Учился со мной в штурманском училище гагауз Гриша Гайдаржи. На втором курсе понял он, что воздушная навигация — не дело всей его жизни. А уйти добровольно нельзя — в солдаты заберут. Решил Гриша «косить» на здоровье — мол, укачивает его в полёте.
Летали мы тогда на Ан-12 в грузовой кабине. Летом на малых высотах там и здорового укачает. Но, на свою беду, Гриша был крепким парнем. Выросшего на молдавском вине, его не только не рвало, даже не тошнило.
Тогда Гриша откровенно признался инструкторам, что хочет уйти из училища и попросил подтвердить медицине его непереносимость к полётам. Те вошли в положение и подтвердили. Врачи, видимо, с недоверием отнеслись к их словам, потому что приставили в очередной полёт к Грише прапорщика-фельдшера для наблюдения за его муками.
Бедолага Гриша накануне спрашивал у всех, что ему делать. Одни советовали два пальца в рот — Гриша засовывал в рот весь кулак. Никакого результата. Тогда кто-то в шутку посоветовал съесть в самолёте живую муху. Гриша шутки не понял, наловил в туалете мух и, оборвав им крылья, посадил в спичечный коробок.
В день полётов с коробком в кармане и с лицом героя, идущего на подвиг, Гриша занял своё рабочее место рядом с фельдшером. На Гришино счастье молодой прапорщик-фельдшер сам летел впервые и вместо медицинских наблюдений больше глазел в иллюминатор. Тогда Гриша достал муху и отправил её в рот, смачно зажевав. Первым стошнило курсанта, который всё это видел. И тут началась цепная реакция. Один за другим будущие штурманы обильно поливали содержимым своих желудков приборные доски учебных мест. Фельдшер, не долго думая, тоже примкнул к ним. По кабине лихорадочно носились штурманы-инструкторы, уворачиваясь от брызг, и страшно матерящийся бортовой техник, обещавший всех поубивать и сбросить с самолёта.
Запросили аварийную посадку и сели. Вся лётная группа с зелёными лицами еле выползла из самолёта. Прапорщика-фельдшера выносили на руках — думали, что он помер. Один Гриша не проронил ни капли — видимо, мухи несвежие были. Этот случай медицина признала пищевым отравлением. Всей лётной группе промыли желудки. И ещё три дня лётная группа отмывала самолёт.
А Гришу всё-таки списали по состоянию здоровья. Он поступил в пищевой институт на факультет виноделия. Нашёл человек себя.
Элеутерококк
Было это давно. Я только пришёл служить на Чкаловский, и штурман эскадрильи стал записывать мои данные в свой кондуит. Когда дело дошло до жены, он с гордостью воскликнул:
— Смотри-ка, я на десять лет тебя старше, а жёны у нас с одного года!
На что мне оставалось ответить только:
— Бывает.
Позднее я узнал, что у него уже вторая жена, но к делу это не относится…
Прошло несколько лет. Весь полк загнали в солдатский клуб — на лекцию начмеда о профилактике зимних обморожений, которую, как обычно, никто не слушал и после которой, как положено, оставили время для вопросов. Поскольку аудитория там была сугубо мужская, то и вопросы пошли на животрепещущую тему:
— Скажите, это, правда, что женьшень помогает при мужском бессилии?
Повторяю, аудитория была исключительно мужская, поэтому доктор доходчиво ответил. Тут поднимается мой штурман эскадрильи и спрашивает:
— А элеутерококк тоже помогает?
— Да. Он оказывает такое же действие.
— Вот, я его настойку ежедневно и принимаю, — громогласно на весь полк заявил штурман эскадрильи. Никто его за язык не тянул.
Объявили перерыв до следующей лекции. Все вышли на улицу и стояли группками, покуривая и беседуя о своём, о женском. Я спросил у штурмана эскадрильи, помнит ли он, что наши жёны одного года рождения.
— Конечно, помню, их и зовут одинаково — Иринами.
— Разница лишь в том, что мне элеутерококк не нужен, — ответил я.
Под дружный хохот окружающих бедолага штурман покраснел, открыл, было, рот, но так ничего и не сказав, опять закрыл. А я понял, что нажил себе врага на всю оставшуюся жизнь. К счастью, его вскоре перевели в другой полк.
