Для начала — небольшой тест.
Вообразите тарантула. Крайне неприятное и опасное существо. Вообразите щемящее уныние осенней степи. Простор без конца и края — и вместе с тем, конец и край всего. Бесконечность увядания. Холодный ветер гонит сухие шары перекати-поля. В одном из них застыл от ужаса, распялив лапы, ядовитый паук. Ему не дано понять, что произошло с привычным миром, отчего вселенная сошла с ума и завертелась кувырком. Ветер в осенней степи может дуть очень долго…
Внезапный покой. Ошалелый тарантул не знает этого, но его перекати-поле вместе с сотнями других прибило к стене сарая в деревушке, медленно умирающей на окраине вселенной. И раньше, чем смертоносная тварь приходит в себя, пьяный дурак обливает груду сухих шаров бензином и зажигает спичку…
А теперь скажите: вам стало не по себе? Конечно, у Верёвочкина всё это написано куда талантливее, но важно представить эти образы и прислушаться к ним душой. Если от них на сердце легла тень тревоги, смело продолжайте чтение этой статьи.
Если нет — смело бросайте. Николай Верёвочкин, о котором я хочу рассказать, — автор не жанровый. Его творчество не назовешь фантастикой, хоррором или драмой, какими мы привыкли их видеть. Философская проза — более приемлемый термин. И всё-таки я возьму на себя смелость утверждать, что его произведения со временем займут место в списках лучших фантастических произведений русской литературы — в одном ряду с такой же своеобразной фантастикой, какую творили Гоголь, Булгаков и другие мастера.
Это не просто для красоты сказано. По сочному и лаконичному слогу, неожиданным темам и глубине проблематики проза Верёвочкина — крепкое наследие классической русской литературы. Той самой, вышедшей из «Шинели» Гоголя, — литературы Достоевского, Бунина, Булгакова, Распутина и многих других, чьи имена составляют славу русской словесности. Верёвочкин не копирует стиль, а развивает традицию, вводя злободневные темы, мастерски используя фантастические элементы, смело внося фантасмагорию и гротеск, которые заставляют забыть даже о прославленных кафкианских кошмарах.
Если бы классики, расшалившись, взялись за «низкие» темы, то и у них могла бы получиться развесёлая инопланетная одиссея некоего господина с говорящей фамилией Небезбаксов, который прямо из лифта попал в безумный мир, населённый диковинными племенами, где первым делом подвергся сексуальной агрессии местных амазонок. Или не менее забавная вариация на тему доктора Моро, в которой не блещущий умом студент-физвозник оказывается втянут в бесчеловечные эксперименты зловещего профессора, «сшивающего» людей с животными.
С такой же лёгкостью Верёвочкин погружает читателя в сюжеты, полные тревоги, страха и депрессивной безысходности. Сердце вздрагивает, когда в круговерти гротескного хаоса сгорает заживо ни в чём не повинный смертоносный тарантул, или когда под занавес нехитрой жизненной повести на страницах вдруг появляется олень с кровавым дырами вместо выбитых дробью глаз. Или когда через сон человека идут, сокрушая в пыль умирающий город, вымершие мамонты. Исполненные гнева и жажды мести, они преследуют того, кто пытается пересидеть нашествие древних монстров в шатком небоскрёбе из самана…
Художественный мир повестей Верёвочкина чаще всего носит характер мифа. Это видно уже по тому, что фантастический элемент никак не объясняется — он просто существует как данность. Поэтому его творчество и нельзя относить к традиционной НФ, которая требует правдоподобных причинно-следственных связей. Однако фантастический элемент у Верёвочкина всегда является важным сюжетообразующим фактором, фундаментом архитектуры художественного мира.
Таков, к примеру, затерянный где-то в горах таинственный Источник в повести «Подзаборные боги» — центр художественной вселенной, точка перерождения.
У повести обманчиво фельетонное начало: беспробудный алкоголик, запив ещё при СССР, приходит в себя уже после развала. Выйдя на улицу, он первым делом решает, что страну завоевали: на эту мысль наталкивают обилие иностранных автомобилей и нерусских реклам.
Потерянный, совершено ничем не связанный с новой действительностью, он встречает… Харона. Не потустороннее существо, но всё равно загадочного типа — это человек, который предлагает герою буквально переродиться, полностью избавившись от алкогольной зависимости. Сделать это можно, добравшись до целительного Источника.
Основная часть сюжета — символическое путешествие «на тот свет» в поисках самого себя. Источник очищает от всякой зависимости, шире говоря — от скверны. В финале бывший смешной пьяница, пройдя непростой путь, становится новым Хароном.
Прежний предал своё предназначение, польстился на наживу. Он приводит к Источнику команду наёмников, чтобы захватить воду и превратить её в лекарство. Он не учитывает — не понимает, — что это не «живая», а «мёртвая» вода. Она исцеляет, но сама вызывает зависимость, становится новым наркотиком. Принявшие её должны жить рядом с Источником. Поэтому «исцеляться» следует именно погибшим душам — тем, кому уже незачем возвращаться в мир живых.
Но планам старого Харона не суждено сбыться. У Источника есть боец. Это человек, называющий себя Барсом. В прошлом браконьер-барсятник, ныне — истребитель браконьеров. Он, всегда убивавший без гнева и злобы, творит короткую и жестокую месть.
А бывший пропойца так и не прикоснулся к «мёртвой воде». Ему она противопоказана, потому что в нём ещё есть жизнь, есть совесть, он способен любить и ненавидеть, остро реагировать на несправедливость — у него в груди есть сейсмограф, как выражается Философ, один из ключевых персонажей.
