Глава 15 / начало
Так, теперь разобраться, где я, и что я. Вернее кто. Что рядом идущая со мной кричала? Нина! Значит я Нина Егоровна. Как же так получилось? Васька с зельем напутал? Исключено! Ладно. Мне память Нины нужна. Как представится возможность, буду трясти старушку. Хотя сейчас она совсем не старушка. Ну, а пока мне плохо. Последствия ранения. Какого только? Я рассматривал идущих рядом со мной. Взвод. Женский. Судя по сумкам через плечо, санитарный. Следом топают мужики. Лица у всех хмурые. Жара. Пот бежит по спине, по лицу. Особенно под шинелью, скатанной, через плечо. Ноют плечи, тянет рюкзак. Бьёт сзади по ноге винтовка. В сапогах хлюпает. Сейчас бы разуться, да босиком! Где красивые сапожки? Где юбочки, чуть ниже колена? В кино так!
Почему на мне сапоги на три размера больше? Брюки стянуты на поясе верёвкой, не сползли чтобы. Гимнастёрка явно не моя.
Понимаю, что ощущаю жуткий дискомфорт между ног. Что это? Опускаю глаза, посмотреть. И вижу, что наступаю на капли крови. Кто-то ранен? Но пока молчу. Между ног, такое чувство, что стеклянные штаны. Стараюсь ставить ноги, как можно шире. И запах! Гнили, нет, гниющей крови. Я ранена. В ногу. В пах. И рана открылась. Нужен привал.
Вдруг из кустов выходит военный. Присвистнул, и как закричит.
- Воздух! Рама! - Из кустов раздаётся громкий гогот. Все задрали головы. По фильмам помню, что это значит самолёт. Но его нет. На небе не облачка.
- Товарищ старшина, разрешите выйти. - Из нашего строя выходит пожилой мужчина. Старшина молча кивает. Мужчина подходит к смеющемуся солдату и без замаха отвешивает ему пощёчину.
С громким воплем, «Наших бьют!», из кустов выскакивают ещё солдаты. И начинается потасовка. Что происходит? Наш взвод собрался в кучку, попадать под горячую мужскую руку, никому не хочется.
- Прекратить! - Орёт старшина,- Кому сказал! Прекратить! - Какое прекратить. Его никто не слышит. Раздаётся выстрел. - Смирно! - Дерущиеся неохотно расходятся.
- Что произошло? - Обращается подбежавший капитан к старшине. - Зачинщиков, ко мне!
Старшина не трогается с места, стоит по стойке смирно. Молчит. Мы тоже все вытянулись в струнку. Стараемся не пропустить ни слова.
- А вот сейчас не понял? - Округляет глаза капитан.
- Товарищ капитан. - Набирает полную грудь воздуха старшина. - Разрешите обратиться. - Капитан лишь бровь поднял.
- Следуем на передовую. С госпиталей. Девчата на передовой. А эти... - Старшина умолк, сглотнув ком в горле. - Они от фрица далеко. Бьют его хорошо, но далеко. Дальнобойщики. А девчонки... Нина, контуженная. Речь нарушена, Наташка. Пигалица. Она командира своего на себе... Ногу ему оторвало. На одной жиле осталась болтаться. Так она зубами. Под обстрелом. Жилу ту перегрызла. А Келена, три дня... Четверых в воронке. Всех потом живыми доставила. А они... Рама. - Последнее слово старшина почти прошептал.
Капитан с каждым, словом становился все бледней. Ноздри его раздувались в негодовании. Он тяжело вздохнул. Голос его сорвался.
- Там, хгм -хгм. Там, у реки. Баня. На кухне получите, сух паек. - Он резко развернулся, и пошёл к дальнобойщикам (Артиллеристы. Дальнобойное орудие. Жаргон - дальнобойщики).
Оказывается рама. Это жаргонное. Падшая женщина. А мы глупые самолёт высматриваем.
К реке мы кинулись бегом. Уже заходя в воду, услышали голос старшины. «Разойдись». Ждал бы кто его. Побросали всё на берегу и как были в одежде в воду. О! Блаженство!
Оказывается я контуженная и у меня речь нарушена. Хорошо, хоть разговаривать не надо. Руки привычно выполняли работу по уходу за телом. Главное не зацикливаться на этом. Тело само знает, что делать. И тут пришло понимание, что у меня, вернее у Нины, обыкновенные критические дни. И судя по пятнам на дороге у кого-то ещё. Девоньки! Милые! Родные! Как же вы мучились! Поклон вам низкий. Ну, да. Наша родная армия совсем не предусматривала женского обмундирования. Вот и сейчас я в мужских трусах. Широких, длинных. Совершенно неприспособленных для женского тела.
