Сегодня очень тяжёлая тема. Для меня лично. И я думаю, что для многих родителей взрослых детей с психиатрическими диагнозами и самих пациентов психиатрических больниц. Речь о недобровольной госпитализации. О её причинах и последствиях.
Не о той, что происходит по решению суда, совсем о другой.
Но начну я издалека. Вы надеюсь, помните ещё про мою бывшую одноклассницу Таню, ту, которая вдруг появилась в на горизонте в последних числах октября. И эти пять месяцев мы с ней очень плотно общались.
Настолько плотно, что такого общения я не припомню за все годы, сколько мы знакомы. А знакомы мы с ней, на минуточку, больше тридцати лет.
С тринадцати, с восьмого класса. Именно тогда я перешла в новую школу и оказалась за одной партой с очень странной, но очень позитивной девочкой, веселушкой и хохотушкой.
Спустя два года и она сменила школу, перешла в ту, где работала её мама. Из-за французского, которого в нашей школе не стало, уволился единственный учитель.
Но даже этот факт не повлиял на наше с Таней общение. Оно не прекращалось, даже когда я поступила в университет, а она в педагогический колледж.
Я вам всё зачем вот так подробно рассказываю? Затем, чтобы вы поняли суть проблемы. Что это для меня не посторонний человек. Я видела её всякую. Я знала, ещё учась в институте, что она не совсем здорова. Этот факт не скрывался.
Считала ли я её когда-нибудь своей подругой? Нет, я хотела считать. Но потом поняла, что дружить с нездоровым человеком, который может пропасть на годы невероятно сложно.
А Таня пропадала. Пару раз, на несколько лет. Потом внезапно находилась. И я узнавала все новости: как ей было сложно, как долго она ле4илась.
Как несправедливо устроен мир: свекровь после смерти Таниных родителей перестала отпускать к ней сына, у которого аутизм, потому что, она, Таня, якобы "плохо на него влияет, парень приезжает домой взвинченный." И к себе в гости не приглашают. "А она мать, имеет право видеть своего уже взрослого ребёнка."
И вот это "имеет право" проскальзывало в каждом нашем с ней разговоре в последние пять месяцев, когда мы очень плотно общались. Ходили к ней с Серафимом на блины, она приходила к нам в гости.
Для неё это было важно. Необходимо было знать, что её, несмотря на диагноз, не боятся, что она такой же человек, как и все.
Не лишенный дееспособности, вполне вменяемый благодаря подобранной терапии. Только смеётся громко. А так общается на любые темы, с одной мысли на другую не перескакивает. Эмпатии не лишена.
А даже напротив, ведёт себя так, как иной нормальный, психически здоровый человек, не догадается.
Звонит, например, говорит: "Слушай, вы меня в гости пригласили, а как же я пойду с пустыми руками? Неудобно как-то. Нужно Серафиму что-то подарить."
Отвечаю: "Не надо, Таня." А она ему то футболку подарит, то шарфик, который сама связала, то раскраску, то учебники по литературе за старшую школу ещё из нашего детства.
Я ей в ответ духи, что-то из бижутерии, игрушки для кота.
А в тот понедельник опять звонит: "Ой, что делать не знаю. Надо же что-то подарить ребёнку. А нечего. Нашла три конфетки в сумке. Нормально будет? Эх, была б у меня карта, я бы больше купила. Но карту забрал брат. Не доверяет. Может, и правильно. Потрачу деньги куда-нибудь не туда, например, на косметику, забуду, что пенсия маленькая. Он у меня справедливый. А с другой стороны обидно. Я взрослый дееспособный человек. За что так со мной?"
И вот примерно две недели назад Таня взбунтовалась. Устала от жесткого контроля, от того, что проверяют в доме всё, даже мусорное ведро. Высказала брату и не только брату, что она свободный дееспособный человек, имеет право на счастье.
Имеет право встречаться со своим сыном, которого ей запрещают видеть. Связь только по телефону и то в присутствии свекрови.
Может общаться с тем, с кем сама хочет. И вообще - она женщина. Ей нужна семья и ещё один ребёнок для полного счастья. Только её ребёнок, которого у неё никто не отнимет.
Ой, как зря она это сказала. Очень зря.
Говорила ей: "Молчи. Нельзя об этом. Десять раз подумай, нужно ли тебе такое "счастье". Сможешь ли ты его воспитать? А если вдруг ребёнок родится нездоровым?"
Вроде как согласилась со мной. Но брату всё равно всё высказала. Потребовала оставить её в покое.
Брат, разумеется, поехал к врачу и там уже, в диспансере, был разработан целый план по недобровольной госпитализации в круглосуточный стационар.
Естественно, сама Таня, на это не согласилась бы. По её мнению, состояние стабильное. Она даже ходила на собеседования, искала себе работу, чтобы стать финансово независимой. И вроде бы уже даже договорилась, что будет убирать территорию близлежащего магазина.
Но вышло всё не так, как мечталось. Её обманули, сказали, что будет ходить на дневной стационар, а к назначенному времени подогнали к диспансеру "карету" с крепкими санитарами.