Суслонгер
Глубокая ночь. Возвращаемся с Дальнего Востока домой. До посадки еще около часа полёта. Под монотонный гул двигателей экипаж тихо подрёмывает в полутьме кабины. Только штурман пашет, как раб на галерах. Взяв на себя управление автопилотом и одновременно ведя связь с землёй, потихоньку рулю самолётом. После десяти часов в воздухе с двумя промежуточными посадками для дозаправки как-то скучновато, я вам доложу…
— Экипажу циркулярно! Кто знает, что такое суслонгер? — решив взбодрить народ, спрашиваю я по переговорному устройству.
Встрепенулись. Зашевелились. Посыпались предположения, подкупающие своей новизной.
Бортинженер сразу про своё, про техническое:
— Точно не помню, кажется, это заслонка на вспомогательной силовой установке.
— Нет, это какое-то национальное блюдо у северных народов наподобие строганины, — внёс свою лепту помощник командира.
Демонстрируя эрудицию, ему вторит бортрадист:
— Вроде это что-то из области компьютерной техники.
— Господа, как говорят в Одессе, мне с вас смешно. Другие варианты будут?
— А с чего ты вдруг этим заинтересовался? — вопрошает командир.
— Да вот, смотрю на полётной карте кружочек, а рядом напечатано — Суслонгер. Думаю, что это название населённого пункта. Решил с вами посоветоваться — отвечаю невинным голосом.
— Слушай, флагман, у тебя в роду евреев не было? — подкалывает командир.
— Нет, я первый, причём — бухарский. Таки да. Бегин — Рабин — Жилин. Улавливаете связь? Жаль только, в Израиле об этом не знают. Может, пожил бы, как белый человек. А то болтаюсь с вами в ночном небе, как последний поц.
Кабина взорвалась от хохота. Мне только этого и надо:
— Между прочим, джентльмены, через пять минут рубеж начала снижения. Хватит болтать ерундой, продолжаем творить невиданный полёт.
Учите матчасть
С тех пор, как самолёты оборудовали туалетами, авиация перестала быть уделом избранных…
После крупных учений стран Варшавского договора везли мы из ГДР в Москву группу из двадцати пяти наших доблестных генералов. Никогда я раньше не видел такого количества лампасов, собранных в одно время в одном месте. Там, где я раньше служил, генерал был один — командир дивизии. Комдивы часто менялись.
Покомандовав нами года два, они уезжали в Москву на повышение. Как только Москва их всех вмещала? Правда, сегодня в результате реформы армии генералов на улицах и в метро заметно поубавилось. Их место заняли уроженцы южных республик. Откровенно говоря, с генералами мне было как-то спокойнее.
Однако вернемся к нашим баранам — извиняюсь, к пассажирам. Как и положено победителям, все они возвращались домой с трофеями — большими одинаковыми коробками, подписанными их фамилиями, с сервизом «Мадонна» внутри. Я не видел таких в свободной продаже. Видимо, местный начальник военторга, отрабатывая своё место, по такому случаю открыл для высоких гостей «пещеры Али-Бабы» — военторговские склады. Я его не осуждаю. Гораздо почётнее и прибыльнее служить в Европе на передовых рубежах борьбы с мировым империализмом, чем где-нибудь в глубоком тылу на Дальнем Востоке.
Полёт проходил ещё до знаменитого горбачёвского указа о борьбе с пьянством и алкоголизмом, поэтому пассажиры могли поднять стакан-другой за победу русского оружия, чем они с удовольствием и занимались.
В самый разгар веселья один из пассажиров — невысокий седенький генерал-лейтенант — вышел из салона на кухню. Выделывая ногами замысловатые па шотландской джиги, руками он судорожно дёргал на себя дверь туалета. На двери — табличка «Толкните» на русском и английском языках. Но пассажиру, видимо, было уже не до чтения. Пока борттехник пришёл к нему на помощь, в воздухе запахло мужеством, и у генерала спереди на брюках образовалось мокрое пятно. Безрезультатно попытавшись просушить его туалетной бумагой и произнеся сакраментальное:
— Бывает…, — генерал с виноватым видом присел на откидное сидение.
Так он и просидел весь полёт на кухне, обмахивая брюки газетой.
Так вот, к чему это я пишу. Учите, ребята, матчасть, если не хотите оказаться в положении описанного генерала. Или уж, на худой конец, читайте надписи на табличках.