь свет. Дойдёт до Москвы…
У нас с этим быстро, только споткнись. Полно вокруг ослов, желающих лягнуть охромевшего льва. Нина мысленно показала ослам внушительную фигу.
***
Так, что у нас 16 мая в плане мероприятий? По закону подлости — с утра сразу два ввода в эксплуатацию стратегически важных объекта: городского суда и СИЗО. С речами, с разрезанием ленточек, с оркестром и аплодисментами. С высокими гостями, которые сунут обрезки ленточки в кармашки, вместо бутоньерок. С прессой, с банкетом в главном ресторане города..
Ввиду оптимизации и недостатка бюджетных средств, пришлось отказаться от пышной стройки. Суд скромно разместили в бывшем детском садике, а тюрьму — в цехе обанкротившегося завода на краю города.
И всё объяснимо: закрылся завод — молодёжи куда податься? Образно говоря — с кистенями на большую дорогу. Их за это куда? В СИЗО и в суд. Половина населения совершает преступления, а половина их ловит. И все при делах.
На открытие обязательно припрёт горстка засланных казачков, вражеских припевал с плакатами: «Стройте заводы и фабрики, а не тюрьмы!», «Даёшь садики вместо карательных органов!» Митинг не санкционирован, а потому активистов препроводят в чистенькие камеры СИЗО — главное, рядом, заодно и обновят.
Это до двух часов. После обеда отменить всю мелочёвку и плотно заняться капсулой-2000. Обзвонить газеты и ТВ — опять расходы, корми эту падкую на халяву, ненасытную братию. Заказать бравурную музыку, шары, цветы… Что там ещё заказывают по случаю вскрытия писем будущего?
***
Если вы вообразили Нину типичной административной вумен: с чудовищной халой на голове, в твёрдом мужском костюме, пошитом на века, в пышном индюшачьем жабо — вы ошибётесь.
Будучи в служебных командировках за рубежом, она привезла оттуда нежный и строгий офисный стиль. Золотая середина — вот конёк моды во все века.
Как одеться с изюминкой — но не вызывающе? Как выглядеть не молодящейся дамочкой — но и не тёткой, которая махнула на себя рукой? Элегантной и дорогой женщиной — но не прибавляющей себе года? Как, в конце концов, найти портниху, которая сошьёт идеальное платье: чтобы сохранялась дистанция между ним (платьем) и телом — увы, далеко не идеальным, но чтобы при этом не выглядеть мешком…
***
Заиграл телефон внутренней связи. В трубке — доверительный, раскатистый бас:
— Петровна. Вспомни-ка должок за собой.
— Если всё буду помнить — у меня поминалка… — Нина не лезла в карман за крепким словцом, такое загнула. На том конце провода оценили шутку. Довольный жирный смешок некоторое время сотрясал мембрану. Нина, морщась, отодвинула трубку от уха. Отсмеявшись, собеседник стал снова серьёзен:
— Значит, так, Петровна. Нужно потрафить одной важной персоне. Персону это вполне устроит капсула. Ну, эта… оболочка. Футляр из нержавейки. Контейнер, или как его… В чём письма в будущее отправляют. Письмо –музею и школоте, капсулу — мне, а я уж передам кому надо. Персона не ровно дышит к таким хреновинкам, целая коллекция у него. Надо уважить, Петровна, человек хороший.
***
И было всё: цветы, гроздья шаров, музыка, аплодисменты. Вызванные со стройки азиаты в новеньких оранжевых жилетах и сверкающих касках картинно позировали с лопатами, кувалдами и ломиками.
И вышел ужасный конфуз. Когда сняли плиту «Вскрыть в 2000-м году», и обнажился маленький мраморный саркофаг — он оказался… пуст! Растерянно начал фальшивить, хрипеть оркестр. «Бу-бу-бу-у-у-у!» — сказала последней труба и умолкла.
Местные чиновники стояли с зелёными от ужаса, а приглашённые высокие гости, напротив, с красными от негодования лицами. Согнанные из школы ребятишки разочарованно шмыгали простуженными носами. И только репортёры, это вороньё, эти падальщики, алчно щёлкали камерами. Кровь! Сырое мясо! Сенсация!
***
…Нина взошла в кабинет отчаянно и покорно, как на плаху. Секретарша заранее хоронила, смотрела как на покойницу. Так бы и треснуть паршивку, эта всех пересидит. Телефоны на столе уже разрывались.
— Твою, трах-тарарах! Ты, трах-тарарах! — не могла заранее проверить?! У тебя, трах-тарарах, глаз не было: плитка-то свежим цементом замазана, кто-то уже лазил! Опозорила на весь район, область, на всю страну!!
Предсказуемо полетели головы. Нина, примостившись непривычно на краешек стула, тихо отвечала на вопросы оперативника. Припёртая к стенке, выдала обладателя бархатного баса, что звонил накануне, вместе с его персоной: не его ли рук дело?
Но тот рвал рубаху на жирной волосатой груди и отрекался и от телефонного разговора, и от капсулы, и от таинственного друга-коллекционера, и от мамы родной.
Закон зоны: в какой бы ты заднице ни оказался, никогда, никогда, никогда не закладывай вышестоящего в иерархической лестнице. Нина лишилась кресла, званий и пулей вылетела на минимальную пенсию.
