Предыдущая глава: https://dzen.ru/a/ZeCQt568IUDWhtbj
В/ч 87284 Б 20-22 ноября 1971
Моя судьба на флоте конкретно решилась 22 ноября 1971 года, спустя три дня после прибытия в 9-й Флотский экипаж ДКБФ. Часть нашего молодого пополнения из "крымского эшелона призывников" отправили по различным военным учебным частям, а меня оставили служить в в/ч 87284 "Б" (9-й Флотский экипаж ДКБФ), выдали полный комплект (аттестат) флотской одежды, соответствующий зимнему сезону, и назначили во 2-е отделение 3-го взвода 2-й роты нашего полка. Меня оставили командиром отделения новобранцев, но из тех ребят, кто был со мной в купе призывников из Севастополя, не было никого...
Всего в моём отделении было 9 человек, все либо с высшим, либо неоконченным высшим образованием, но на самом деле, все мы не прошли "по конкурсу" при поступлении в высшие учебные заведения. Один из нас должен был быть агрономом, другой - инженером-механиком, третий - инженером по холодильным установкам, четвёртый - учителем физики, пятый - инженером-конструктором, шестой - инженером-радиомехаником, седьмой - врачом-ветеринаром, восьмой (грузин по имени Сергей - автор) - должен был продолжить дело своего отца и стать начальником чего-то в пригороде Тбилиси.
Когда мы знакомились, я сообщил ребятам, что должен был быть инженером-телемехаником по разработке оборудования для жизнеобеспечения обитаемых подводных станций. Ребята были настолько заинтересованы и шокированы моими осторожными рассказами и намёками на будущую мою специальность, что без всяких сомнений признали меня командиром отделения. Позже нам в отделение придали ещё одного "призывника" - это был почти двухметровый великовозрастный детина с огромными ручищами и ножищами, грузным сильным телом, но с характером и разумом 14-15-летнего пацана. Этого "двухметрового мальчика", работавшего шахтёром в Донецке, звали Ваня Пецко.
Ваня Пецко был настолько прост, добр и наивен, что это вызывало некоторую оторопь, потому что он сразу "приклеился" к нам, к нашему отделению и никак не соглашался быть где-то иначе, кроме как в нашей компании. Дело в том, что мы его не обижали, а жалели, не насмехались над ним, а беззлобно шутили и играли с ним, помогали ему со строевыми приёмами и всегда одобряли его старание и прилежание. Как-то сразу так получилось, что мы взяли над Ваней Пецко шефство и всячески поддерживали его в трудной "науке" строевых приёмов, исполнения приказов и подъёмов "по тревоге".
Наш Сергей из Тбилиси, который сам отказался от помощи отца и родственников, добровольцем пошёл служить в армию, оказался неспособным уловить ритмику строевого шага, у него никак не получалось согласовать взмахи руками и шаги ногами. Сначала мы думали, что он притворяется ("придуривается" - автор), чтобы таким образом "откосить" от армии, но когда мы увидели, что он истекает от усердия крупными каплями трудового пота и искренне переживает за свою неловкость, то начали всерьёз с ним заниматься. Даже Ваня Пецко, который с гордостью шагал вместе с нами строевым шагом и радостно махал в такт шагам своими ручищами, начал наглядно показывать Сергею из Тбилиси, как это надо делать точно, чётко и красиво.
Однако ничего не помогало, Сергей выпучивал глаза, тихо ругался про себя по-грузински и громко по-русски, мучился, убегал и прятался за углами домов, за щитами и стволами деревьев, потом выходил и снова пытался научиться шагать строевым шагом, выполнять строевые команды, поворачиваться, приготавливаться к бегу, становиться по стойке смирно, вольно и т.д. Даже Ваня Пецко начинал на него сердиться и осторожно править своими ручищами "костяные" и непослушные руки и ноги Сергея. Со стороны, конечно, это было очень смешно наблюдать, как несколько матросов в чёрных шинелях, руками передвигают руки и ноги одного, чтобы заставить его правильно ходить.
Сержант, который учил нас строевым приёмам, тоже сначала не верил, что Сергей не имеет чувства ритма и у него нарушена координация движений. Вскоре в нашей роте, в батальоне молодого пополнения и по всему полку 9-го Флотского экипажа разнёсся слух, что в отделении "вышаков" (так нас называли за то, что мы, якобы, имели неоконченное высшее образование - автор) собраны все "полупомешанные", "дефективные" и "умалишённые". Слышать это было очень обидно, а окружающие только изощрялись в придумывании новых шуточек и розыгрышей.
Надо было срочно что-то придумать, потому что строевые занятия велись строго по плану ежедневно, практически с утра до вечера, и мы (отделение) просто обязаны были к назначенному дню выполнять все строевые упражнения и приёмы. Я показывал и показывал Сергею и Ване Пецко строевые приёмы, а они старательно пытались за мной их повторять, причём в один из таких моментов я встал сзади вплотную к Сергею, взялся руками за его локти, а ногами (ботинками) стал подстукивать ему по его каблукам, заставляя таким образом двигать нужными руками и ногами. Опять со стороны это выглядело недвусмысленно и смешно, но зато дело пошло!
Вскоре мы вдвоём с Сергеем из Тбилиси, только теперь он был вплотную у меня сзади, ходко и ловко ходили по заснеженному плацу, дружно и в лад шагали, а Сергей в точности повторял мои движения руками и ногами. Наши ребята из отделения радовались, особенно ликовал Ваня Пецко. Нам было так хорошо, что я вдруг запел строевую песню: "Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе! В царство свободы дорогу, грудью проложим себе!". Тут же к нам с Сергеем присоединились остальные ребята, а сзади всех шёл Ваня Пецко и мы всем отделением, как один человек, гордо и весело стали ходить кругами по плацу. С этого момента у нас началось получаться практически всё, чему нас учили в 9-м Флотском экипаже по программе "курс молодого бойца".
Наше 2-е отделение 3-го взвода 2-й роты лучше всех застилало постели, раньше всех вставало в строй по команде "подъём" и раньше всех ложилось в постель по команде "отбой". Мы лучше всех выполняли строевые команды и строевые приёмы, причём Ваня Пецко выступал "соло", то есть один и образцово-показательно для всех остальных военнослужащих молодого пополнения. При этом Ваня уже начал гордиться своим воинским умением и горе было тому насмешнику, который попробовал бы усомниться в его строевых способностях. Правда Ваня Пецко относился к строевым занятиям, как к игре, потому что в остальное время службы он вёл себя и ходил так, как сам хотел и никак его нельзя было заставить ходить "по-военному".
22 ноября 1971 года мне и всему нашему отделению объявили, что нас оставляют служить в 9-м Флотском экипаже и разрешили нам писать письма домой родителям с указанием адреса и номера нашей военной части: Калининградская область, город Пионерский, в/ч 87284 "Б". Здесь мы будем проходить полный "курс молодого бойца", затем в январе примем военную присягу, а затем нас, возможно, отправят служить на корабли. Такого поворота событий я не ожидал...
С первого дня пребывания в 9-м Флотском экипаже нас, молодое пополнение с "крымского эшелона", разместили в большой и холодной казарме на двухъярусных койках. В казармах рот для нас места пока нет, потому что там спят матросы, которых вот-вот должны были забрать на корабли "покупатели" - так называют представителей боевых кораблей и военных частей, которые заказывали себе пополнение из Экипажа. Как только разъедутся матросы, нас сразу же обещали поселить на их места.
Наша 2-я рота оказалась "отличной" по всем показателям строевой и боевой подготовки призывников, главный старшина роты был молодой, как человек, и опытный, как командир, но с командиром роты нас ещё официально не знакомили. Первый день в 9-м Флотском экипаже мы пришивали к робам и шинелям выданные нам погоны, а к воротникам - "слюнявчикам" - белые подворотнички. Я при шитье иголкой приспособил вместо напёрстка использовать пластмассовую ручку зубной щётки, поэтому избежал проколов пальцев, а другие ребята мучились и страдали. Я помог ребятам, показал как правильно надо использовать иголку и нитку, как шить, накладывать стежки и вести строчку стежков. Только единицы из нас умели шить и пользоваться иголкой и ниткой...
Когда мы вечером 19 ноября 1971 года прибыли в 9-й Флотский экипаж, то нас покормили в столовой очень хорошо, дали густые наваристые щи с мясом, гречневую кашу с котлетой, много хлеба и горячий сладкий чай в больших кружках. Затем с 20 ноября 1971 года начались строевые занятия на плацу, тренировки построения отделений и рот по команде "подъём" и укладывания в постели по команде "отбой", а также занятия по уставам, разборке и сборке автомата Калашникова (АК-47), хозяйственные работы, дежурства и наряды, как очередные, так и внеочередные. При этом "кормёжка", по нашему мнению, стала совершенно недостаточной и несоизмеримой с нашими трудозатратами, - мы все поголовно всё время очень хотели кушать.
В понедельник 22 ноября 1971 года я написал родителям, что "кормят здесь хорошо", но это была неправда. В первый раз после изнурительных строевых занятий, от которых ноги с непривычки гудели, а ступни горели, будто нас били палками по пяткам, мы стремительно, отделениями по 9-11 человек, по команде старшин и сержантов устремились к дверям столовой, а потом поспешно заняли места на длинных лавках-банках за столами. Дежурные бачковые начали разливать половниками-черпаками в алюминиевые миски что-то из больших бачков, - это оказались листья капусты, крупные куски свёклы, моркови, картошки и луковиц в горячей кипячёной воде с блёстками подсолнечного масла. Эти странные щи даже не пахли мясом или мясным бульоном...
Многие ребята с отвращением ворошили ложками эту капусту и свеклу, старательно выковыривали из неварёной картошки чёрные глазки и брезгливо вылавливали крупные лепестки репчатого лука. Я тоже с некоторой оторопью сначала не стал кушать этот странный суп, но потом голод пересилил отвращение и я сжевал картошку и морковку, запив их мутной водой из этих "щей". Практически все ребята вылили эти щи в бак для отходов и получили в свои миски ещё одно кушанье - полусырую перловую кашу под названием "РБУ".
Крупнозернистую, полусырую, твёрдую и невкусную перловую кашу прозвали "РБУ" (реактивная бомбомётная установка - автор) потому, что она в животах молодого непривычного пополнения в условиях повышенной физической активности на строевых занятиях и хозяйственных работах производила тот самый оглушающий реактивный эффект газовых выхлопов, которые потом выстреливались в атмосферу казарм-кубриков и учебных классов-постов.
Молодое пополнение моряков и солдат Балтийского флота, ещё не забывшее вкус и аромат домашней пищи, сначала с гримасами отвращения и негодования отказывалось есть эти щи и эту кашу "РБУ", но невозмутимые многоопытные старшины и сержанты, которые питались в столовой за отдельным столом "годков", аппетитно поглощая персонально сваренный для них ароматный рыбный суп из консервов, жареную картошечку со свиной тушёнкой и пахучий компот из сухофруктов, через положенные 10-15 минут на обед подавали команду "Встать! Бегом на выход! Марш!". Нам приходилось вскакивать, на бегу хватать из тарелок ломти чёрного хлеба и бежать к дверям, в которых уже нетерпеливо "били копытами" очередные смены на обед. Кстати, во время ужина в тот день уже никто из нас не роптал, а давился, но ел эту остывшую обеденную перловую кашу "РБУ", смоченную для прохода по пищеводу подсолнечным маслом, а потом снова на бегу набивал карманы кусками чёрного хлеба...
Из-за краткости сроков боевой подготовки по курсу молодого бойца в 9-м Флотском экипаже ДКБФ молодое пополнение призывников тренировали, дрессировали и учили практически беспощадно, ежедневно, ежечасно и без права на ошибку или её исправление. Система боевой подготовки молодых матросов и солдат строилась по принципу или традиционному правилу русской армии: "Не можешь - научим, не хочешь - заставим". Причём на все жалобы или претензии призывников у старшин и сержантов было только одно разъяснение: "Ты должен это сделать, потому что тебя всё равно заставят это сделать". Правда наши командиры взводов, старшины и сержанты всё же оказывали нам помощь в освоении курса молодого бойца тоже по традиционному принципу: "Смотри на меня и делай как я". Поэтому боевая подготовка в 9-м Флотском экипаже ДКБФ практически была дрессурой, тренировкой, практическими соревновательными и показательными занятиями.
Конечно, естественно и закономерно там, где дрессура, состязание или конфликт, там подчинение, сопротивление и бунт, насилие и подкуп, доминирование и лакейство, герои, лидеры и отстающие, неудачники и везунчики, изгои и любимчики. К сожалению в 9-м Флотском экипаже ДКБФ традиционно процветала и господствовала традиционная флотско-армейская "дедовщина" и "годковщина". Кроме официального уставного порядка жизни и жизнедеятельности в Экипаже был ещё и внутренний негласный скрытый "порядок", больше похожий на "блатную зону", "воровскую малину" или "бандитский беспредел". Практически официальный "курс молодого бойца" в Экипаже был неофициальным суровым испытанием-инициацией на выносливость, силу воли и характера, на выживаемость.
Подъём утром в казарме начинается ровно в 06:00. Дневальный (дежурный по кубрику-спальне) или непосредственно командиры взводов кричат в рупор: "Рота! Подъём!" и молодое пополнение новобранцев должно за 45-50 секунд вскочить с постелей, быстро одеть рабочую форму одежды, обуться и встать в строй по отделениям. Если кто-то не успевал, то процедура отбоя и подъёма повторялась, пока не наступало время обязательного утреннего туалета и физзарядки. Я всегда просыпался чуть-чуть раньше команды "Подъём!", поэтому внутренне был готов к этому действию и сумел с самого первого раза убедить себя относиться к тренировкам по "подъёму" и "отбою", как к интересному состязанию, испытанию и преодолению себя. Может быть поэтому служба на флоте не тяготила меня, а была мне интересной?
После умывальника и гальюна (туалета) мы бегом бежали на физзарядку и одновременно на завтрак в столовую Экипажа. Утром нам давали, как правило, картошку-пюре, кусочек масла, сахар, много хлеба и горячий чай. После завтрака строем мы идём в расположение роты (кубрик-казарма, классы-посты, ленинская комната для политзанятий - автор) для выполнения плановых заданий по программе курса молодого бойца. Перед обедом (с 11:00 до 12:00) час интенсивных строевых занятий или хозработы на территории Экипажа, а в 12:00 мы по очереди отделениями бежим в полковую столовую на обед, в темпе съедаем щи, кашу, пьём компот с хлебом и в казармы на отдых.
