Лечение было назначено, но должного эффекта пока не наступало, оставалось только ждать, говорил дежурный врач.
Дни тянулись, праздники всё никак не заканчивались. С питания сына сняли, и снова перевели на глюкозу.
Нам оставалось только молиться и ждать. Мы ждали и молились. Изо дня в день ухудшалось состояние нашего малыша, процент кислорода на аппарате ИВЛ снова был выставлен на максимум. Так мы лечим его легкие, успокаивал нас дежурный.
Мы дружно цеплялись за ниточку, которая как-будто могла каким-то волшебным образом вытащить сына.
В социальной сети я зарегистрировалась с исходными данными ребенка при рождении. Администратор определил меня в группу родителей детей с экстремально низкой массой тела – до 1кг.
В группе шло живое общение мам и родителей, которые уже прошли этот путь, или находились в процессе, как я.
Путь некоторых малышей завершался печально, родители навещали своих крошек на кладбище, и называли их ангелами.
Когда в группу поступало новое сообщение, с упоминанием имени мальчика или девочки, который стал ангелом, я ревела белугой.
В группе я написала свою историю от начала и до текущего момента, когда сын не мог выкарабкаться и побороть инфекцию, которая прилипала к нему, каждую новую неделю, в каждой новой палате, не давая шансов на жизнь.
Участники группы поддерживали меня изо всех сил, даже просто постояв рядом, и послушав, с одной единственной фразой: Терпения!
Время на поддержку находилось и у тех мам, детки которых, были глубокими инвалидами. Они в свое время вымаливали своих детей в храме при той же детской городской больнице, что и мы теперь.
Молились и проклинали инфекцию, противостоять которой было невозможно из-за отсутствия иммунитета у ребенка.
Мы были абсолютно чужими людьми, но единая боль за жизнь детей делала нас самыми близкими, самыми понимающими людьми в этом вопросе.
Однажды, мой отец, на очередные слезы и негодования по поводу отсутствия улучшений, совершенно серьезно спросил меня: - Зачем ты вообще туда ездишь?
Правда, а зачем?
Мальчик, наш сосед из палаты №5, он был обречен, наверное. Родители крайне редко навещали его, а когда стояли у его кувеза, то никогда не плакали, они улыбались, махали за него ручками, делали фотографии с ним, испытывая настоящее родительское счастье.
Возможно, потому им было так легко и безмятежно, что они плохо понимали русский язык. И то, о чем рассказывал лечащий врач их сына в редкие визиты, было недоступной для понимания информацией. Врачи никогда не говорят родителям, что их ребенок безнадежен.
Из реанимации могут позвонить только в одном случае.
Одна из женщин, мама из группы недоношенных детей, предложила мне отдать вещи маленького размера, которые у нее сохранились в большом количестве.
Мы встретились с ней в метро, и она отдала огромные пакеты детского, совершенно бесплатно, я угостила ее лишь плиткой шоколада. Я постеснялась расспрашивать ее об успехах сына, которому удалось выкарабкаться, и он уже ходил в школу.
Мне она показалась грустной, или просто уставшей, или чем-то расстроенной. Конкретно в случае с этими вещами у меня не было никаких предрассудков или неприятных ощущений, и какой-то брезгливости.
Все вещи я аккуратно настирала, нагладила и отложила до лучших времен, в надежде, что они с нами случатся.
Спасибо за ваше участие и лайк. Продолжение следует.