И он вновь окунается во мрак и грязь реальности, чтобы искать погибшие души и вести их к покою…
Ещё одно путешествие в потусторонний мир происходит в повести «Страна без негодяев». Обычный человек, ничем не выделяющийся из своего поколения, возвращается на малую родину — и обнаруживает, что деревня стала жертвой то ли секретного эксперимента, то ли аномального явления.
Её жители странно деградировали, утратив всякую деятельную энергию. Они бы вымерли, но у них есть элеватор, полный зерна. Там они «жуют пшеничку» — сварить кашу для них уже слишком сложно.
Деревня окружена кольцом автоматических пулемётов, запрограммированных никого не выпустить из этой «страны без негодяев». Войти туда может всякий, выйти не дано никому… или — почти никому. Вероятно, правительство опасается «заражения». Герой оказывается заперт в «аномальной зоне» с племенем безобидных дегенератов…
Небольшой спойлер (а для тех, кто читал хоть что-то у Верёвочкина, и вовсе не спойлер): тайна так и не будет раскрыта. Здесь же не «Обитель зла». Не будет правительственного заговора, злодейских планов корпораций. В реалистическом плане это образ развала «лихих 90-х»: результаты эксперимента или последствия катастрофы (в зависимости от того, чем могло бы объясняться происходящее) никто не контролирует. Пулемёты… ну, они есть — и всё тут.
Неважно, что именно случилось, важно — что делать человеку, который лишился и прошлого (всё, что герой бережно хранил в воспоминаниях, уничтожено), и будущего (выхода нет), и чьё настоящее — под большим вопросом, потому что неизвестно, не заражён ли он сам…
Конечно, фантастический приём опять становится частью мифа, во многом, кстати, схожего с «Подзаборными богами». Запутавшийся в жизни человек, который пытается вернуться в потерянное счастье детства, — это Орфей, входящий в царство Аида в поисках Эвридики — собственной души.
Он заново переживает свою жизнь, блуждая по миру смерти. Всё, чтобы было ему дорого, теперь разрушено. Пустые, мёртвые стоят дома, в которых жили близкие люди. Ничего уже не вернуть, на всём несмываемая печать тлена.
Разрушение касается даже мира природы: когда-то близ деревни росли уникальные сосны-эндемики, нигде на планете таких больше не было. Теперь герой видит одни пеньки — роща кем-то безжалостно и бессмысленно вырублена.
Всё это описано простым, но сильным и цепляющим слогом. Оброненный на первых страницах повести оборот о «сердце, простреленном навылет словом «навсегда»», как зерно, прорастает в сознании читателя и накладывается на каждый символ потери. Родные ушли — навсегда. Друзья потеряны — навсегда. Мир детства увял — навсегда…
Это в полном смысле мир мёртвых, и его странные, способные разговаривать, но не способные думать обитатели — это тени, которым нельзя возвращаться к живым. За соблюдением навек установленного порядка зорко следит Цербер — кольцо автоматических пулемётов.
Но Орфей находит Эвридику. Среди обитателей «страны без негодяев» есть девочка-подросток, которая не умеет говорить, но, кажется, умеет думать. Герой начинает воспитывать её и видит, что эта душа ещё может ожить…
Скажем сразу: финал будет грустноватый. Девочка не выживет, но герой разгадает тайну пулемётов и найдёт способ вырваться из царства Аида.
Мы оставим его на границе миров — цельного, ожившего, вольного выбрать: спастись самому прямо сейчас, или вернуться, чтобы попробовать пробудить другие тени. В версии Верёвочкина Орфей побеждает, потому что Эвридикой была не девочка, а душа самого героя.
В своём opus magnum — романе «Зуб мамонта» — автор сформулирует: спастись может лишь тот, кто спасает. Душа героя «Страны без негодяев», пройдя по лабиринтам памяти и примирившись с настоящим, оживает и приобретает будущее.
Николай Верёвочкин взялся за художественную прозу в зрелом возрасте. Его перо набрало силу в лихие 90-е, когда книжный рынок постсоветского пространства сам собой представлял фантасмагорию, способную поспорить с изысками Кафки. Для примера — первым издательским опытом Верёвочкина стал сборник повестей «Страна без негодяев», тираж которого так и не попал на книжные полки, а был полностью отдан автору в качестве гонорара: разбирайся как знаешь. Ни один экземпляр так и не был продан — тираж разошёлся на подарки. О каком-либо продвижении и говорить не приходится.
Становление книжного рынка в новой реальности происходило уже за счёт развития узких жанров. И это основная причина, по которой имя Верёвочкина до сих пор почти не известно читающей публике. Даже в современных электронных магазинах и библиотеках, которые, казалось, должны быть настоящей стартовой площадкой для талантов, представлены лишь несколько его книг. Да и те не привлекают внимания без рекламы.
О чём можно только пожалеть, потому что писатель он уникальный — ни на кого не похожий мастер меткого слова с широкой душой и глубоким взглядом на жизнь, обладатель богатейшей фантазии, способной сломать условности, дать пищу уму и затронуть сердце.
Прозу Верёвочкина можно сравнить с прачечной, в которой автор вынимает из читателя душу, хорошенько отряхивает от пыли, чистит от приставшего мусора, а потом возвращает посвежевшую, аккуратно сложенную: «Не признал? Это твоя. На, пользуйся дальше, не пачкай».
#фантастика #шедевр #философская_проза #Верёвочкин