Нам, молодому пополнению призывников, не принявших военную присягу, вместо одного "адмиральского часа" дают два часа послеобеденного отдыха, после этого опять на занятия, на плац или на работы, потом ужин в 18:00, затем тренировки и занятия по индивидуальным планам командиров рот, взводов и отделений, уход за формой одежды, приборки, личное время. Отбой для "салаг" в 22:00. Кому не спится, тот читает книги, журналы или газеты, пишет письма, смотрит телевизор, "кучкуется" парами или группами, рассказывает друг другу о жизни на гражданке, анекдоты, делится воспоминаниями и секретами.
Нам объявили программу подготовки молодого пополнения для армии и флота - 45 дней учёбы, муштры, занятий, тренировок, специальной боевой подготовки по военной специальности, а затем нас заберут "покупатели" (представители военных частей). Первые три дня из 45 дней уже прошли и мы, пока не причисленные к ротам, живём в казарме и на койках, предназначенных для карантина. Наши вещи, в том числе и мой вещмешок с почтовым набором (фирменные листы почтовой бумаги для писем, фирменные конверты, ручки и т.д.) находятся в каптёрке (вещевой склад - автор). Первые три дня у нас не было своих тумбочек, своих коек, своего законного места в кубрике-казарме нашей 2-й роты и такое наше положение уже не призывников, но ещё не военнослужащих, несколько угнетало - мы были даже ещё не "салаги", мы были "бесправные"...
После того, как освободились койки в кубрике-казарме 2-й роты, мы перестали спать не раздеваясь и укрывшись своими шинелями на голых матрацах и сетках, теперь каждый из нас имел свою койку, свой матрац, простыни, подушки с наволочками и тёмно-синие тяжёлые одеяла. Мне досталась койка на верхнем ярусе и я с удовольствием сам для себя по вечерам тренировался в наиболее оптимальном и ловком залезании на койку и соскакивании с койки. Сначала окружающие смеялись и шутили надо мной, а потом сами с азартом начали показывать чудеса ловкости, играя в "подъём" и "отбой" на время.
Кстати, эти наши игры-тренировки увидели старослужащие сержанты и старшины, пришли посмотреть, потом начали нам показывать "класс" и до того расшатали мою коку, что пришлось её менять на другую и всё наше отделение суетилось вокруг Вани Пецко, который один тащил наш "двухпалубный спальный корабль" по казарме. Сам Ваня Пецко спал на отдельно стоящей возле тумбочки дневального кровати с подставленными для его длинных ног табуретками. Ваня Пецко тоже пытался вставать по команде "подъём" за 45 секунд, но так никогда и не смог этого сделать. В строй он вставал тогда, когда полностью мог одеться (у него от строевых занятий очень сильно опухали ноги - автор).
Теперь в кубрике-казарме 2-й роты мы аккуратно, по образцу, складывали наши робы на табуретках и "отходили ко сну" по команде: "Отбой!". По команде: "Подъём!" мы вскакивали, надевали быстро наши робы и ботинки, становились в строй и бегом бежали "на улицу", три раза компактным строем-отрядом обегали территорию Экипажа, делали несложные упражнения комплекса ГТО, а потом шли умываться и по образцовому примеру аккуратно убирать наши постели, выравнивать края одеял, подушки, полотенца на спинках кровати и т.д. После завтрака начинались занятия по уставам ВС СССР (устав внутренней службы, дисциплинарный устав, устав гарнизонной и караульной служб и строевой устав).
Нам говорили, а мы записывали в свои рабочие тетради следующие слова: "Уставы Вооруженных Сил СССР - это свод законов воинской службы. Они служат законодательной основой решения задач по достижению высокой организованности, дисциплины и порядка, по совершенствованию боевой готовности Вооруженных Сил СССР. Положения уставов тесно связаны с нравственными принципами морального кодекса строителя коммунизма".
В Севастопольской Морской школе ДОСААФ и на курсах в военкомате нам что-то говорили об этих уставах, но нас больше всего интересовал Корабельный устав ВМФ СССР, поэтому только теперь, под угрозой наказания за неуд на контрольных экзаменах, я узнал, что "Устав внутренней службы Вооруженных Сил СССР определяет общие обязанности военнослужащих и взаимоотношения между ними, правила внутреннего порядка в подразделениях и воинских частях, обязанности основных должностных лиц и другие вопросы повседневной жизни и быта подразделений и частей. В нём изложены тексты Государственного гимна СССР, военной присяги и Боевого Знамени воинской части".
Дисциплинарный устав Вооруженных Сил СССР определял "сущность советской воинской дисциплины, обязанности и права по её поддержанию, важнейшие требования советской воинской дисциплины, основные положения о формах и методах её укрепления". Устав гарнизонной и караульной служб Вооруженных Сил СССР определял "организацию и порядок несения гарнизонной и караульной служб, права и обязанности должностных лиц гарнизона и военнослужащих, несущих эти службы, а также порядок проведения мероприятий в гарнизоне с участием подразделений и частей".
Строевой устав Вооруженных Сил СССР мы познавали "на своей шкуре" и своими многострадальными "ножками", изучая "строевые приёмы, строи подразделений и частей, порядок их движения и действий в различных условиях". После такого изучения Строевого устава труднее всего было по утрам соскакивать с постели на пол (на палубу - автор), потому что мои ступни и пятки были сплошными мучительно болезненными синяками...
Конец ноября 1971 года запомнился мне сплошными строевыми занятиями, мучительными и изнуряющими, затем итоговым парадным прохождением полка перед его командиром, а затем соревнованиями на знание строевых приёмов, на которых наше отделение завоевало 1-е место в полку (Экипаже), за что я получил своё первое поощрение от командования - устную благодарность перед строем. Так началась наша нормальная, тяжёлая и насыщенная воинская служба в военной части 87284 "Б", в 9-м Флотском экипаже ДКБФ.
Фотоиллюстрация: 1971. Город Пионерский Калининградской области. 9-й Флотский экипаж ДКБФ (в/ч 87284 "Б"). Тот самый строевой плац, на котором наше отделение "вышаков", Сергей из Тбилиси и наш двухметровый Ваня Пецко отрабатывали приёмы строевого шага, поворотов и построений. На плацу размечены белой краской места расположения матросов в строю, места поворотов, коробки для расположения отделений и т.д. На стендах плакаты с описанием строевых приёмов. С этой трибуны командир полка, гвардии капитан 1 ранга принимал строевые смотры. Здание позади - это главное административное здание 9-го Флотского экипажа, место размещения кадровых военнослужащих полка, канцелярия, штаб и т.д. Фото сделано летом, но всё было точно также и в ноябре-декабре 1971 года.
Дневальный. 9-й Флотский экипаж. 27 ноября 1971 года.
В субботу 27 ноября 1971 года я писал в ответном письме родителям, что "здоров, бодр и весел", что на самом деле означало всё совсем наоборот - нездоров, уставший и печальный. Вчера и сегодня 26-27 ноября я впервые исполнял обязанности дневального по роте. Это такая хитрая штука, при которой бегаешь и стоишь на ногах сутки. Мне относительно повезло, я стоял только с 02:00 ночи до 06:00 утра.
Дневальный по роте назначается из молодых военнослужащих, успешно сдавших контрольные проверки дисциплинарного устава. Вообще-то по уставу разрешается назначать дневальным по роте сержантов и старшин, проходящих военную службу на воинских должностях солдат, но у нас таковых пока не было - не приняли военную присягу. Однако мне эту службу доверили и предупредили, что "дневальный по роте отвечает за сохранность находящихся под его охраной оружия, шкафов (ящиков) с пистолетами, ящиков с боеприпасами, имущества роты и личных вещей солдат и сержантов", что "дневальный по роте подчиняется дежурному по роте".
Меня поставили (расписали) в очередь дежурства и я заступил на службу дневального по роте внутри нашего казарменного помещения у входной двери, вблизи от комнаты для хранения оружия. Как дневальный по роте я был обязан:
никуда не отлучаться из помещения роты без разрешения дежурного по роте;
постоянно наблюдать за комнатой для хранения оружия;
не пропускать в помещение посторонних лиц, а также не допускать выноса из казармы оружия, боеприпасов, имущества и вещей без разрешения дежурного по роте;
немедленно докладывать дежурному по роте обо всех происшествиях в роте, о нарушении уставных правил взаимоотношений между военнослужащими роты, замеченных неисправностях и нарушениях требований пожарной безопасности, принимать меры к их устранению;
будить личный состав при общем подъёме, а также ночью в случае тревоги или пожара;
своевременно подавать команды согласно распорядку дня;
следить за чистотой и порядком в помещениях и требовать их соблюдения от военнослужащих;
не позволять военнослужащим в холодное время, особенно ночью, выходить из помещения неодетыми;
следить за тем, чтобы военнослужащие курили, чистили обувь и одежду только в отведенных для этого помещениях или местах;
по прибытии в роту прямых начальников от командира роты и выше и дежурного по полку подавать команду: "Смирно!";
по прибытии в роту других офицеров роты, а также старшины роты и военнослужащих не своей роты вызывать дежурного по роте командой-сигналом: "Дежурный по роте, на выход!".
Мне запрещалось: садиться, снимать снаряжение и расстёгивать одежду.
Когда я был очередным дневальным свободной смены, то есть не стоял на посту, то я обязан был поддерживать чистоту и порядок в помещениях роты и никуда не отлучаться без разрешения дежурного по роте, оказывать ему помощь в наведении порядка в случае нарушения уставных правил взаимоотношений между военнослужащими роты; оставаясь за дежурного по роте, исполнять его обязанности. Чтобы хорошо выполнять все эти обязанности я обязан был всегда знать, где находится дежурный по роте, и наблюдать за соблюдением военнослужащими порядка и правил ношения военной формы одежды. Обо всех замеченных нарушениях я должен был докладывать дежурному по роте.
Дежурными по роте были сержанты и старшины, которые служили непосредственно в 9-м Флотском экипаже ДКБФ. Они отвечали за выполнение распорядка дня (регламента служебного времени) и соблюдение других правил поддержания внутреннего порядка в роте; за сохранность оружия, ящиков с боеприпасами, имущества роты, личных вещей солдат и сержантов и за правильное несение службы дневальными по роте. Дежурные по роте подчинялись дежурному по полку и его помощнику, а в порядке внутренней службы в роте - командиру роты и старшине роты.
Дежурные по роте имели ещё более серьёзные обязанности, но как правило, многое они поручали нам, дневальным, а сами запирались в комнате дежурного по роте и "чаёвничали" или спали-дремали. Спали они и рано утром 27 ноября 1971 года, когда внезапно гулкие двери на сильных пружинах на входе в нашу 2-ю роту со звуком орудийного взрыва грохнули и на входе очутились полусонные офицеры: командир полка, гвардии капитан 1 ранга; заместитель командира полка, гвардии капитан 2 ранга; дежурный по полку и командир нашей роты, капитан-лейтенанты. От неожиданности и испуга я совершенно забыл обо всём, чему нас учили сержанты и старшины, поэтому совершенно чужим, но звонким голосом от волнения "ультразвуковым фальцетом" я прокричал: "Смирно!".
От неожиданности и бронзово-серебряной звонкости моего крика офицеры вздрогнули, невольно остановились, подняли головы и на их хмурых заспанных лицах я увидел изумление.
- Что ж ты так орёшь-то? - спросил меня гвардии капитан 1 ранга. - Ты ж так всех разбудишь!
- Товарищ гвардии капитан 1 ранга! - заорал я опять фальцетом, надеясь, что мой голос услышат в комнате дежурных по роте. - Во 2-й роте все люди налицо, спят, за исключением дежурного по роте, который сейчас на обходе. За ночь происшествий нет, опоздавших и самовольно отсутствующих нет. Дневальный по роте, матрос Суворов.
- Ну что же, - догадался командир полка о причине моего звонкого пронзительного крика. - Подождём дежурного по роте с "обхода". Звонко докладываете, матрос Суворов, молодец! А вот и наш дежурный по роте.
Подбежал заспанный и беспорядочно одетый сержант-годок и попытался доложить командиру полка, но тот недовольно сказал, что доклад уже получил от дневального по роте. После этого вся группа офицеров-командиров отправилась действительно в обход расположения роты и начала придирчиво проверять:
наличие личного состава роты,
тщательность уборки и содержания помещений роты,
уровень установленной температуры воздуха,
соблюдение порядка освещения, отопления и проветривания помещений,
наличие питьевой воды в бачках и воды в умывальниках.
Сержант-годок, дежурный по роте, сопровождал командиров, забегал вперёд, показывал, рассказывал и всячески "выставлялся" перед ними. В итоге 2-й роте была поставлена отметка "хорошо" и командир полка приказал командиру роты объявить мне благодарность перед строем за отличное выполнение служебных обязанностей и одновременно объявить замечание дежурному по роте за ненадлежащее исполнение своих обязанностей.
Так я "заработал" свой первый авторитет среди молодого пополнения и нажил себе недруга в лице старослужащего сержанта и его товарищей-годков...
В письме родителям я с гордостью писал, что "мы служим на Балтике". Это слово "Балтика" теперь я часто повторял вслух и про себя, потому что недавно нам показывали кинофильм "Мы из Кронштадта".
Суровый фильм, поставленный в 1936 году режиссёром Е. Дзиганом по сценарию и одноименной пьесе Всеволода Вишневского. В этом фильме в 1919 году группа революционных матросов из экспедиционного отряда попадает в плен к белогвардейцам. Связанным матросам и даже мальчишке белогвардейские офицеры привязывают на шеи большие камни и топят их в море. Спасается, развязав под водой путы, только один матрос - Артём Балашов. В Кронштадте ему предлагают возглавить новый десант моряков и он мстит "белякам" за смерть товарищей.
В этом фильме впервые прозвучала знаменитая фраза: «Нас мало, но мы в тельняшках!», ставшая для нас символом и гарантией флотского мужества и доблести. Теперь я не жалел, а гордился, что служу на Балтийском флоте, на Балтике.