Я то сразу знала, что так будет. Ещё когда она мне сказала при нашей последней встрече, что ей велели явиться с тапками и халатом.
Не нужен на дневном халат, не нужны тапки. Все ходят в уличной одежде, на обувь надевают бахилы. Максимум нужна простынь на процедуры.
А Таня была просто уверена, что пойдёт на дневной. Ещё сказала на прощание: "Я тебе завтра вечером позвоню, расскажу, что назначили, узнаю, работает ли Елена Сергеевна, к которой в апреле пойдёт Серафим."
Не позвонила...
А сын мой очень очень тяжело воспринял это. Он уже привык к Тане за эти пять месяцев. Осваивал с ней в настольные игры, играл на синтезаторе. Она ведь училась в музыкальной школе и успела немного поработать с детьми, пока ей не запретили.
И вот мой сын ходил кругами четыре дня, всё вздыхал, говорил: "Позвони Татьяне Викторовне. Она не могла вот так взять и пропасть. Что-то случилось."
И я позвонила. 8 марта. Трубку взял брат и сообщил то, о чём я уже знала заранее.
И за чем-то начал оправдываться: "Ну ты же понимаешь, у меня другого выхода не было. Пришлось обмануть."
Я его понимаю, очень хорошо понимаю. Он взвалил на свои плечи непосильную ношу в виде двух инвалидов: Тани и старшего брата. Ради них отказался от своего семейного счастья. Нет у него жены. Нет детей.
И я всецело поддерживаю его решение. Потому что знаю Таню, она от слов всегда переходит к действиям. Было уже такое, и не раз, что она пыталась устроить свою личную жизнь. Всё заканчивалась очень печально.
Но всё равно во мне вскипает негодование. Как так можно обмануть человека, взять и отправить его против воли в круглосуточный стационар? Надо было уговорить, объяснить.
Человек вменяем, не лишен дееспособности, но за него всё решают родственники и лечащий врач. Только потому что у него есть диагноз и инвалидность.
Я почему не люблю ходить с сыном каждый месяц в диспансер? Мне там очень плохо, неуютно.
На каждой стене какие-то угрожающие надписи о том, что лечащий врач имеет право принять единоличное решение об экстренной госпитализации и вызвать бригаду во время приема. Согласие 6ольного не требуется. А если он будет отстаивать свои права, то его ещё и оштрафуют по статье за угрозы и нападение на медработника.
И самое страшное, что родители вот этих взрослых детей тоже никак не могут повлиять на ситуацию. Это раньше, у них спрашивали согласие. Они могли отправить ребёнка до 18ти лет в стационар, а потом передумать и забрать его буквально через пару дней, написав соответствующее заявление.
А теперь, если они не опекуны, человек дееспособен, они, получается, уже никто, так, посторонние люди. Будут ждать месяцами выписки.
Хотя что-то мне подсказывает, что и опекуны теперь имеют немного прав.
Но у "посторонних людей" их ещё меньше. Теперь пытаются отобрать последнее одно право - посещать своих взрослых детей и других родственников в психиатрических стационарах. Вместо этого хотят ввести смс-оповещение о состоянии пациента.
Вы уже, наверное, слышали об этом, на мой взгляд, чудо.вищном постановлении минздрава, которое было подписано в начале августа на самом высшем уровне и вот-вот вступит в окончательную силу?
Пациентов лишили свободной переписки, телефонных разговоров, свиданий, встреч с родственниками и адвокатами.
Не по решению суда. Просто так. Теперь всё решают врачи, кому можно позволить такую роскошь, а кому нельзя. И зачастую вопросы решаются абсолютно не в пользу пациентов.
Стигматизация продолжается. Людей с психиатрическими диагнозами лишают элементарных прав, в том числе права на общение. Сначала это коснулось пни, теперь вот уже круглосуточных стационаров. Мне лично страшно жить в таком обществе. Страшно идти к психиатру, что-то ему рассказывать про сына, спрашивать совета.
Потому что он может вместо того, чтоб помочь, что-то там единолично решить за всех, посчитать, что мой взрослый ребёнок опасен для общества. Хотя он совсем неопасен. А что - имеет право. Вот же чёрным по белому везде написано.
А ведь так уже было. Едва удалось тогда, три года назад, отстоять сына. Об этом есть статья в старом блоге. Нас удерживали в кабинете, закрывали на ключ дверь, пытались вызвать санитаров. Хотя на приёме сын вёл себя тихо и скромно. А я всего лишь рассказала о ситуации в техникуме, о том, что его оговорили, написали 9 докладных, выставили виноватым, пытались отчислить. Хотя пострадавшей стороной был он. Тогда врач даже никто слушать не стал. Социально опасен и точка. И если бы я не дошла за заведующей, и она бы не встала на мою сторону, история могла закончится очень плохо. У меня до сих пор всё внутри кипит от этой несправедливости
Кому интересно, можно найти ту статью и прочитать. Так что не понаслышке обо всём этом знаю, сама испытала на своей шкуре, что значит быть родителем взрослого ребёнка с психдиагнозом.