28 февраля отмечает юбилей Алла Сигалова. Хрупкая женщина со стальной волей, она совмещает ипостаси хореографа, актрисы, режиссера, а также возглавляет кафедры сразу в двух театральных институтах — в Школе-студии МХАТ и в ГИТИСе.
Накануне, 26 февраля, в Санкт-Петербурге вместе с премьером Мариинского театра Владимиром Шкляровым она вышла на сцену в проекте «Не только балет», куда помимо «Магии целого» вошли и «Диалоги о любви».
IPQuorum попытался поговорить с Аллой Михайловной о воспитании чувств, внутренней свободе, а также о том, почему счастье — это вопрос выбора.
— Вы производите впечатление достаточно закрытого человека, и тем не менее во втором акте вечера-спектакля «Не только балет» вы отвечаете на вопросы зрителей. Что вам это дает?
— Мне это интересно. Более того, мне кажется, что сейчас я имею право на такое открытое общение. Я накопила очень много опыта и знаний для того, чтобы прийти и разговаривать с большим залом.
— Как, по-вашему, зачем люди ходят в театр?
— Столкнуться с другой реальностью, получить эмоциональный заряд, вдохновиться.
— При этом в одном из интервью вы сказали, что в театр ходит всего 9% и это элитарное искусство…
— Это не я говорю, а статистика.
— Хорошо, но что сегодня вас мотивирует двигаться дальше, когда за спиной такое количество поставленных и срежиссированных спектаклей?
— Для меня театр — это прежде всего встречи с талантливыми людьми. В поисках талантливой себя. Всегда хочется найти, где ты талантлив. А где я талантлив? Вот и ищем. Меня часто мотивирует наличие актера или актрисы, которая побуждает меня к совместной работе, и тогда подбирается материал на определенную индивидуальность.
— Вы чаще соглашаетесь на предложение того или иного театра или инициируете их сами?
— По-разному. Бывает, тебя приглашают на конкретный спектакль, поставить ту или иную партитуру, определенное название. Тогда ты уже думаешь, можешь ли ты это сделать, готов ли к этому или нет. А бывает так, что ты предлагаешь какое-то название. Все всегда индивидуально.
— При этом вы говорите: «Я работаю тогда, когда хочу, делаю то, что хочу...» Как вам удалось достичь такой внутренней свободы?
— Хороший вопрос. У меня такое ощущение, что это врожденное. Вот я даже смотрю на своих двоих детей, они настолько разные, хотя воспитывались в одной семье, росли в одной среде. Понимаете, мне кажется, что внутренняя свобода закладывается изначально. Другое дело, что потом что-то может немножко корректироваться, но все равно есть основа, которую сдвинуть очень сложно.
— При этом вы воспитывались достаточно в жестких условиях, учитывая Вагановское училище…
— Ну так меня оттуда три раза выгоняли за плохое поведение.
— Как думаете, свободный человек раздражает окружающих?
— Мне сложно сказать, я настолько привыкла, что меня все везде любят. Возможно, поначалу и есть некоторое раздражение, но оно быстро уходит. Думаю, я вызываю у людей огромный интерес. Потому что все-таки такая внутренняя свобода — это аномалия.
— Ваша героиня в сериале «Балет» — хореограф с мировым именем — закрывает спектакль, потому что, по ее мнению, он недостаточно точен, интересен. Могли бы вы так поступить?
— Нет. Я считаю, что это непрофессионально. Я такого даже представить себе не могу. Этого не может быть. Потому что если ты, скажем, два месяца делаешь спектакль и видишь, что он бездарный, то никто, кроме тебя, в этом не виноват. Делай что хочешь, бейся головой о стенку, но это — твоя ответственность. Бери себя в руки и выплывай. А как?
Или иди к художественному руководителю, кайся: «Прости меня, умоляю, помоги». И так бывает, когда главный режиссер театра видит, что приглашенный режиссер не справляется, то закатывает рукава и внедряется в работу, спасает спектакль, как это называется. Но я считаю, что это абсолютно унизительная вещь. Если ты начинающий режиссер и мэтр тебя спасает и тем самым тебя учит — это одна ситуация. А когда ты уже взрослый человек, то должен сам.
— Как вы для себя оправдывали поступок своей героини?
— Психанула.
— Профессионал не имеет на это права?
— Нет. Потому что театр — это жесткое производство, это затраты энергии огромного количества людей, и ты просто не имеешь права подвести этих людей, обмануть их доверие. Режиссер — это человек, который полностью берет на себя всю ответственность за то, что происходит с работой, которую он на себя взял. Любая неприятность, которая может случиться за два-три месяца работы, — твоя ответственность. Вплоть до того, если артист отравился макаронами в буфете.
— Как сочетается свобода и столь жесткие ограничения?
— А внутренняя свобода — это и есть жесточайшие рамки, в которых ты живешь. Свобода — это не анархия, тут вы путаете.