Фотоиллюстрация: Кадр из кинофильма "Мы из Кронштадта" (1936), поставленный режиссёром Е. Дзиганом по сценарию и одноимённой пьесе Всеволода Вишневского. Этот фильм потряс до глубины души нас, молодое пополнение, новобранцев осеннего призыва 1971 года, придал нашей службе и учёбе при прохождении курса молодого бойца в 9-м Флотском экипаже ДКБФ особый смысл и содержание, ощущение героического преодоления тягот и трудностей военной службы. Мы начали гордиться тем, что служили на Балтике.
Первое оружие
27 ноября 1971 года мы, молодое пополнение, впервые получили закреплённое за каждым из нас оружие и средство индивидуальной защиты: 7,62-мм автомат Калашникова (АК-47) и противогаз ПМГ-2 (1971). Старшина роты с участием сержантов и старшин показал нам устройство АК-47, сначала очень быстро, а потом медленно, с показом каждого движения и каждой отделяемой части; показал нам, устройство автомата и порядок его разборки и сборки.
АК-47 состоял из следующих частей: ствол со ствольной коробкой, прицельными приспособлениями и прикладом; отъёмная крышка ствольной коробки; затворная рама с газовым поршнем; затвор; возвратный механизм; газовая трубка со ствольной накладкой; ударно-спусковой механизм; цевьё; магазин и штык. После ознакомления с частями автомата АК-47 нам рассказали о принципе его действия и боевой "работы", то есть стрельбы. Потом мы начали учиться разбирать и собирать автомат. (все данные об автомате Калашникова и противогазе ПМГ-2 из открытых источников в сети Интернет - автор).
Для чистки, смазки и осмотра АК-47 производится "неполная разборка автомата" в следующем порядке: сначала отделяется магазин и обязательно проверяется отсутствия патрона в патроннике, потом из приклада извлекается пенал с принадлежностью, затем отсоединяется шомпол; отделяется крышка ствольной коробки, потом извлекается возвратный механизм, затем отделяется затворная рама с затвором, после этого от затворной рамы отделяется сам затвор и только после этого отделяется газовая трубка со ствольной накладкой. Сборка АК-49 производится в обратном порядке.
Сборкой и разборкой АК-47 мы занимались ещё в средней общеобразовательной школе на редких занятиях по курсу начальной военной подготовки, а потом в Севастопольской Морской школе ДОСААФ (один раз, но зато целый день - автор). Норматив на разборку и сборку АК: оценка «отлично» - 18 секунд на разборку и 30 секунд на сборку, оценка «хорошо» - 30 и 35 секунд соответственно, оценка «удовлетворительно» - 35 и 40 секунд. Теперь в армии (на флоте) норматив сборки и разборки АК-47 составлял - 15 и 25 секунд соответственно. Я в этот день был дневальным по роте, поэтому только с завистью смотрел и слушал как азартно ребята с криками и шутками в классном помещении роты собирали и разбирали автомат Калашникова АК-47, поэтому для нас (дневальных и дежурных в наряде - автор) были организованы отдельные занятия и тренировки. Тоже самое было и с противогазами ПМГ-2.
Противогаз малогабаритный ПМГ-2 был разработан в 1968 году, а принят на вооружение Советской Армии в 1971 году. Противогаз состоял из: фильтрующе-поглощающей коробки Е0-62К, шлема-маски ШМ-62, сумки и комплекта незапотевающих пленок (НП).
Противогазовая сумка с плечевой тесьмой и тесьмой для крепления на туловище использовалась только для хранения и переноски противогаза и респиратора. Сумка имела три кармана: один плоский и два объемных. Плоский карман предназначен для размещения коробки с незапотевающими пленками, два объёмных кармана, - для индивидуального противохимического, пакета и аптечки пли перевязочного пакета. Плоский карман, расположенный внутри объёмного кармана, был предназначен для хранения аптечки, но нам её только показали издали.
Как только мы получили противогазы ПМГ-2, так сразу же начались тренировки по их использованию. Мы в нашем отделении даже приборку и натирку полов мастикой делали в противогазах, - тренировались...
В этот же день в субботу 27 ноября 1971 года мы получили полный комплект флотского матросского аттестата: бушлаты, бескозырки, хромовые ботинки, суконные брюки и форменки и т.д. Опять нам пришлось как можно быстрее пришивать погоны, укреплять крепление пуговиц, гладить брюки и форменки, воротники. На подготовку к строевому смотру у нас практически ушло всё свободное время, но кино мы всё равно посмотрели.
Строевые занятия и подготовка к строевому смотру перед командиром 9-го Флотского экипажа ДКБФ - это был настоящий марафон, изнурительный, очень болезненный, выматывающий, страдальческий. От ежедневных строевых занятий по 12 часов наши ноги и ступни болели так, словно нас наказывали ударами палок. К этим страданиям и болям в ногах добавлялись нагрузки на организм от хозработ и приборок, а также холод (синие флотские робы не спасали от холода и сырости - автор), но невыносимей были придирки и угрозы начальников...
Для нас, молодого пополнения, все, кто был старше нас по сроку службы, по служебным обязанностям, по званию и по должности были "начальники", то есть полновластные властители, "тираны", "узурпаторы" и "насильники". До принятия военной присяги мы, призывники, были "никем" и "ничем", даже ещё не "салаги". В результате мы, как правило, рвались и метались, реагировали на каждый окрик, команду и приказ, причём по неопытности ещё плохо различали серьёзные слова-команды и шуточные, правильные указания и розыгрыши. Мы сначала всё принимали на веру, доверяли нашим "начальникам", но вскоре, через страдания и обиды, мы научились отличать "правду от кривды".
Относительно свободными днями служебной недели были только суббота и воскресенье, по этим дням нам показывали кинофильмы, давали возможность заняться личными делами, водили в клуб, проводили всякие воспитательные мероприятия. Остальные дни недели до предела были заняты "шагистикой", то есть строевыми занятиями, учёбой, тренировками, приборками и разного рода работами, дежурствами и нарядами. В эти "будние" дни начальники не давали нам никакой поблажки и возможности где-то отсидеться, отлежаться, передохнуть, перекурить или поспать. Любое отлынивание от занятий и работ каралось тут же и весьма строго внеочередными нарядами с самыми изощрёнными видами работ.
Самым распространённым и часто применяемым нарядом-наказанием было мытьё полов в кубриках-казармах, в коридорах и туалетах-гальюнах, причём в начале службы нас заставляли мыть полы в туалетах зубными щётками с зубной пастой. Только после того, как ребята действительно пытались мыть и чистить унитазы своими зубными щётками, приходил кто-то из старослужащих годков-стариков и говорил им, что это был "армейский юмор" и что мыть унитазы надо обычными тряпками и щётками с щёлоком и хозяйственным мылом.
Конечно "молодое пополнение" обижалось, затаивало обиду и досаду, которая потом выражалась и выплёскивалась также в форме розыгрышей и издевательств над очередными "молодыми" и "салагами". Я ещё в нашей суворовской Средней школе №1 познал что такое "дедовщина" и "годковщина", потому что наш "низовский" район города Суворова всегда отличался хулиганистыми ребятами и порядками на улицах.
Работа учеником слесаря-ремонтника на Севастопольском морском заводе им. С. Орджоникидзе тоже была близка к военно-морским традициям и обычаям, плюс мои отношения со старшим братом Юрой, который всячески на мне испытывал свои годковские и милицейские приёмчики научили и закалили меня, привили иммунитет, отвращение и протест против "армейской дедовщины" и "флотской годковщины". Поэтому я сначала молча, терпеливо, с достоинством и с выдержкой выдерживал все формы проявления "годковщины", а потом от меня просто отстали и перестали задирать, разыгрывать и трогать (не тот был эффект - автор).
Кроме этого, когда меня назначили командиром 2-го отделения 2-его взвода 2-й роты, мы вскоре стали отличным отделением и все нападки на нас прекратились сами собой, потому что не было повода для упрёков нас в незнании, в неумении, в нерасторопности или в невыполнении указаний, распоряжений, приказов и нарядов-работ. Вот и в обращении с оружием и противогазом мы очень скоро достигли хороших результатов, особенно Ваня Пецко, который разбирал и собирал автомат Калашникова АК-47 "играючи", очень быстро, точно, причём одними пальцами рук. Только с противогазом ПИГ-2 он возился долго и не попадал в норматив по времени (он его просто не любил и боялся задохнуться - автор).
Всё же держать и владеть настоящим оружием для нас, в том числе и для меня, было истинным мужским удовольствием и мы с гордостью и с желанием тренировались (играли - автор) с автоматами и противогазами на строевых и полевых занятиях-тренировках, испытаниях-состязаниях. Да, оружие - это класс!
Фотоиллюстрация: Михаил Тимофеевич Калашников (10.11.1919-23.12.2013) советский русский конструктор стрелкового оружия, доктор технических наук (1971), генерал-лейтенант (1999), изобретатель легендарного автомата Калашникова (АК). Увы, в 1971 году мы знали только, что автоматы, которые мы разбирали, собирали и совершали с ними строевые приёмы, назывались просто "автомат Калашникова" и всё...
Поверка и смотр.
Традиционными событиями в военной жизни любой и каждой воинской части являются "вечерняя поверка" и "строевой смотр" или "развод". Вечерняя поверка - это ежедневная поверка рядового и сержантского состава в подразделениях Советской Армии и Военно-Морского Флота. При проведении вечерней поверки, как правило, дежурный по роте или старшины рот выкрикивают по списку личного состава фамилии, а все, кого фамилию назвали, должны громко и отчётливо ответить "Я!". Естественно, шутники и острословы придумывают различные рифмы на эти фамилии и этот ответ, например: "Струя от муравья".
На вечерней поверке поимённо проверяется наличие личного состава, при этом первыми называются те герои-военнослужащие, которые навечно занесены в списки рот приказами министра обороны СССР за совершенные ими подвиги. Затем после поверки старшина роты объявляет приказы, отдаёт отдельные приказания и объявляет наряд (дежурную команду) на следующий день.
Иногда по плану строевой подготовки или по особым случаям производятся батальонные или полковые вечерние поверки, на которых присутствуют все офицеры батальона или полка. В этом случае поимённую поверку проводят командиры рот, затем докладывают командиру батальона, а тот уже докладывает командиру полка.
Утром в воскресенье 28 ноября 1971 года состоялся большой смотр-развод полка 9-го Флотского экипажа ДКБФ. Всё молодое пополнение, весь личный состав полка, все офицеры и служащие, сведённые в роты, батальоны и в отдельные команды, с оркестром и знаменосцами, со знаменем полка, прошли строевым парадным шагом мимо трибуны, на которой стоял сам командир 9-го Флотского экипажа, которого одни назвали "Полковником", а другие "капитаном 1 ранга".
Вероятно "развод полка в воскресенье" - это было либо запланированное событие, либо случайный каприз "Полковника", но он нас ругал "на чём свет стоит". Мне (не только мне - автор) показалось, что наш командир полка был "подшофе", то есть малость "квёлый" или "выпимши" (и это с утра!). Он "разводил" и ругал нас почти "последними словами", ярился, указывал на недостатки, называл фамилии нерадивых офицеров и командиров рот, обещал всем "крайние меры", "кары небесные" и "адовы муки" тем, кто немедленно не устранит все недостатки. В результате мы только вечером во время просмотра кинофильма сумели дать отдых своим натруженным ногам и исколотым иголками пальцам, потому что весь день мы приводили в порядок свои флотские аттестаты и шагали, шагали и шагали парадным шагом по плацу.
Нагрузка на наше молодое пополнение была такая, что ребята по настоящему, не притворяясь, по вечерам тихонько выли от боли, а во сне многие стонали, бредили, выкрикивали команды, дёргались на кроватях, выполняли лёжа строевые приёмы. Некоторые признавались друзьям и мне, что хотели бы наложить на себя руки, например, сломать или вывихнуть себе ноги, чтобы только не заниматься этой ненавистной "шагистикой"...
Я для себя решил вытерпеть и выдержать всё, что военная судьба предоставит мне в качестве испытания, я хотел пройти этот режим и ритуал инициации, то есть посвящения в военнослужащие, чтобы потом с частью служить на корабле. Закончить этот курс молодого бойца и отправиться на корабли была нашей спасительной мечтой, целью, заветом, но это могло произойти только после принятия военной присяги, то есть после 25 декабря 1971 года.
Сегодня проверился на весах, стоящих недалеко от места дневального по роте, мой вес оказался всего 62 кг при норме для моего роста в 182 см - от 66.6 до 82.5 кг. Так вот почему меня качает на строевых занятиях "как былинку" и многие меня не воспринимают всерьёз?! Для начального "веса в обществе" мне не хватает почти 5 кг живого веса!
Странно, до призыва на военную службу я регулярно и периодически сезонно "на гражданке" страдал от хронического тонзиллита, от простуд, ангин и ОРЗ, а теперь, будучи в очень суровых стрессовых условиях интенсивных физических нагрузок, недосыпания, хронической усталости, болей во всём теле, недоброкачественного питания, резкого воздействия отрицательных температур и сквозняков, у меня не было ни намёка на насморк, простуду или грипп. Здоров и всё! Хоть тресни! Все кругом кашляют, некоторые счастливчики попадают в лазарет, а один даже в госпиталь, а я как "огурчик", только с пупырышками от постоянного холода (кости не греют, а жира и мяса на теле маловато - автор).
Конечно я не писал родителям о том, что мы по 17 часов в сутки интенсивно шагаем, бегаем, трудимся, занимаемся, выполняем работы по нарядам и спим только по 6 часов беспокойным нервным сном. Родителям я писал, что всё хорошо, что я бодр, здоров и весел, что у нас всё нормально и скоро за нами приедут "покупатели" и мы отправимся на корабли, в море. Попасть на корабли казалось нам избавлением от всех наших мук, страстей и несчастий в этом легендарном 9-м Флотском экипаже ДКБФ.
Единственным развлечением на вечерней поверке было юмористическое комментирование стандартных ответов новобранцев "Я!" на озвучивание их фамилий. Это самое "Я!" дополняли в рифму разными словами, образами, краткими дополнениями, например: "Я! - Головка от буя!" и т.д. Конечно, это было глупо, порой пошло и грубо, но очень смешно, особенно для молодых измученных строевыми занятиями парней. Грешным делом и я, автор этой книги, тоже старательно пытался срифмовать какие-нибудь новые слова и словесные обороты в ответ на возглас "Я!", чтобы посмешить и порадовать себя и окружающих.