- Нина, — подошла ко мне маленькая Наташка. Как старшина её назвал? Пигалица. Худенькая, метр в прыжке. Как она здоровенных мужиков с поля боя уносит? - Видела? - Заговорщически подмигнула она мне. - Там бельишко дальнобойщиков сушиться. Пошли, пару рубах на тряпки разорвём. Хоть спать в сухом будем. - Я кивнула. То есть кивнул соглашаясь. Уже смеркалось. Мы напарились в баньке. Плотно поужинали, выстирали все своё белье и теперь блаженно растянулись у костра. Я только собрался найти в голове Нину. Память тела это хорошо. Мне ещё её текущая память нужна. А для этого мне надо с Ниной связаться. Я думаю, моё сознание сильнее, оно подавило сознание Нины. И та, где-то в закоулках сидит тихонько, боится выйти. Пока это у меня не получается сделать. Нет сознания. Полная пустота. А теперь вот, пойдём бельё воровать. Это не наша современность, где всё к услугам женщины. Здесь бинтов и ваты в госпитале не хватает. Что уж говорить о солдатках. Выкручиваются девчонки, как могут. Подслушал разговор. Девушку, кажется, Раиса звать, она вновь прибывшей, Алле рассказывала.
Что сейчас им со старшиной повезло. Человек пожилой, понимающий. Из рюкзака лишние тряпки не выкидывает. А до этого был. Жуть, какой строгий. В рюкзаке всё должно быть только по уставу. И ничего лишнего. Так девчонки эти тряпки, куда только не прятали, чтобы он их не выкинул. И всё равно, найдёт и заставит сжечь. Так они выход нашли. Мягкой травы нарвут. И обтираются и подкладывают. У всех ноги зелёные были. Смешно. И девчонки смеются.
С Наташей мы стащили три нательные рубахи и двое кальсон. Есть что разорвать.
У костра работа закипела. Пока хозяева пропажу не обнаружили, надо всё попрятать.
- Девчонки? - Подола голос одна из девушек. Покопался в памяти, не могу вспомнить, как звать её. - А если из комсомола исключат то, что будет?
- А почему должны исключить? - Не поняла Рита.
- Я из госпиталя на фронт сбежала. Это уже третий раз. Меня пообещали исключить. - Вздохнула она.
- Ой, — махнула Наташа рукой, — на передовую попадёшь, и всё забудется. А в госпитале то, чего не сиделось?
- Да только и слышно сестричка, да сестричка. Я один раз четверо суток бегала от раненого к раненому. Не спала. А потом, как споткнулась, упала и уснула. Мне девчата рассказывали, — Девушка хохотнула, — я на полу лежу, а молоденький лейтенантик на локте приподнялся, да как крикнет Молчать! А потом на меня указывает. Приказал шёпотом стонать. Чтобы меня не разбудить. Я так на полу четыре часа и спала. Потом военврач разбудил.
- Ты думаешь, на передовой спать будешь? - Удивился кто-то.
- Почему спать. Фрицев я бить буду, а не между кроватей бегать. - Сделала строгое лицо девушка.
- Нин, ты, как? - Повернулась ко мне полненькая девушка. Кажется Груня.
- Х-х-х-х, - больше моё горло ничего не выдало. Явно при контузии у Нины, что-то с головой случилась, в таком состоянии ещё и трусы украла. Я опять пустился в закоулки сознания. Темно, пусто. Память тела, память души, а текущая память, где? Где Нина? Так могло произойти, если она мертва. Но я же с ней разговаривал. До последней минуты.
- И, что? - Вывел меня из задумчивости высокий голос. - Мне не стыдно. Да я была пэпэже (Походно - полевая жена.) А, что мне было делать? Я в батальоне одна. Да, незаконная. Командира батальона я не любила. Иногда, даже просто терпела. А что делать? Я сама пришла к нему в землянку. Одни мужики вокруг. Я в землянке вместе с мужчинами. Мне угол отделили. Простынкой отгородили. В бою сестричка, помоги... А после боя в туалет страшно выйти. Каждый старается подстеречь. И вам советую. Окажетесь одни с мужиками. Идите в землянку к командиру. Безопасней.
Искать сознание Нины я перестал. Нет его. Теперь я просто сидел и слушал девушек. А у меня волосы на голове шевелились. Я пытался вспомнить факты истории про ВОВ. И ничего, что рассказывали здесь, ничего в истории нет. Не учат нас этому. Зато пэпэже презирать научили. Я эту реплику хорошо запомнил. В институте на параде, посвящённом Великой Победе. Навстречу нашей группе шла пожилая женщина, вся грудь у неё была украшена орденами и медалями. И вот кто-то в толпе с призрением сказал, что мол, пэпэже. Ещё бы у неё таких наград не было.
Цитаты из книги У войны не женское лицо.