— Вы сказали, что для вас очень важно «наличие актера или актрисы». Как вы понимаете, «ваш» этот артист или нет?
— Не думаю, что есть такое понятие «мой артист» и «не мой артист». Мне кажется, скорее важно, видишь ли ты этого артиста в определенной роли, принимаешь ли. И уже если на каком-то актере останавливаешься и приглашаешь его в спектакль, то обязан довести его до того состояния, когда зритель придет и будет восхищаться его работой, говорить: «Боже, какой потрясающий артист, как хорошо играет!»
— Вы сказали, что перед премьерой «Карениной. Процесс» в Театре Наций не были довольны артистом, который исполнял роль Вронского.
— Да. И потом я его поменяла. Потому что в моем спектакле очень важен треугольник Вронский — Каренина — Каренин.
— Простите, я видела первую версию, но было сложно понять, как можно предпочесть кого-то Алексею Александровичу Каренину, которого играет Игорь Витальевич Миркурбанов?
— Это ваш субъективный взгляд. Каждый человек, сидящий в зале, делает свои выводы, и у него свои предпочтения. Опять же, зрители — это не Каренина. Она воспринимает мужчину так, как воспринимает. Она молодая женщина, ей 28 лет. Она хочет полноты жизни. Вы разве не знаете, что на кого-то одного ты реагируешь физически, а на другого нет. Существует физиологическое влечение. Есть эротическая составляющая в нашей жизни. И от этого очень многое зависит.
— Можно ли их отношения считать разновидностью треугольника «Карпмана», где каждый примеряет на себя роль спасателя, жертвы и агрессора?
— Все эти формулы довольно занятны, но жизнь гораздо сложнее, мощнее и непредсказуемее.
— В одном из интервью вы сказали, что каждый из героев прошел огромный путь и самый трудный — у Вронского. Почему?
— Потому что с Анной на небесах или в аду, куда она попала, Бог ее знает, неизвестно, что случится, а с Вронским страшные происходят события здесь и сейчас. Поэтому, конечно, в большей степени в итоге я переживаю о Вронском.
— Почему для себя вы выбрали роль обвинителя?
— Потому что обвиняю Анну прежде всего в том, в чем часто обвиняю себя. В том, что порой ты настолько захвачен эмоциями, что не можешь прийти в себя от этого амока.
— Его невозможно победить?
— Я бы хотела познакомиться с таким человеком.
— О том, что бывает, когда не управляешь чувствами, написаны «Ромео и Джульетта», «Отелло», «Анна Каренина», говорите вы, и при этом — это все ваши спектакли. Вас интересует тема управления чувствами?
— Театр вообще только этим и занимается.
— Если любить больно, то почему люди хотят испытать это чувство?
— Яркие чувства — это всегда больно. Счастье — это тоже ярчайшее чувство. И счастье, точно так же как и любовь, идет стык встык со страхом потери, собственного несовершенства, неумением пронести его во времени. Но страх и сильнейший мотиватор.
— В спектакле фактически идет небесный суд. Вы верите в то, что у человека будет шанс оправдаться?
— Если вы верующий человек, вы не можете в это не верить.
— Как вы сами понимаете, что спектакль получился? Как ощущается успех?
— Успех и «получилось-не получилось» — это разные вещи. Получилось или нет — это мой анализ того, что я делаю, того, как развивается спектакль. Спектакль — это живой организм. И слава Богу, что я внутри него и все время его корректирую, на каждой репетиции, перед каждым спектаклем. А успех, вы знаете, я вообще к этому слову никак не отношусь. Мне оно не интересно. Он приходит к абсолютным бездарностям и обходит безумно талантливые произведения — и театральные, и музыкальные, и прочие. Успех — как не слишком разборчивая девушка.
— На отзывы и критику реагируете?
— Нет. Кто лучше меня знает, что я хотела и что у меня получилось. Я очень много знаю, читаю, анализирую. Если еще в моменты юности я как-то колебалась, то потом это ушло.
— В сериале «Балет» ваша героиня тоже становится частью треугольника. Когда она узнает, что некогда любимый ею человек ее предал, очень интересно смотреть, как реагирует ее тело, она буквально каменеет. Есть такая теория, что люди реагируют на стресс определенным образом: кто-то замирает, кто-то убегает, а кто-то идет в атаку. Каков ваш вариант?
— Я человек действия. Так что на все сложности отвечаю действием. А как иначе? Ждать у моря погоды? Если сидеть сложа руки, то не будет движения вперед. А без этого даже не знаю, что будет. Стагнация? А это — катастрофа.
— Вы бы смогли простить предательство, как Рута Майерс в «Балете»?
— Нет. Тем более там это связано с потерей ребенка. Для меня бы он просто перестал существовать.
— Вы предпочитаете смотреть в будущее, а ваша героиня возвращается в прошлое. Зачем?