Правда, тогда в ноябре-декабре 1971 года моей рифмованной фантазии и интеллектуального кругозора хватало только на такие, например, комментарии и дополнения к возгласу-ответу "Я!":
"В рот тебе тряпья!",
"Старшину в зятья!",
"Из грязи да в князья!",
"С тётками дядья!",
"Твоя не моя!",
"Позовите холуя!",
"Под кроватью полынья!",
"На плацу полно зверья!",
"Троя не двоя!",
"Кумовья не сыновья!",
"Не избегнешь ты битья!",
"Разделиться раздвоя!",
"Шапка из старья!",
"Ботинки подкуя!",
"В латы закуя!",
"Бритва для бритья!",
"Пешка не ладья!",
"Мыслей толчея!",
"Бескрайние края!",
"Цыпок чешуя!" (особенно нравился этот комментарий, потому что у многих новобранцев от холода, влажности и антисанитарии на руках были цыпки - автор).
Иногда старшина роты специально делал паузу и ждал моего или другого доморощенного острослова комментария, чтобы усмехнуться и продолжить перекличку в строю. Перефразирование в рифму различных служебных команд и командных возгласов, передразнивание старшин, сержантов и даже офицеров превратилось в массовое самодеятельное творчество новобранцев 9-го Флотского экипажа, а также пробудило у меня творческий интерес к армейско-флотскому фольклору.
По строевому уставу строевой смотр роты, батальона и полка "проводится в целях определения степени одиночной строевой выучки и строевого слаживания подразделений". Одновременно на строевом смотре проверялся наш внешний вид, наличие и состояние нашего оружия. При этом, в соответствии с уставом, проводился опрос новобранцев на предмет жалоб, предложений, претензий, пожеланий и т.д.
Строевой смотр командиром полка (9-го Флотского экипажа) проводился, как правило, либо по его желанию, то есть в любое время, либо планово (по программе курса молодого бойца), либо перед инспекционной проверкой. При этом порядок смотра устанавливался теми начальниками, которые его проводили. Каждый строевой смотр заканчивался прохождением подразделения (части) торжественным маршем, а при выносе Боевого Знамени - с исполнением строевой песни.
О каждом строевом смотре нас предупреждали заранее, чтобы мы могли подготовиться и часто приготовление занимало почти всё ночное время (особенно у нерадивых и нерасторопных новобранцев - автор). Строевые смотры роты, батальона и полка в 9-м Флотском экипаже проводились в пешем порядке. На инспекционный смотр в пешем порядке выводился весь личный состав полка с личным оружием, смотр техники полка проводился отдельно.
Для строевого смотра роты мы строились в развёрнутый двухшереножный строй: командир роты становился в семи шагах перед серединой роты, старшина-техник роты - в двух шагах правее группы управления, сержант-сигналист-барабанщик - в двух шагах правее старшины, заместители командира роты - в двух шагах правее сигналиста-барабанщика, старшина роты становился на левом фланге роты.
Все строевые смотры в 9-м Флотском экипаже проводились на строевом плацу, который представлял собой большое ровное асфальтовое поле-площадку, размеченную белыми линиями и фигурами. С средней части строевого плаца на переднем каре перед большим административным зданием Экипажа стояла невысокая трибуна с двумя боковыми лестницами. По бокам от трибуны и сзади располагались флагштоки для подъёма знамён и флагов, стенды с рисунками и текстами из Строевого устава ВС СССР, большие металлические полированные зеркала, перед которыми на плацу белой краской были обозначены места для "линейных" (охрана тех, кто стоял на трибунах - автор).
Мы, то есть отделения, сомкнутые в одном строю взводов, взвода в роты, роты в батальоны, располагались в границах чётких прямоугольников, очерченных белой краской на поле плаца. Позади нас были также обозначены места и фигуры различных строевых построений, линия для построения, а по бокам, за границей плаца располагались специально огороженные лавочками места для курения и чистки обуви. Кроме этого за границей плаца для построений и строевых занятий была оборудована полоса препятствий для отработки приёмов движения по пересечённой местности с препятствиями и для тренировки действий военнослужащих на поле боя.
Строевой плац 9-го Флотского экипажа ДКБФ предназначался для проведения занятий по строевой подготовке; состязаний на лучшее подразделение по строевой подготовке; утренней физической зарядки; общих батальонных и полковых вечерник поверок; для развода караула, проверки команд наряжаемых от части, а также личного состава, увольняемого из расположения части; построения личного состава перед выходом на занятия и для других воинских ритуалов. Кроме строевых площадок размером 8х16 м на плацу была выделена полоса для прохождения подразделений торжественным маршем. Плац был хорошо освещён и радиофицирован.
Когда начальник, проводящий смотр, приближался на 40-50 шагов к роте, командир роты командовал: "Рота, смирно! Равнение на-право!" (На-лево! или На-середину!), прикладывал руку к головному убору, подходил строевым шагом к начальнику, проводящему смотр, останавливался перед ним в двух-трех шагах и докладывал: "Товарищ подполковник. Вторая рота для строевого смотра построена. Командир роты капитан-лейтенант Иванов".
После доклада командир роты делал левой (или правой) ногой шаг в сторону с одновременным поворотом направо (налево) и, пропустив начальника вперед, следовал за ним в одном-двух шагах сзади и с внешней стороны строя, не опуская руку от головного убора. Сигналист-барабанщик по команде командира роты "Равнение на-право!" (На-лево! или На-середину!) начинал бить "Походный марш", а когда командир роты останавливался перед начальником, проводящим смотр, сигналист-барабанщик прекращал бой барабана, а после доклада командира роты возобновлял его. Этот ритуал мне нравился, я его запомнил и потом, когда экипаж БПК "Свирепый" готовился к строевому смотру в рамках сдачи курсовых задач, вспомнил и с удовольствием выполнял обязанности сигналиста-барабанщика.
После обхода фронта строя роты с правого фланга к левому начальник, проводящий смотр, выходил на середину строя, здоровался с личным составом роты, разрешал подать команду "Вольно" и давал какие-то указания командиру роты о продолжении смотра. Как только начальник останавливался перед серединой строя роты, сигналист-барабанщик прекращал бой в барабан. Командир роты подавал команду "Вольно!", опускал руку от головного убора, вручал начальнику, проводящему смотр, строевую записку, а после получения от него указаний приступал к их выполнению.
Смотр роты начинался с проверки наличия личного состава, внешнего вида новобранцев, состояния снаряжения и вооружения, затем проверялась степень одиночной строевой выучки и строевой слаженности отделений, взводов и роты, умение петь строевые песни в составе роты. Наша 2-я рота проходила торжественным маршем перед начальником, проводящим смотр, повзводно, на дистанции одного линейного (или двух линейных); взводы — в колонне по три (по четыре), имея оружие в положении "на ремень" или в другом положении по указанию начальника, проводящего смотр. Автоматы в положении "на грудь" мы поддерживали левой рукой за цевье и ствольную накладку.
Перед началом прохождения торжественным маршем прямые начальники командира роты, присутствующие на смотре, становились в одном-двух шагах позади и правее начальника, проводящего смотр. Командир роты, перестроив (построив) роту в линию взводных колонн, имея линейных, назначенных для обозначения линии прохождения роты, на правом фланге роты в колонне по одному, становился в семи шагах впереди направляющего взвода (группы управления) лицом к строю и командовал: "Рота, смирно! К торжественному маршу, повзводно, на одного линейного (или двух линейных) дистанции, первый взвод (или группа управления) прямо, остальные "На пра-во!", "На ре-мень!" (или "Автоматы на-грудь!"), "Равнение направо, шагом - Марш!". Затем он быстро и чётко поворачивался через левое плечо кругом на носке правой ноги и начинал движение с левой ноги одновременно с ротой.
Перед этим по команде "К торжественному маршу!" выходили из строя и становились на свои места: заместители командира роты - в двух шагах за командиром роты, командиры взводов - в двух шагах впереди своих взводов, сигналист-барабанщик - в двух шагах за заместителями командира роты, старший техник - в двух шагах впереди группы управления; линейные выбегали или выходи ли учащённым строевым шагом на линию прохождения роты, останавливались на дистанции 10-15 м (15-20 шагов) один от другого, самостоятельно поворачивались налево, а по команде: "Шагом — Марш!" одновременно брали автоматы в положение "на грудь" (если были карабины, то в положение "на караул").
По исполнительной команде: "Шагом - Марш! " движение начинала вся рота, причём первый взвод (группа управления) двигалась сразу с места строевым шагом прямо, а каждый последующий взвод, подойдя к месту, где стоял первый взвод (группа управления), поворачивал налево, обозначал сначала шаг на месте и выравнивался. Когда впереди идущий взвод отходил на указанную командой дистанцию, командир последующего взвода командовал: "Прямо!". По этой команде взвод начинал движение строевым шагом, при этом правофланговые во взводах следовали вдоль линии, обозначенной линейными, в одном шаге от них.
Из-за своего роста наш Ваня Пецко должен был идти первым правофланговым, но он ни в какую не соглашался и становился всегда за мной, поэтому наши начальники, так не добившись от него понимания и послушания, нашли иной выход - сделали Ваню Пецко знаменосцем и ему это настолько понравилось, что он возгордился и даже стал несколько "годковать", то есть брать пример с сержантов-старшин-годков...
Командир роты, его заместители, командиры взводов и старший техник роты, не доходя до начальника, проводящего строевой смотр, на дистанцию одного линейного, прикладывали руку к головному убору и одновременно поворачивали голову в сторону начальника, проводящего смотр. Минуя начальника (на четыре шага), командир роты заходил в сторону, становился правее своих прямых начальников (командир батальона, командир полка) и оставался там, пока не пройдет вся рота.
Когда командир взвода приложит руку к головному убору, все мы, военнослужащие его взвода, кроме правофланговых, одновременно поворачивали голову в сторону начальника. По прохождении взводом начальника, проводящего смотр, на дистанцию одного линейного командир взвода опускал руку от головного убора, а мы все ставили голову прямо. Когда рота минует начальника, проводящего смотр, линейные по сигналу старшего брали оружие в положение "на ремень", поворачивались направо и бегом в колонне "по одному" догоняли нашу роту и становились в строй своего подразделения.
Для прохождения с песней командир роты, перестроив роту, становился в семи шагах впереди направляющего взвода и командовал: "Рота, смирно! Для прохождения с песней повзводно, дистанция 50 метров, первый взвод прямо, остальные "Напра-во!", "На ре-мень!", "Шагом - Марш!". Затем он быстро поворачивается кругом на носке правой ноги через левое плечо и начинал движение с левой ноги одновременно с ротой. По команде: "Для прохождения с песней!" выходили из строя и становились на свои места: заместители командира роты - в двух шагах за командиром роты, командиры взводов - в двух шагах впереди своих взводов, сигналист-барабанщик - в двух шагах за заместителями командира роты, старший техник - в двух шагах впереди группы управления.
Опять по исполнительной команде: "Шагом - Марш!" движение начинала вся рота, причём первый взвод (группа управления) двигался походным шагом с песней прямо, а каждый последующий взвод, подойдя к месту, где стоял первый взвод (группа управления), поворачивал налево, обозначал шаг на месте и выравнивался. Когда впереди идущий взвод отходил на указанную командой дистанцию, командир последующего взвода командовал: "Взвод с песней - Прямо! ". По этой команде взвод начинал движение с песней походным шагом.
Смотр батальона почти ничем не отличался от порядка смотра роты, только добавлялись командиры-начальники, а строевые команды и действия были прежними. А вот смотр полка проводился с выносом и относом Боевого Знамений полка.
Для строевого смотра полк с Боевым Знаменем строился в линию ротных или взводных колонн; командир полка становился перед серединой строя полка, в 20-30 шагах. При отсутствии оркестра ротные сигналисты-барабанщики выстраивались под командой старшего на месте, указанном для оркестра. Когда полк представляется в составе дивизии, то командир полка становился на правом фланге полка.
Встреча начальника и выполнение воинского приветствия производились, как указано для роты и батальона; при этом в докладе называлось полное наименование полка (9-го Флотского экипажа ДКБФ) с перечислением присвоенных ему почетных наименований и орденов. После выполнения воинского приветствия по команде командира полка: "Вольно!" командиры батальонов выходили из строя и становились в десяти шагах перед серединой своих батальонов, а командиры отдельных рот (батарей) - в пяти шагах. Полк проходил торжественным маршем перед начальником, проводящим смотр, побатальонно или поротно. При этом порядок прохождения полка был таким: впереди идёт командир полка, в трёх шагах за ним в одной или в двух шеренгах - заместители командира полка и начальник штаба, позади них в двух шагах - знамёнщик с ассистентами, в трёх шагах за ними - остальной состав управления полка в колонне по три (по четыре) и далее - подразделения полка на установленных дистанциях.
Когда в смотре полка принимал участие оркестр, то по команде "Марш!" оркестр начинал играть марш (сигналисты-барабанщики - бить "Походный марш"), а направляющая рота (батальон, управление полка) начинала движение строевым шагом прямо. Остальные подразделения, повернувшись направо, доходили до места, где стояла направляющая рота, поворачивали налево (заходили плечом - автор), по команде своих командиров "На месте!" выравнивались, дожидались установленной дистанции и по команде "Прямо!" следовали за впереди идущим подразделением. При этом знамёнщик и ассистенты при прохождении торжественным маршем голову в сторону начальника не поворачивали (это обстоятельство особенно нравилось нашему Ване Пецко - автор).
Когда последнее подразделение полка минует начальника, проводящего смотр, оркестр (сигналисты-барабанщики) по команде военного дирижера (старшего сигналиста-барабанщика), не прекращая игры (боя), начинали движение прямо, а с выходом на линию прохождения торжественным маршем вслед за военным дирижером (старшим сигналистом-барабанщиком) заходили правым плечом и строевым шагом проходили перед начальником, пройдя начальника на одного-двух линейных, игру (бой) прекращали.