***
Прыг- скок, прыг- скок. Когда-то в детстве с подружками порхала через скакалку, считала: «30! 55! 100!» А сейчас скакнёшь пять раз — уже достижение, и сердце бьётся в горле, и валишься в кресло, и капаешь корвалол. Звонок в дверь.
— Только усыпила ребёнка! Как слониха! Вся штукатурка осыпалась! Люстра! Пожилой человек! Совесть имейте! К участковому!
В качестве вещественного доказательства на руках у нижней Мадонны орало дитя.
Нина Петровна знает законы и спокойна. С 8 утра до 10 вечера она вольна делать в своей квартире, что вздумается. Если кого и штрафовать за нарушение тишины, так это за младенческие вопли среди ночи.
— Я вам поражаюсь, — говорит она, тесня и выдавливая противницу на лестничную площадку. — Берите пример с соседки (имеется в виду продуктовая фея). Вашего возраста, тоже молодая, а какая милая, добрая, уважительная. Приносит подарочные корзины…
— Это с седьмого этажа? Да она, когда размораживает холодильники, всю просрочку спускает вам! Чтоб не выбрасывать на помойку! Весь дом в курсе, она же вас падальщицей обзывает! Вот вам! — хохочет мадонна.
***
…Нина Петровна, шаркая тапками, плетётся к шифоньеру. Раздвигает плечики с добротными шерстяными нафталиновыми костюмами: сто лет провисят — ничего с ними не будет. Раскапывает узлы с чулками и тряпками, отодвигает заветный мешочек со смертным. Вынимает большую обувную коробку. Из гнезда гофрированной бумаги достаёт продолговатый округлый предмет, похожий на термос. Она всегда его достаёт, когда тяжело на сердце.
Гладит холодную сталь, дышит на неё, протирает затуманенную поверхность. Оттуда, как из зеркала, смотрит гладкое, удлинённое молодое лицо Нины Петровны. Развинчивает капсулу на половинки, там лежит свёрнутый в рулончик, перевязанный золотым шнурком, плотный лист бумаги. Всё прекрасно сохранилось!
«Дорогие пионеры!
Обращаются к вам ваши ровесники из далёкого 1960 года! Наша жизнь интересна и полна событий. Мы учимся, читаем интересные книжки, ходим в походы, помогаем взрослым, боремся за мир во всём мире, собираем металлолом и макулатуру.
Но мы вам немножко завидуем. Вы будете жить при коммунизме, ваша жизнь будет ещё насыщеннее, полезнее и интереснее! Вы будете жить в государстве мира и справедливости! Вы нас не подведёте! И какими бы фантастическими не казались сегодня мечты о будущем - мы уверены, наши потомки превзойдут наши самые смелые, самые прекрасные ожидания».
***
Нина Петровна сидит над письмом и час, и два.
Она была на закладке этой капсулы. В голубом небе летели прозрачные, как растерзанные клубки сахарной ваты, облачки. Светило солнце, разбитое на кусочки, дрожавшее в чистых весенних лужицах после дождя. Десятки луж — десятки солнышек.
Школьники хихикали, толкались локтями. И вдруг враз подтянулись, притихли, посерьёзнели.
И сейчас жить вполне недурно, но в 2000-м году всё точно будет по-другому, просто фантастически, не сравнить!
Процветает прекрасная голубая планета Земля без границ. Все народы — братья.
Широкие проспекты, прекрасные парки, стеклянные дома-дворцы, летающие поезда, автомобили-амфибии, красивые, стройные люди в облегающих серебристых комбинезонах. На Марсе и Луне пионерские лагеря, космические корабли долетают за полдня…
— Без сегодня нет завтра! Без завтра нет будущего! Без нас не было бы вас! — звонко чеканит старшая пионервожатая Ниночка с пушистыми косами, в бордовой пилотке набекрень.
То ли тушь потекла, то ли ресничка попала, то ли солнце ослепило… Крупная прозрачная слеза ползёт по пухлой алой Ниночкиной щеке, и подпрыгнувший фотокор успевает щёлкнуть удачный кадр.
Её лицо со счастливой слезой появилось в районной, областной и даже общероссийской газетах… Жаль, те газеты не сохранились. Да чего там газеты — страна не сохранилась.
***
На двор опускаются сумерки. Тщательно сворачивается драгоценное письмо, рулончик затягивается золотым аксельбантом. Тяжёленькая, нагретая на коленях капсула возвращается в гофрированное гнездо, бережно укладывается в коробку и на дно шифоньера.
Нина Петровна обязательно отнесёт капсулу в музей, завтра… Пожалуй, лучше послезавтра… Нет, послезавтра пятница, бестолковый суетливый день. Лучше в понедельник.
Вот только ещё разок, самый последний, раскроет свёрток, полюбуется — и вернётся в тот весенний день… Зажмурится на солнце, яснее и щедрее которого никогда больше не будет в жизни. Подставит лицо под тугой ветерок, пахнущий землёй, нежной игольчатой травкой, сладко-горькими листочками.
Тёплый майский ветер шевелит русые, чёрные и рыжие волосы на круглых детских головах, взбивает и заносит набок пышные девчоночьи банты, позванивает орденами и медалями на груди ветеранов. И играет золотыми кисточками на пилотках, борется с тяжёлым бархатным малиновым стягом. И надувает пузырьками белые ситцевые блузы, трепещет в складках тёмных юбок и шорт над красными, покрытыми гусиными пупырышками голенастыми пионерскими ногами…
— Без сегодня нет завтра! Без завтра нет будущего! Без нас не было бы вас!..