— Видно, она дошла до какого-то внутреннего отчаяния, она в поисках выхода из профессионального и человеческого тупика, в котором оказалась. И в результате она вернула свой внутренний стержень и уехала победительницей. Но я бы так не поступила. Это вообще не я. У нас с ней нет практически ничего общего.
— Думаю, у вас так же, как и у героини «Балета», плотно расписаны рабочие планы?
— Да, на два года вперед. Но я прекрасно знаю, что любые планы могут — выйдем за дверь — кончаться.
— Один из ближайших спектаклей — «Нунча», который пройдет на сцене «Зарядья» 7 марта. Вы выходите на сцену вместе с Игорем Цвирко и Аней Чиповской. По сюжету вы с Чиповской играете мать и дочь, которые по-женски конкурирует. Но в жизни вы искренне радуетесь успехам Ани и нисколько с ней не соревнуетесь, хотя в прошлом она — ваша студентка. Такое отношение редкость в актерской среде.
— Слушайте, как это можно? Я счастлива, что у меня такая студентка. Умница. Красавица. Шикарная. Талантливая. Я знаю, что часто бывает иначе, но это, опять же, моя аномалия. Я дружу с Аней Чиповской, обожаю Паулину Андрееву и Сонечку Эрнст, и всех моих красавиц. Я вообще считаю, что самые красивые артистки — все мои. Я рада быть рядом с ними, я совершенно не думаю, что могу им в чем-то проиграть. Мне кажется, что это мой выигрыш, что они рядом со мной, что мы дружим и любим друг друга.
— Вы часто говорите о своем интеллектуальном снобизме. При этом вы редкий преподаватель театрального института, который не жалуется на уровень абитуриентов и студентов.
— Так они приходят ко мне, чтобы научиться. А если они будут знать столько, сколько я, зачем я им нужна? Конечно, мы можем отлично пообщаться за бокалом, обменяться мнениями, поспорить и воспарить. Но они приходят не за этим. Они приходят напитаться тем, что знаю я. А я по сантиметру, по строгой системе возможного получения знаний даю им их. Как дать, сколько, как откатиться назад, как сделать два шага назад. Педагогика — это сложнейшая вещь. Это не то, что приходишь, бу-бу-бу, вываливаешь гору знаний и уходишь. Так — не проходит.
— Вы сразу видите тех, у кого есть будущее?
— Я преподаю сорок первый год. Конечно, опыт огромный, многое понимаешь. Но я обожаю, когда оказываюсь не права. И когда, слава Богу, случаются сюрпризы. Когда думаешь: «Нет, не вытянет, не вытянет». И вдруг — бум! — и получаешь результат. И это счастье.
— Но вы же делитесь с ними не только списками книг, музыки, фильмов, но и своей энергией?
— Это самое главное. Они никогда не будут обращать внимание на список литературы, который ты им даешь, если ты их не увлечешь прежде всего собой. Им твои знания будут совершенно не интересны, если они не станут тебя обожать, не превратятся в твоих абсолютных поклонников.
— Получается, соблазнение — важная часть профессии педагога?
— И в профессии педагога, и в профессии режиссера, и в профессии актера.
— А чем вы себя подпитываете эмоционально?
— Жизнью. Всем, что я делаю. Это все для меня подпитка. Я общаюсь с таким количеством талантливых людей, что просто не могу быть несчастной. Да даже просто открываю утром окно и вижу солнце, на подоконнике цветут цветы — разве это не счастье? Я помню очень хорошо, что эти какие-то безумные взрывы счастья у меня были с малого возраста. И чем чаще со мной случаются какие-то тяжелые моменты, тем я более открыта любым счастливым мелочам.
— Вы часто говорите о счастье. Даже ваша книга называется «Счастье мое!». Получается, быть счастливым — это выбор?
— Это необходимость. Мне необходимо быть счастливой, поэтому я счастлива. И нахожу счастье везде, где можно его найти.
— А за кем из молодых режиссеров сейчас стоит следить, по вашему мнению?
— Мне кажется, что сейчас вот таких вот явных лидеров из молодых мы пока не наблюдаем. Они только набирают обороты. Еще года два надо подождать. Когда они встанут на ноги.
— Это будет новый виток?
— Несомненно. А так всегда. Это не пугающая тишина, как некоторые думают, а нормальное развитие — уйти в ноль, чтобы набрать и рвануть. В этом есть цикличность. У меня вообще нет никаких таких депрессивных ощущений по поводу развития театра. Надо просто подождать. Я вижу, что происходит в ГИТИСе на режиссерском факультете, какие потрясающие работы показывают наши студенты-режиссеры. Просто им надо дойти до больших театров. А на это нужно еще немного времени.
Автор Ксения ПОЗДНЯКОВА, создатель Telegram-канала «Ксюша рекомендует»