По команде "Для прохождения с песней!" заместители командира полка и начальник штаба полка выходили из строя и становились в двух шагах впереди управления полка. Проверка полка, выход линейных, а также прохождение полка торжественным маршем и с песней проводились, как указано для батальона.
Интересно, строевой смотр и прохождение роты, батальона и полка с песней или без песни мы репетировали такое количество раз, что за первый месяц жесточайших тренировок и дрессуры все, практически, стали "спецами" в нормах и положениях Строевого устава, но это далось такими страданиями и жертвами, что я вынужден рассказать о причинах и последствиях для молодых новобранцев такой "строевой муштры"...
"Самострелы". 9-й Флотский экипаж.
В таких местах, как распределитель и учебная воинская часть 9-й Флотский экипаж ДКБФ, в которых новобранцы проходили обучение и подготовку по "курсу молодого бойца", всегда остро стоял вопрос: "Где, кем и сколько летя я буду служить?". Опытные командиры учебных воинских частей и экипажей в условиях жёсткого, порой жестоко жёсткого процесса обучения и подготовки, отсеивали малопригодных, слабых, недоразвитых и наоборот, стойких, терпеливых, мужественных и храбрых молодых новобранцев, отмечали их в своих записках и в личных делах военнослужащих, давали им характеристики и рекомендации для дальнейшего прохождения службы либо в плавсоставе на надводных боевых кораблях, либо на подводных лодках, либо в морской пехоте, либо в строю авиационных и морских механиков, служащих при штабах, строевых и даже подсобных работников. При этом жёсткие испытания курса молодого бойца выдерживали не все призывники...
Как правило, специалисты из числа рядового состава моряков срочной службы готовят полгода в специальных военных учебных заведениях ("учебках"), затем они приходят на корабли или в специальные военные части и служат 2,5 года. Некоторых призывников-новобранцев, таких как я отличников специальных школ ДОСААФ, пропускают только через "горнило" испытаний курса молодого бойца (до 45 суток - автор) и сразу же отправляют на корабли или в иные места службы. Однако некоторые новобранцы избирают для себя иную судьбу, иной путь, иные страдания срочной службы, - это "самострелы" или официально "военнослужащие, пытавшиеся освободиться от военной службы путём членовредительства".
Не секрет, что все люди индивидуальны, каждый человек обладает своим неповторимым характером и особенными чертами, но всё же все люди делятся на основные психотипы, например, на замкнутых в себе "интровертов" и открытых миру "экстравертов". На занятиях в 9-м Флотском экипаже нам этого не говорили и не объясняли, но мы, призывники, сами замечали между собой, что среди нас есть такие (интроверты), которые неохотно идут на контакт, живут в своём собственном внутреннем мире, не любят вмешательств в их личные дела. Наоборот, среди нас были такие (экстраверты), которые были очень общительные, даже приставучие, напрашивались на дружбу ко всем, к любому и каждому, особенно к сержантам-старшинам-годкам. Эти ребята охотно делились со всеми, кто с ними сближался, своими мыслям, идеями, чувствами и переживаниями. Среди таких (экстравертов) выделялись те, кто очень нуждался в защите, помощи, сочувствии и жалости...
Самая известная классификация психотипов - это деление людей по Гиппократу на сангвиников, флегматиков, холериков и меланхоликов. Я тоже заметил, что сангвиники, как правило, краснощёкие, энергичные, склонные к возбуждению, в них преобладает сила крови, чувства, они энергичные и отзывчивые. Такие ребята (сангвиники) хорошо переживали трудные испытания, стойко переносили обиды и жестокость годков, приспосабливались к военному распорядку дня и программе подготовке по курсу молодого бойца. Больше всего друзей и товарищей у меня было среди таких стойких ребят (сангвиников) и мы вместе переживали неудачи и преодолевали препятствия службы. Еще одно обстоятельство сближало меня с такого типа ребятами - мы все почти одинаково нетерпеливо и безучастно относились к скучной рутинной служье и работе, мы жаждали приключений, были любознательными ребятами.
Флегматиками были те призывники и новобранцы, которые оставались безучастными к военной службе, к программе подготовки курса молодого бойца, в событиям и планам отделения, взвода, роты, батальона или полка. Они оставались спокойными и невозмутимыми даже тогда, когда их оскорбляли словом или наказывали делом (нарядом вне очереди). Внешне такие ребята выглядели ленивыми, медлительными, спокоными, сдержанными на проявление эмоций, "тупыми оболтусами". Однако свою сдержанность и неторопливость они заменяли некоторым упорством, прямолинейностью, настойчивостью, граничащей с "прошибанием стен лбом".
Третьим психотипом среди новобранцев были "пройдохи", - хитрые, коварные, юркие, цепкие, предприимчивые, вспыльчивые, желчные и мстительные ребята (холерики). Они быстро вспыхивали обидой, ярились, лезли на рожон и в драку, пытались хитростью и коварством захватить лидерство в любой ситуации или положении. Они всегда куда-то спешили, не давали времени обдумать их предложения, а любимым развлечением для них была меновая игра "Махнёмся не глядя!". Эти ребята были очень неуравновешенные, легко сбивались "с понталыку", легко поддавались на розыгрыши, на призывы к "бузе" (бунту), на стычку, ссору, драку или на участие в наказании посредством "тёмной" человека накрывают с головой одеялом и беспорядочно бьют рук4ами и ногами, а потом разбегаются в стороны, как будто ничего не произошло - автор). Эти нервные ребята-призывники-новобранцы (холерики) отличались либо паническим настроением и страхом перед испытаниями и трудностями, либо безумной слепой яростной отвагой и неразумным героизмом. Им, как правило, не хватало упорства в достижении целей, они хотели всё сейчас, в полной мере и сразу.
Чётвёртым характерным психотипом среди новобранцев осеннего призыва 1971 года были так называемые меланхолики или "плаксы". Эти ребята были страдальцами на военной службе и при прохождении курса молодого бойца. Они, как правило, уже заранее, до призыва определили себе судьбу мучеников, страдальцев, страстотерпцев, они почти всегда были грустные, медлительные, обидчивые, боязливые, готовые к самому худшему, что может быть. Эти парни были настроены на тоску и печаль, на жалость к самим себе, на постоянные глубокие переживания, на депрессию. Они предпочитали одиночество, старались куда-то "зашхериться", спрятаться за спины других, избавиться от необходимости кому-то подчиняться и что-то делать трудное, неудобное, грязное.
После месяца пребывания в 9-м Флотском экипаже я интуитивно, как мне кажется, понял, по какому принципу кто-то формировал наше отделение "вышаков" (так нас называли за то, что у нас было неоконченное высшее образование - автор). В наше 2-е отделение 3-го взвода 2-й отличной роты собрали близких по характеру и психотипу парней - сангвиников. Даже наш великовозрастный "мальчик" Ваня Пецко, который из-за своей огромной массы и почти двухметрового роста отличался физической медлительностью, а по уровню интеллекта "застрял" где-то в возрасте 14-15 пацана, всё равно вместе с нами был больше сангвиником, нежели другим психотипом по классификации Гиппократа. Вот почему у нас всё получалось, почему мы друг друга принимали такими, какие мы есть, понимали друг друга и сильно дружили, поддерживая друг друга во всём.
Другим ребятам было гораздо труднее. Конечно, были и другие отделения, состоящие из таких же, как мы сангвиников и мы с ними соперничали, соревновались, дружили и сотрудничали. Так, например, из сангвиников сформировались три взвода нашей 2-й отличной роты. В других ротах было сложнее...
В первой роте было больше флегматиков и им поручалась спокойная работа или задания, связанные с приборками в штабе, работа с документами. Эти ребята сразу же обособились, стали меньше с нами общаться, сторониться нас ("рядовых" - автор). Третья рота, наоборот, состояла больше из "ухарей" (холериков), в ней происходило больше всего интересных или беспокойно-скандальных историй. В третьей роте ребята боролись за доминирование, за власть, за верховенство, зато эта рота побеждала всех на полосе препятствий, в кроссах и авральных работах. В т3-й роте часто "бузили", там активно процветала "годковщина" и "дедовщина", общение велось на блатном языке ("по фене" - автор), там обижали "меланхоликов" (меланхоликами называли в том числе и "самострелов", то есть тех, кто занимался членовредительством - автор).
"Меланхолики" были в каждой роте, в том числе и в нашей отличной 2-й роте. Не знаю почему, но эти ребята искали встречи со мной, пытались со мной дружить, рассказывали мне свои истории, делились переживаниями, читали письма, которые им присылали родители, родные, друзья и девушки, спрашивали совета, искали защиты и помощи. До сих пор не знаю, почему эти "плаксы" и не только "плаксы", а практически все ребята-призывники, кто был поблизости, делились со мной своими сокровенными мыслями и переживаниями...
"Меланхолики" или "плаксы", как их называли "холерики", почему-то мне нравились, я чувствовал к ним притяжение, понимал их, жалел, проявлял заботу, оказывал помощь. Я их выслушивал, слушал их рассказы, самодельные стихи и песни, искренне восторгался итми, записывал песни в свою тетрадь-песенник, а потом, перед Новым 1972 годом, выполняя призыв и приказ замполита полка, набирал среди "меланхоликов" отличных и послушных актёров, чтецов, певцов, художников-оформителей и даже танцоров традиционного матросского танца "Яблочко".
Вот только я никак не мог понять, принять и простить так называемых "самострелов" или тех ребят, которые сознательно хотели и пытались освободиться от военной службы путём членовредительства, путём отравления, нанесения себе ран, ломания себе пальцев, рук, ног, рёбер и т.д. Не понимал и не принимал. Жёстко и сурово, почти беспощадно...
Кроме этого военная организация быта, жизни и службы ещё поделила нас всех на определённые типы характеров и личностей и эта классификация психотипов военнослужащих тоже требует своего описания и анализа. Дело в том, что ребята, то есть призывники-новобранцы, сержанты-старшины, то есть "годки", а также работники-служащие 9-го Флотского экипажа, мичманы, офицеры и высшие командиры проявляли себя как "аристотелевы типы": вещисты, персоналисты, процессоры, временщики, наместники и философы. Все эти психотипы характеризовались типичными для них формами вопросительного отношения к окружающей действительности. Например, основной вопрос вещистов - "Что?" или "Почём?", персоналистов - "Кто?" - "Кого?", процессоров - "Как?" - "Каким образом?", временщиков - "Когда?" - "Сколько можно?", наместников - "Где?" - "Куда?", а философов - "Зачем?" - "Почему?". Все задают в жизни эти вопросы, но тот, кто чаще всего задаёт определённые вопросы, тот относится к определённому "аристотелеву типу".
"Вещистов" среди указанных людей всегда интересовали, прежде всего, вещи, предметы, обстановка, но не события, не слова, не отношения переживания, они редко обращают внимание на то, как относятся к ним окружающие, но зато чутко реагируют на всякого рода вещные подарки, гостинцы, подачки. Если им достался маленький кусок мяса или меньший уровень компота в стакане, то они чувствуют себя обиженными, обделёнными, несчастными. "Вещисты", как правило, оказывались больше эгоистами, накопителями вещей и предметов и степеньт их дружбы и участия в общих делах отделения, взвода или роты оценивалась ими ценой или значимостью реальной вещной пользы, которую они могли получить за своё участие в общем деле. "А что я с этого буду иметь?" - это был самый типичный вопрос и позиция "вещистов". Таких ребят терпели, использовали, но не любили и не уважали...
"Персоналисты", наоборот, очень персональные по поведению, склонны к проявлению своей личности и ценят личностное, броское, "звёздное" поведение окружающих, вождизм лидеров и сами не прочь стать лидерами, доминировать, хотя бы временно, напоказ, "понарошку". Они чутко относятся к персональному поведению окружающих, но часто не обращают внимание на вещи и предметы. "Персоналисты" постоянно нацелены на персональное общение, на контакт, на поиск взаимопонимания, поддержки и своего признания, для них это, вероятно, единственно приемлемый способ самоутвердиться, почувствовать свою значимость, особенность, лидерство. "Персоналисты" очень падки на лесть, на возвеличивание, восхваление и готовы ради этого совершать подвиги и геройские поступки. Кстати, Ваня Пецко был таким "персоналистом" и очень гордился собой, когда его хвалили.
"Процессоры" или те, для кого событие, процесс события, приключение, ссора, конфликт или отношения важнее результата этого процесса, для которых не важны ни люди, ни предметы, а только сам процесс жизни и службы, составляли небольшую часть полка призывников-новобранцев. Такие парни, обычно, даже не помнят где они были, но хорошо помнят, что они делали и могут подробно всё изложить. Именно такие парни рассказывали нам истории из своей жизни "на гражданке", в том числе истории своих любовных отношений и приключений. Среди них были такие ребята, которые выдумывали истории "на ходу", сочиняли байки и клятвенно уверяли, что "всё так и было". Самое интересное, что такие "процессоры" реально и действительно потом верят в свои небылицы, как в правду, только это "их правда", а не истина.
"Временщики" - это были те, кто озабочен временем или сроком службы, наказания, урока, тренировки, занятия, наряда. Для них время иногда несётся, как угорелое и эти "временщики", например, никак не могут выспаться, встать в строй одетыми по команде "Подъём!", успеть скушать всё за обедом, а бывает наоборот, - время для них длится и тянется, как тягучая липкая смола и тогда их ожидание становится мучительным невмоготу. Именно такие ребята в самом начале поддавались розыгрышам и покупали себе за реальные деньги чёрные погоны морских пехотинцев или авиамехаников, а потом наивно показывали их членами медкомиссии 9-го Флотского экипажа и уверяли офицеров, что они уже выбрали себе не три, а два года службы в пехоте. Для таких ребят служба и пребывание в 9-м Флотском экипаже казалось вечностью, но точно также они относились и к любому сроку любого события на службе, они тяготились службой и именно из них появлялись "самострелы" (членовредители).
Лучше всего чувствовали и вели себя на службе в 9-м Флотском экипаже так называемые "наместники", то есть те физически рослые, сильные, наглые, хулиганистые и предприимчивые парни, для которых "война, как мать родна", потому что они в любом месте находили повод и возможность для занятия определённого доминирующего места. Например, если считалось, что нижняя койка - это место для годка или для наиболее грузного человека, то есть самое удобное место для военнослужащего, то они обязательно, любыми способами, вплоть до драки занимали нижнюю койку; если было какое-то руководящее место или какая-либо должность, например, старший матрос (ефрейтор), командир отделения, хлеборез, командир группы наряда, старший в группе и т.д., то они из кожи вон лезли, но старались занять это место, любыми способами уговаривали, "убалтывали" или упрашивали командиров-начальников назначить их на какое-либо "место". Для таких ребят важнее всего было то место, которое они занимают в структуре, в иерархии, в системе отношений доминирования. Для них важнее всего было "доминировать всегда, доминировать везде, доминировать до дней последних донца"...
Когда "наместники" или "доминаторы", как я их называл, рассказывали о своей жизни "на гражданке", то они всегда рассказывали о том, где они были или куда они должны поехать или пойти, для них важнее всего было то, что они, например, были в каком-то знаменитом городе, театре, кинотеатре, но что они там делали, видели или испытали, - это было вторично, "за скобками". Как правило "наместники" или "доминаторы" важничали, напускали на себя "туман таинственности", хвастались и часто попадали впросак на обмане...
Самой малочисленной прослойкой среди 1000 призывников-новобранцев осеннего призыва 1971 года были так называемые "философы", то есть те люди, которые знали и понимали ценности военной службы, долга, чести, обязанности честно служить на защите Родины и Отечества. Это были ребята очень спокойного, точного, выдержанного, скромного, но достойного поведения. "Философы" были немногословны, сдержанны в эмоциях и чувствах, осторожны в дружбе, очень исполнительные, вдумчивые, сознательные, трудолюбивые и неприхотливые. Они никак не реагировали на приколы, подковырки, розыгрыши, хотя часто в них попадали, не зацикливались на досадных мелочах и трудностях военной службы, философски и стоически переносили неизбежные неудобства и физические страдания, терпели проявления "годковщины" и "дедовщины", потому что не могли и не любили давать сдачи так же, как с ними обращались наглые, сильные и подлые "наместники" или сержанты-старшины-годки. Странно, но именно таких сдержанных и достойных парней, которые очень чётко и точно выполняли все уставные требования и приказы командиров, очень не любили все остальные, кто тяготился службой. "Философов", как правило, называли все либо "правильными", либо "идейными", что на языке наполовину блатных пацанов было не названием, а приговором...
На службе очень важно правильно определить для себя психотипы окружающих тебя людей, сослуживцев и командиров-начальников, потому что это позволяет строить правильные взаимоотношения, например, одному достаточно похвыалы и повышенного чуткого внимания и он считает тебя своим другом, другой нуждается в сочувствии и результат тот же, третий уважает только силу, волю, крепость и если ты выстоишь и выдержишь его наглость и натиск, то он не только начинает тебя "уважать" (опасаться), а принимает твое доминирование, а те, кто обладает самостоятельной личностью и скромным философским достоинством примут тебя в свою незримую компанию "достойных" и "посвящённых", если ты искренне, сдержанно, не явно, а знаково, символически, покажешь им своё расположение, понимание и уважение (для них иногда даже "взгляда понимания" достаточно - автор).
Однако среди нас были и такие ребята, в которых от каждого психотипа было по "чуть-чуть". Такие парни, как правило, само собой становились и инстинктивно естественно принимались всеми как лидеры, неформальные командиры, становились "душой и совестью компании", нравственным авторитетом, истинным командиром, "старшим", "смотрящим", "папой". К сожалению также иногда такими вождями или вожаками становились почти настоящие "отцы Карлеоне", "доны мафии", лидеры проникшей в советскую армию организованной преступности. Если это случалось, то в сообществе военнослужащих "расцветала годковщина или дедовщина" и жизнь рядовых военнослужащих превращалась в дикий беспредел, в ад, в кошмар. Вот тогда начинали появляться "самострелы" или членовредители...
Основным полем деятельности для вожаков годковщины или дедовщины были не занятия учёбы или боевой подготовки, здесь они могли сами показывать блестящие результаты, быть примером для отстающих и слабых, становились примером, образцом и лидерами, а свободное время, хозработы, приборки, наряды и ночь. Приборка или уборка помещений - это время и место доминирования сильных над слабыми, наглых, хитрых и коварных над доверчивыми, добрыми и послушными. В результате одни новобранцы могли делать вид, что работают, а другие работать за двоих, троих или за всех, кто над ним имывался...
На военную службу приходили парни с разным уровнем физической подготовки, образования и воспитания, с разными морально-нравственными установками. Да, мы все были советскими людьми, многие из нас были комсомольцами, но не все, были и замаскированные иноверцы, инакомыслящие, а то и откровенные враги советской власти, враги советского народа, враги нашего советского образа жизни, как правило, это были те, кто так или иначе познакомился в преступным миром, познал, что хитростью или силой можно получить себе то, чего не получишь знаниями и умением.
Среди призывников-новобранцев 9-го Флотского экипажа ДКБФ были даже такие парни, которые и на русском языке говорили плохо, не то, что знали математику, физику, литературу, читали книги или смотрели фильмы. Я не буду здесь описывать, как назвали "нерусских" злые языки и глупые умы, но как страдали молодые ребята национальных меньшинств, которые врождённо обладали и обладают своими понятиями добра, зла , чести и достоинства, и какие были последствия для них, я расскажу.
Те, кто изначально не хотел служить в армии или на флоте, кто хотел всеми правдами и неправдами "откосить" от военной службы, те старались "урвать" от своего положения "хоть что-то", служить не самим, а за счёт тех, кто в силу разных причин был слабее, простодушнее или неопытнее их. Когда таких "косарей" разоблачали и заставляли служить по честному, по правде, то есть в полную силу, а значит теперь над этими бывшими угнетателями в негласных взаимоотношениях главенствовали бывшие угнетённые, этим "косарям" не оставлось ничего другого, как заниматься членовредительство, но только бы избежать мести, скрыться в санчасти, попасть в госпиталь, в другу военную часть, а лучше всего, - быть комиссованными, списанными по непригодности к военной службе. Вот почему такие совали свои руки, ноги, пальцы, глаза и головы в разные части работающих машин и механизмов, получали увечья, переломы, сильные ушибы и сотрясения мозга и т.д.
Членовредительство - это "намеренное нанесение себе телесного повреждения (например, повреждения конечностей, органов зрения, слуха и т. д.)". Чаще всего добровольное членовредительство встречается на военной службе и в Уголовном кодексе это преступление называется так: "Уклонение от исполнения обязанностей военной службы путём симуляции болезни или иными способами". Членовредительство применяют для того, что избежать тяжёлой работы, в форме протеста или с целью уклонения от наряда, службы, а также, чтобы вызвать к себе жалость, жить за счёт жалости к себе, то есть заниматься попрошайничеством. Членовредительство противоречит инстинкту самосохранения, самому сильному из биологических природных инстинктов, поэтому нанесение себе глубоких порезов, ран и увечий, это, как правило, результат психических или нервных расстройств и заболеваний, а доведение человека до членовредительства или суицида (самоубийства) - это со всех точек зрения тяжкое и страшное преступление.
Кстати, к членовредительству относится и сознательное ухудшение больным своего болезненного состояния, болезни, но только тогда, когда человек желает получить от этого для себя какую-то пользу, например, освобождение его от военной службы, например, таки образом уклоняются от тяжёлых или аварийных работ, от призыва на сборы, от привлечения к уголовной ответственности и т.д.
Слабые телом и духом, как правило, просят кого-нибудь из смелых, наглых и предприимчивых, чтобы они совершили деяния членовредительства, при этом "самострелы", как правило, божатся и клянутся, что не выдадут членовредителей, но также, как правило, сдают их тут же следователям и командирам. Таким образом страдают и получают справедливое возмездное наказание оба - "самострел" и членовредитель. Наиболее распространёнными на войне случаями членовредительства были выстрелы друг другу или самому себе в руку или в ногу (отсюда и название - "самострел" - автор).
"Самострелов" или членовредителей в армии и на флоте не просто не любят, не жалеют, не уважают, а презирают и ненавидят, и ничто не помогает изменить к ним такое отношение, потому что это позорно, навредить себе, чтобы избегнуть трудностей. Также презрительно солдаты и матросы, старшины, сержанты, мичманы, прапорщики и офицеры всех уровней, всех видов и родов войск относятся к симулянтам, то есть к тем военнослужащим, которые создают видимость, притворяются больными, ранеными, расстроенными, сумасшедшими придурками...
Умышленная бытовая симуляция - это обычное дело во взаимоотношениях детей, например, школьников и сердобольных родителей, как бы "невинный обман", нацеленный на уклонение от учёбы в школе, от исполнения работ по дому, избежания наказания и т.д. Такая "невинная" симуляция привносится призывниками и новобранцами и на военную службе и с ней командиры и начальники борются примерно так же, как и родители призывников - укорами, шлепками и затрещинами. Однако на базе такой "бытовой симуляции" возникают и более тяжёлые и серьёзные случаи - симуляция психических расстройств.
В будущем на БПК "Свирепый" у нас в экипаже был один такой случай, когда матрос так талантливо симулировал энурез (недержание мочи), заговаривался, путался в словах и понятиях, замыкался в себе, совершал чудные, непонятные, нелогичные и опасные поступки, впадал в истерику (всегда в присутствии кого-то из сослуживцев - автор), а потом прошёл все тесты и испытания медиков и был комиссован со службы на флоте. Впоследствии он даже написал своим товарищам из боевой части, хвастаясь тем, что сумел успешно "откосить" и потешался над нами, говоря, "а вы служите, служите, дураки"...
В 9-м Флотском экипаже среди 1000 новобранцев были такие, кто очень хотел "откосить" от службы в армии или на флоте, я таких видел, общался с ними, по заданию командиров беседовал, пытался отговорить, внушить им уверенность в своих силах, своим примером и помощью сглаживал обиды и переживания, вызванные поведением сержантов-старшин-годков или грубых и наглых ребят.
Среди призывников-новобранцев были и такие ребята, которые были искренне убеждёны в том, что они больны неизлечимой болезнью, например туберкулёзом или раком, причём их сила самовнушения была такой, что они, например, харкали кровью или у них прощупывались уплотнения в животе (расстройства желудка и колики от недоброкачественной пищи - автор). Всякое недомогание они возвеличивали до пределов возможной фантазии и искренне мучились от психосоматических болей. При этом они в панике или в истерике расцарапывали до крови себе грудь, бока, живот, ноги, руки.
Я, например, наряжал специально ребят из моего отделения, чтобы они следили за одним "древоколом", чтобы он намеренно не поранил себя топором, другого "самострельщика" мы практически вытащили из-под вагонетки, когда он лёжа под специально срубленными ветками деревьев, выставил свою ногу на рельс узкоколейки. Ещё один парень договорился со своим товарищем, тоже "самострельщиком", что они капнут крепким раствором каустика (каустической содой, едким натром - автор) в глаза друг друга (их удалось отговорить - автор). Ещё один "самострел" искал и повсюду воровал различные лекарства, пил их горстями, с целью получения лекарственного отравления. Один из "неместников", жедая уйти из армии героем, специально подстроил ЧР (чрезвычайное происществие) во время погрузки тяжёлых- ящиков в кузов машины, он специально подставился под тяжеленный и большой ящик с каким-то оборудованием (электродвигатель или канализационный мощный насос - автор), чтобы получить увечье, но его спасли его же подчинённые, которые приняли на себя удар свалившегося ящика, один из них действительно получил увечье (открытый перелом ноги - автор), а этот гад получил только сильные ушибы...
В 9-м Флотском экипаже были опытные военнослужащие медики, врачи и психиатры, он имели многолетнюю практику и методы определения истины в случаях членовредительства, умели проводить успешные расследования, выявлять виновных и самострелов. Правда, при этом была "презумпция виновности", то есть априори считалось, что пострадавший потенциально сначала "самострел", а потом уж "потерпевший".
К одной их форм членовредительства в 9-м Флотском экипаже относили и искусственное голодание, отказ от правильного (нормального) приёма пищи и витаминов. За уменьшение ве5са военнослужащих командиров рот, сержантов и старшин строго спрашивали, а нас, как в пионерском лагере, всё время взвешивали и требовали, чтобы мы ели армейскую еду полными порциями. Однако есть то, что нам готовили и давали в столовой было почти невозможно: недоваренные щи из листьев капусты, целиковой хрустящей картошки, стеблей и листьев свеклы и не шинкованного лука; перловая клейкая каша с мутными остатками от мясных консервов; комковатое картофельное пюре, сваренное на воде; слипшиеся макароны и солёные огурцы из бочки. О! Эти солёные огурцы! От них у меня так болел и надувался живот, что впору было кричать от боли...
Выручал нас компот из сухофруктов и чай с маслом, сахаром и хлебом. Хлеб мы ели всегда и в большом количестве, иначе выдержать физическую нагрузку первого месяца пребывания в 9-м Флотском экипаже было почти невозможно. Только через две-три недели службы, когда я начал заступать в наряд дневальным по роте, а наше отделение нарядили в наряд на камбуз (в столовую полка - автор), я смог покушать по-человечески, почти так же, как кушали наши сержанты и старшины, мичманы и офицеры, потому что для них отдельно готовились первое, второе и третье на настоящих жирах, масле, из настоящих "гражданских" продуктов.
Что касается самострельщиков или членовредителей, то были такие, которые симулировали (а может быть и по настоящему - автор) показывали нам, что они психически больные, страдают истерией, шизофренией, эпилепсией, а также являются хроническими алкоголиками (тогда в 70-е годы XX века ещё не было наркоманов - автор). Эти самострелы уходили в самоволки в город Пионерский, находили там способ напиться, чтобы потом отправиться на другие приключения на гауптвахту, в дисциплинарный батальон или в чёрту на клички, только бы "подальше из этого проклятого Флотского экипаж, подальше от флота". Таких "самострелов" называли дезертирами и презирали все, без исключения.
Однако были и курьёзные случаи с самострельщиками. Одному парню кто-то из сердобольных старших друзей сказал, что "откосить " от службы можно, получив грыжу, таская тяжести. Желающий "откосить" один, без помощи других ребят, перетаскал из вагона узкоколейки в кузов грузовой машины 20 больших мешков с сахаром, но так грыжи и не получил, зато один добровольно выполнил наряд, порученный целому отделению новобранцев. Впоследствии этот парень, также по наущению друзей, много раз подтягивался на турнике (перекладине), но в результате только стал ещё здоровее и успешно освоился на военной службе (перешел в спортивную роту - автор).
Был ещё один способ членовредительства, которым пытались достичь желаемого некоторые предприимчивые самострельщики - это заражение опасными венерическими заболеваниями или туберкулёзом. С этой целью они тоже уходили в самоволки в город Пионерский, искали там воровские притоны, проституток, за деньги покупали "харканья туберкулёзников". Только их, как правило, ушлые урки или фраера обманывали, подсовывали всё что угодно, только не кровь или слюну больных туберкулёзом (в 70-е годы XX века в Советском Союзе в открытой форме "на гражданке" туберкулёз был полностью истреблён - автор). Что касается опасных венерических заболеваний, то местные девушки и женщины, которые оказывали военнослужащим за деньги интимные сексуальные услуги, хорошо знали и понимали меру уголовной ответственности за проституцию. Та что заразившиеся триппером, трихомониазом или гонореей "ходоки налево" после краткого и спешного лечения возвращались на военную службу, но уже "поражённые в правах", - их никто не уважал, не жалел и не терпел.
Были и такие случаи: некоторые "доброхоты" предлагали "самострелам" травмы барабанной перепонки и с удовольствием давали желающим увесистые затрещины (удары) по ушам, но как правило, сразу после "экзекуции" добровольно пострадавшие понимали, что их "надули" и шли в наряд с больными ушами, но со слухом. О желающих получить грыжи от натуги я уже рассказал, но были ещё и такие, кто иголкой и шприцем вводил себе под кожу жидкий парафин, таких быстро разоблачали медики и их потом со смехом и шуточками позорили "по всем статьям". Однако самым успешным методом членовредительства были так называемые "случайные порезы и "порубы" пальцев рук и ног" и искусственное вызывание различных кожных воспалений ("чириев").
Непосредственно самострелов, то есть членовредительства путём стрельбы себе в руки и ноги на моей памяти в 9-м Флотском экипаже не было. Возможно, отсутствие огнестрельных самострелов объяснялось тем, что оружие с патронами выдавалось только строго доверенным военнослужащим, принявшим военную присягу и наряженным в караул. За всё время нахождения в 9-м Флотском экипаже я ни разу не выстрелил из автомата или иного огнестрельного оружия, на все дела, связанные с использованием оружия, нам и мне лично выдавали только разряженный АК-47, правда, со штыком.
Случай применить автомат Калашникова АК-47 с примкнутым штыком в реальных "боевых условиях" мне представился только однажды, во время несения караульного наряда на подсобной хозяйстве 9-го Флотского экипажа Дважды Краснознамённого Балтийского флота, то есть на свинарнике.
Наряд в свинарнике
На флоте традиционно при возвращении корабля с БС (боевой службы) экипажу вручают жареных или печёных поросят. Для этого на базах флотов существуют так называемые «подсобные хозяйства». Были такие и на Балтийском флоте. Я ни разу не был на подсобном хозяйстве ВМБ Балтийск, но вот в свинарнике 9-го Флотского экипажа в городе Пионерский во время прохождения курса молодого бойца я побывал и «жареного свинёнка» отведал. Вот как это было…
Начиная с середины ноября 1971 года, погода в Калининградской области была неустойчивая, ночью подмораживало, днём было холодно и сыро, оттого ещё холоднее и мрачнее. В понедельник 29 ноября 1971 года, когда меня включили в команду «свинопасов», то есть «работников свинарника флотского подсобного хозяйства», было морозно холодно: ночью минус 1.8°С, утром минус 0.4°С, а днём всего 1.9°С тепла. Осадков не было, но с моря принесло на город сильный туман. Если днём в разрывы облаков ещё светило солнышко, то к вечеру небо заволокло такими тучами, что сердцу молодых новобранцев уже двое суток и три дня живущих на территории свинарника было совсем невмоготу.
Дело в том, что я и мои товарищи, назначенные в наряд свинопасов, всего только 9 дней прожили-прослужили в 9-м Флотском экипаже ДКБФ, только-только прошли первые самые тяжёлые дни и сутки военной службы. Наши головы под свободными зимними шапками были наголо стриженые, наши тела были настолько худыми «на казённых харчах», что не держали и не вырабатывали тепло, а наши воинские умения и привычки ещё не сформировались, поэтому мы не только были похожи на желторотых птенцов, которых совсем не было жаль, но и были таковыми. Никому… Никому нас не было жалко. Никому были не нужны. Никого не было вокруг, кто бы мог нас пожалеть… Сирых и убогих… Немощных и растерянных… Голодных и холодных…
Мы ещё не приняли военной присяги, поэтому нам не могли доверить оружие с боевыми патронами, но нужда заставляла командование 9-го Флотского экипажа менять «вахты» новобранцев на свинарнике подсобного хозяйства, потому что больше трёх дней «пацаны» или «салаги», как нас теперь называли, просто не выдерживали свинячьих условий жизни и убегали в самоходы, пытались дезертировать из свинарника.
Когда командир нашей 2-й роты зачитывал по памяти приказ о назначении в караул свинарника новобранцев, он потом шепнул мне, что включил меня в эту команду «для проверки характера на стойкость и выдержку» и добавил, чтобы я «не рвался в бой, а брал пример с сержанта-годка». Сержантом-годком, которого приказом по роте назначили «старшим команды свинопасов», был самый угрюмый, самый злобный и самый придирчивый старослужащий сержант в 9-м Флотском экипаже, его отправили в свинарник за его сержантские прегрешения, поэтому он всё своё злое раздражение вымещал на нас, на «салагах».
В свинарник нас привезли вместе со сменой караула в кузове грузовика. Естественно, как в обычной советской жизни бывает, в кузове не было никаких лавок, ящиков или стульчиков, был просто грязный кузов, в котором стояли, а потом катались из угла в угол бочки и бидоны, коробки и ящики со стеклянными банками, запасные части от машины и разнообразный шанцевый инструмент, который никто не удосужился крепко связать. Дорога в свинарник была ухабистой, разбитой, с колеёй, заполненной грязной жижей и нам несколько раз приходилось спрыгивать с борта машины, чтобы подтолкнуть её, вытащить из ям.
Старослужащие матросы караульной службы абсолютно никак нам «салагам» не помогали и вообще были как «не от мира сего» - молчаливые, сдержанные и цепкие со своими автоматами и цинками с патронами. Их командир лейтенант, начальник караула, всё время пути ни разу не вышел из кабины грузовика. Только наш звероподобный сержант и командир «команды свинопасов» тяжело спрыгивал с борта кузова грузовика и резко командовал нами, а мы, как муравьи, своими худенькими руками выталкивали машину из грязи.
Грязь… Вонючая скользкая и холодная грязь. Вот первое впечатление и воспоминание об этом суточном пребывании в свинарнике подсобного флотского хозяйства 9-го Флотского экипажа ДЕБФ. Сам свинарник оказался максимально простым – большая огороженная колючей проволокой и двойным забором из редких кольев открытая территория, на которой в центре был устроен невысокий длинный навес с бортиками, наподобие деревенского рынка с прилавками, а недалеко от кривых ворот с арочной вывеской торчала прямо из земли невысокая металлическая труба, видимо, печки. Здесь был большой бугор земли, внутрь которого вели обветшалые поломанные деревянные ступеньки, а внутри была большая полуземлянка-барак с нарами, парашей, широким и длинным деревянным столом, большой печью с огромным чугунным котлом, покрытым крышкой и рукомойником у входа.
Дверь в эту полуземлянку-барак была широкой, двойной, но одна из половинок дверей, видимо, никогда не открывалась. Дверь снаружи и изнутри была оббита многими слоями ватных и суконных одеял, матросских шинелей и бушлатов, но всё равно она была постоянно сырой и ночью покрывалась белой пушистой изморозью. В полуземлянке-бараке стояло такое пахучее «амбрэ», что мы с мороза и свежего воздуха просто задохнулись. Атмосфера «в доме» была настолько густой, что показалась нам парилкой, баней, конюшней, свинарником, мартеновской печью, кухней столовой общепита и общественной уборной одновременно.
Странно, но в этом скопище тяжёлых запахов и ароматов остро выделялся вкусный запах свежих щей и густого свежезаваренного чая. Эти запахи после наших бессильных потягов на грязной дороге, а самое главное, жилое тепло, исходившее от печки, сразу же «погасили» наши неприятные ощущения от пахучего «амбрэ» барака и возбудили «зверский» аппетит. Мы еле-еле дождались «официальной» смены «вахты», когда одна команда грязных, сонных, усталых, равнодушных, но страстно нетерпеливых «свинопасов» сменится нами, свежими. После того, как «старички» спешно покинули барак, мы, руководимые нашим сержантом и «начальником свинофермы», - пожилым, небритым, хмурым и молчаливым мичманом, заняли освободившиеся места на нарах, разложили свои походные мешки и скромно сели к столу.
Через несколько томительных минут к нам присоединились строгие и молчаливые матросы караульной службы и мичман (хозяин свинофермы) поставил на стол большую кастрюлю со щами. Запах свинины и капусты с петрушкой и укропчиком, с солью и перчиком, с зелёным лучком и лавровым листиком так ударил нам по ноздрям, что скулы наши самопроизвольно стали судорожно двигаться, а ложки замелькали-застучали о дно наших алюминиевых мисок. Жизнь показалась нам не такой уж грязной и мрачной, как только что до этого, но мы «салаги», как всегда, ошибались. После сытного завтрака-обеда, без всякой передышки, мы приступили к исполнению своих обязанностей «свинопасов».
Оказалось, что мы должны были опорожнить в огромные алюминиевые кастрюли то «пойло», что было в огромном чугунном котле, вмурованном в печку. Потом мы должны были под руководством мичмана отнести эти тяжеленные кастрюли с «пойлом» на территорию свинарника и опорожнить их в деревянные длинные корыта с обгрызенными краями, то есть накормить поросят. Поросят было много, около 200 штук, и все они рвались к нам, к кастрюлям, прямо к нам под ноги, а идти нам пришлось по территории полностью вытоптанной, выкорчеванной свиньями и щедро политой поросячьим отходами жизнедеятельности.
Территория свинарника была почти полностью сплошным месивом полужидкой поросячьей грязи. Естественно, всё вокруг смердело такой вонью, что всё съеденное нами во время завтрака-обеда просилось наружу. Хозяину флотской свинофермы было хорошо, он был в сапогах, причём сменных сапогах, а мы были в своих флотских кожаных ботинках со шнурками, которые были у нас одни, и которые всякий раз перед входом в барак надо было тщательно как-то вычищать и мыть в тазу с водой. При этом воду нам приходилось носить в таких же огромных кастрюлях и этой воды нужно было очень много, потому что её нужно было постоянно кипятить в чайнике, наливать в рукомойник, в таз для мытья обуви, а самое главное, в бездонный чугунный котёл с «пойлом» для поросят.
Поросята требовали своего «пойла» всё время, через каждый полчаса они поднимали такой голодный визг, что даже в бараке было нестерпимо слушать из зов. Не регулярно, не в определённое время, не по часам, а всё время, то есть постоянно свиньи и особенно поросята визжали, голосили, звали и требовали своего пойла. Видимо, какая-то часть попросят так и не успевала досыта наесться из общего корыта, там тоже были свои «годки», «молодые» и «салаги».
Главный свинопас-мичман хмуро предупредил нашего старшего сержанта, командира нашего отделения свинопасов, что «поросята не должны быть голодными и скучными, потому что если кто-то из них сдохнет, то нам всем, а сержанту в отдельности, придётся отвечать по всей строгости военного закона».
- Так что нам, вприсядку перед ними танцевать?! – «вскипел» наш командир отделения.
- Если это поможет, то и вприсядку, - невозмутимо ответил мичман. - Но лучше всего вовремя их кормить и всё.
Это «и всё» оказалось настолько объёмным, что превратилось «во всё». Оказалось, что мы должны были принимать машины, которые привозили нам картошку, свёклу, капусту, мешки с крупой и комбикормом, огромные кастрюли с отходами пищи из столовых и камбузов, рыбу, отходы от рыбного производства, отходы с мясокомбината и ещё чёрт те что. Всё это мы должны были чистить, мыть, очищать от металлических и иных несъедобных вещей и предметов, валить в бездонный чугунный котёл в печке, а печку мы должны были постоянно «кормить» углём, который большим буртом был свален возле входа в подземный барак.
Рецептурой, составом и концентрацией всего того, что мы сваливали и заливали в «чугун» (бак в печке) заведовал сам главный свинопас-мичман. Он молча и строго жестами показывал что, куда и чего сыпать, лить, накладывать, резать, кромсать, зачищать и т.д. Наш командир отделения носился по бараку и по территории свинарника как угорелый и орал, орал и командовал, раздавал направо и налево подбадривающие пинки и тычки, а мы, как заведённые, с ошалевшими и почти ничего не видящими глазами носились, тащились, обречённо брели или вымученно бегали туда-сюда, сюда-туда и обратно.
Вся моя «вахта» на этом флотском свинарнике запомнилась мне постоянным мотанием туда-сюда с тяжеленными, вытягивающими жилы из рук, кастрюлями с пойлом, отходами, золой, картошкой, бураком, капустой и комбикормом. Мой нос уже не воспринимал вонь и «амбрэ» барака, а наоборот, жаждал его, как запах «родного дома». Нары, которые поразили нас сначала своей беспощадной деревянной концлагерной жёсткостью, стали желанными, мягкими, спасительными. Сон, в первую ночь тревожный и слезливый, стал глубоким и беспросветным.
Ко всему прочему нас огорошили известием, что наша вахта "по техническим причинам" продляется ещё на сутки, а к вечеру вторых суток нам сообщили, что мы, как доказавшие свою профпригодность свинопасов, остаёмся ещё на одни сутки, третьи...
Рано утром третьего дня меня разбудил начальник караула. Лейтенант вполголоса сказал, что одни из караульных матросов пропал, оставив свой автомат возле караульного навеса, поэтому: «Вам, матрос Суворов, нужно будет часик постоять в карауле, пока не приедет смена караула».
- Когда приедет смена караула, - внушал мне лейтенант, - ты им громко и властно скажешь: «Стой, кто идёт!». Они должны к тебе подойти на расстояние пять шагов и сказать тебе пароль: «Кострома». Ты им должен ответить: «Сухиничи, проходи». Запомнил?
Я ничегошеньки не запомнил, но сонно мотнул головой.
Возле кривого столба с четырёхскатной крышкой-навесом "грибком" нас встретил какой-то моряк с автоматом и молча дал мне в руки другой автомат с примкнутым штыком.
- Если кто-то из гражданских начнёт тебя отвлекать и будет к тебе обращаться, не обращай на них внимание, а если будут приближаться и настаивать, то предупреди их, что будешь стрелять, - инструктировал меня лейтенант.
- Патронов в автомате нет, но они этого не знают, - сказал он. – Если подойдут вплотную к колючке, то резко передёрни затвором, - вот так!
Офицер ловко лязгнул затвором автомата АК-47 и на уровне пояса выставил автомат штыком перед собой. Этот звук и вид острого автоматного штыка меня окончательно разбудил, мне стало интересно. Даже утренний морозец, который после тепла барака предательски шарил у меня по всему телу, отступил и сменился жаром чувства ответственности. До этого я держал автомат Калашникова АК-47 только на занятиях по устройству, разборке-разборке оружия.
После того, как начальник караула показал мне секретную кнопку тревоги, я остался один на один с моим столбом, коридором между рядами колючей проволоки и утренним туманом, который густыми клубами накатывал и накатывал на меня со всех сторон. Из тумана послышался глухой звон рельсы и голос соседнего часового: «Не спать!». Я тоже взял железку, приставленную к столбу и ударил в свой кусок рельсы, висящий на кривой проволоке. Раздался звонкий звон и я тоже завопил в сторону другого моего соседа по караулу: «Не спать!».
- Ты что, новенький? – крикнул мой сосед, я с радостью и сердечным трепетом ответил ему утвердительно.
- Ничего! – крикнул мне сосед по караулу. – Главное не спи, ходи, а то утащат!
«Как утащат? Куда утащат? Кто утащит?» - эти мысли сразу вихрем зароились у меня в голове. Я вспомнил, что поводом моего внезапного назначения в караул явилась пропажа одного из матросов. С этого момента всё происходящее и туман вокруг меня стали казаться мне зловещими, страшными, а не весёлым приключением. Не знаю, сколько времени прошло с момента моего вступления на пост, но мне показалось, что прошла вечность. Я даже обрадовался, когда туман стал рассеиваться, и я увидел сначала очертания двойного забора из колючей проволоки, строения нашего свинарника, услышал вопли голодных поросят, увидел моих друзей-товарищей, которые точно так, как военнопленные узники концлагеря, выносили из барака парашу, потом таскали уголь, воду, картошку и свёклу из буртов, а потом стали разносить кастрюли с пойлом голодным поросятам. Глядя, как поросята суетятся и рвутся к кормушкам, я сам ощутил такой зверский аппетит, что даже завыл по-поросячьи.
- Эй, солдат, курить хочешь? – спросил меня хриплый мужской голос из-за «колючки». Я от неожиданности так испугался, что чуть не выронил автомат из рук.
За забором в пяти шагах от моего поста стоял бомжеватого вида мужик в ватнике с поднятым воротником, мятые брюки заткнуты в сапоги, а руки в карманах ватника. Я напрочь забыл все уставные слова часового на посту и молча смотрел на это явление-видение, невесть откуда взявшееся из тумана.
- Тебе нельзя разговаривать ни с кем, кроме начальника караула, - сказал спокойно во мне внутренний голос моего давнего друга деда «Календаря». - Молчи.
Я молчал, но автомат взял наперевес возле пояса. Мужик нерешительно потоптался на месте, потом шагнул назад, но тут же вернулся. Позади него из тумана возникла фигура женщины в коротком пальто. Руки у неё тоже были глубоко в карманах. Она решительно подошла к мужчине и толкнула его плечом в спину. Мужик снова шагнул ко мне и пересёк границу пяти шагов до забора с колючей проволокой.
- Слышь, парень, может, договоримся? – негромко спросил меня мужик. – Ты нам порося, а мы тебе водки?
Я не знал, что мне делать. В голове вертелся сумбур из мыслей, образов, слов, команд, поступков. Наконец, что-то стало проясняться и руки сами взяли железяку и несколько раз ударили по куску рельсы, висящей на моём столбе. «Не спать!» - сразу же откликнулись мои товарищи караульные. После этого я опять выразительно поднял ствол автомата с блестящим штыком на уровень пояса в направлении мужика и бабы.
Баба опять что-то сказала мужику в спину, он воровато огляделся по сторонам и вдруг решительно, ловко и быстро стал прыжками приближаться ко мне. При этом он начал лихорадочно высвобождать свою правую руку из кармана. Я ничего не успел сказать, но руки сами, ловко и быстро, резко и отчётливо передёрнули затвор автомата. Затвор характерно лязгнул, и я вдруг почувствовал хладнокровную уверенность, выпрямился во весь рост и сделал полушаг левой ногой вперёд.
Мужик остановился, как вкопанный. Так мы и стояли, разделённые редкой колючей проволокой, друг против друга на расстоянии трёх шагов, приготовившись к последнему броску. Наше напряжённое противостояние прервала группа из трёх человек, которая вышла из тумана по дорожке внутри периметра заборов из колючей проволоки.
- Стой, кто идёт?! – заорал я так, что самому стало страшно.
- Кто это был? – в свою очередь спросил меня лейтенант, начальник нашего караула, подходя с другим лейтенантом и ещё одним матросом ко мне. – Докладывайте.
- Двое гражданских: мужчина и женщина. Предлагали водку взамен за поросёнка, - отчеканил я, переводя дух и унимая дрожь в коленях.
- Почему так близко подпустили к посту? – строго спросил другой офицер. – Почему не спросили у нас пароль? Почему не сделали предупредительный выстрел в воздух?!
Я почему-то почувствовал себя смертельно уставшим и ничего не ответил этому «новенькому» свеженькому лейтенанту. «Мой» начальник караула понимающе и одобрительно взглянул на меня и приказал нам с новым матросом обменяться постами.
- Матрос Суворов вахту-пост сдал! – сказал я матросу и вдруг пожалел его, как будто я уже не «салага», а по крайней мере, «молодой» матрос.
«Новенький» не смог мне вовремя ничего ответить, он только молча взял мой автомат и встал на моё место. «Мой» начальник караула осуждающе посмотрел на своего матроса, потом на своего офицера-сменщика и мы с ним пошли к бараку.
Возле барака опять смачно пахло свежими щами и даже жареной свининой. Точно, на столе в бараке стояла огромная сковорода с румяной жареной картошкой, золотистым луком и свиными рёбрышками. «Старая» и «новая» команды "свинопасов" дружно поглощали вкусные ароматные щи, ели картошку со свиными рёбрышками, а старый мичман строго следил за тем, чтобы каждый получил свою «пайку» свиных рёбрышек с мясом. Ничего более радостно вкусного в своей матросской жизни я ещё не ел.
Когда мы вернулись в 9-й Флотский экипаж, в свои роты и отделения, то, не сговариваясь, мы рассказывали всем любопытствующим не о голодных поросятах, не о концлагерной жизни и не о тяж1лом труде в свинарнике, а об этих щах и о том морском довольствии, которое мы получили, «катаясь, как порося в райской грязи». Лично я воспринял это приключение во флотском подсобном хозяйстве, как истинно мужское испытание силы воли, терпения и выдержки советского моряка, который и на берегу в нечеловеческих условиях остаётся человеком и моряком-балтийцем.
Пионерский
В субботу 4 декабря 1971 года на тематическом вечере, посвящённом дню Конституции СССР, в самом конце этого мероприятия, когда общение с заместителем командира полка по воспитательной работе с молодым пополнением перешло в доверительно-дружескую форму, в ответ на призыв задавать вопросы я осмелился и попросил капитана 2 ранга немного рассказать о городе Пионерский, в котором находится наш 9-й Флотский экипаж ДКБФ. Тут же последовал подозрительный вопрос: "А вам это зачем?". Я ответил: "Мне просто интересно, где мы находимся, было бы здорово побывать в этом городе, выйти на пляж-побережье Балтийского моря, осмотреться, а то мы кроме территории Экипажа ничего не видим и ничего не знаем, что творится вокруг". Ребята меня поддержали, а кто-то сзади добавил, что "мы тут заперты, как в зоне".
Капитан 2 ранга немедленно вспылил, обругал нас за такое отношение и поведение, но мы только угрюмо молчали и никак не реагировали на его слова. Тогда офицеры, бывшие с замполитом в ленинской комнате, посовещались и объявили нам, что "завтра 5 декабря 1971 года после праздничного завтрака мы все идём в городской клуб на праздничный концерт художественной самодеятельности и этот поход пройдёт по маршруту главных улиц города Пионерский, а выход на побережье Балтийского моря будет после концерта". Мы немедленно обрадовались, возликовали и лихорадочно начали собираться к культпоходу в город. При этом все только и говорили о девушках, которые тоже должны прийти в клуб на этот концерт.
Замполит (заместитель командира полка по воспитательной работе с молодым пополнением - автор) ничего нам не рассказал о городе Пионерский, но потом, во время общения с военнослужащими и работниками Экипажа я узнал много интересного об этом месте, которое раньше принадлежало фашистской Германии. Однако только теперь, работая над этой книгой, я открыл для себя из открытых источников много интересного об истории города Пионерский, о его судьбе, о событиях, которые здесь происходили. Вот что здесь было...
Согласно письменным первоисточникам на месте будущего города Пионерский в 1254 году крестоносцы Тевтонского ордена попытались возвести свой замок-крепость. Естественно до крестоносцев примерно 2000 лет до н.э. здесь было некое поселение местных жителей (древних пруссов), которые занимались земледелием и рыболовством. От них остались десятки погребальных курганов. В 1297 году в местечке Рантава (Рантау, Рантове, Rantau, посёлок Заостровье - восточная окраина города Пионерский) появился замок тевтонских крестоносцев. В то далёкое время в этих местах росли "священные дубы", располагались "священные дюны и родники", господствовали языческие культы, обряды, верования и традиции древних пруссов (Жуцевская культура).
Примерно 2000 лет назад пруссы на прибрежной территории будущего города Пионерский начали карьерную добычу янтаря. Тевтонские рыцари захватили эти земли, насадили здесь западное христианство и жреческие поселения древних пруссов превратились в рыболовецкие деревни. В 1510 году на картах и в документах Пруссии появилась деревня рыбаков Нойкурен (будущий город Пионерский). В конце XV или в начале XVI века на мысе Купальном (современный посёлок Рыбный) был построен "Западный маяк" («место под Липпайнен»), а восточнее «под Рантой» - "Восточный маяк" (район посёлка Заостровье).
В 1709 году от эпидемии чумы вымерло почти всё население Нойкурена, осталось всего несколько десятков жителей. В результате на границе XVIII-XIX веков здесь в 16 домах проживало всего 107 жителей. Только в 1837 году коммерсант Карл Дуглас основал в Нойкурене курортный комплекс и это место стало популярным для семейного отдыха и лечения в "бальнеологических лечебницах". В 1849 году в Нойкурене была открыта первая гостиница лейтенанта Гебауэра. 17 апреля 1900 года в Нойкурене родился Герберт Бруст (Herbert Brust), немецкий композитор, автор "Песни восточных пруссов" – гимна Восточной Пруссии. В этом же году до Нойкурена была проложена железная дорога "Нойкурен-Кёнигсберг-Кранц", создан "первый на Балтийском море научно-исследовательский центр по изучению проблем морского рыболовства".
В 1902 году в бухте Вангер "началось строительство рыбного порта, было открыто предприятие по выращиванию лосося", но из-за молов порта изменились течения и курортные пляжи Нойкурена начали размываться. В 1906 году "началось строительство шестнадцати берегозащитных сооружений – бун (волнорезов) и в результате на 1 декабря 1910 года в Нойкурене уже постоянно проживало 339 человек. К 1911 году Нойкурен "стал одним из лучших немецких курортов на побережье Балтийского моря". Здесь были выстроены: курортный комплекс, комфортабельные отели, десятки оборудованных мест для купания, несколько десятков аквариумов с флорой и фауной Балтийского моря, пристани с прогулочными моторными лодками и яхтами, многочисленные игровые, бильярдные, рестораны, кондитерские, телеграф, аптека, медицинские учреждения. Кстати, морские купания в купальнях были платными и "продолжались точно отведённое время (с 7.00 до 12.00 и с 15.00 до 19.00).
В 1913 году в Нойкурене появилось центральное водоснабжение и газоснабжение, а до соседнего Раушена (город Светлогорск) вдоль берега моря был построен променад. В 1919 году в Нойкурене был создан "природный заповедник, первоначально включавший в свои пределы лесок Кифернвельдхен, а также создано общество «Украшение», в задачи которого входило сохранение природы, забота об улучшении дорог и мест отдыха". Общество "Украшение Нойкурена" выкупило сосновый бор Рантау с целью его сохранения в качестве памятника природы, а в начале XX века в районе Лосось-ручья был создан заповедник.
В 1921 году на базе городского приюта имени императрицы Августы Виктории по инициативе «Союза помощи женщинам, в одиночку воспитывающим детей», были созданы первые в Восточной Пруссии курсы для женщин-учителей. В 1924 году были достроены все молы гавани рыбного порта, тогда же в Нойкурене был воздвигнут памятник жертвам Первой мировой войны, а вокруг него сквер. Только с началом власти национал-социалистов в гитлеровской Германии в Нойкурене начали возводить военные объекты.
В 1935 году в Нойкурене был введён в эксплуатацию военный аэродром и с 1 января 1936 года начал работу учебный центр подготовки немецких лётчиков, который 1 августа 1937 года стал называться «Школа лётчиков категории «А» Нойкурен» (FFS A), а с 1 ноября 1938 – «Школа лётчиков категории «А/В» Нойкурен» (FFS А/В). 1 апреля 1939 года эта школа лётчиков вошла в состав 10-го авиационного учебного полка Люфтваффе. В Нойкурене был образован военный гарнизон, комендатура авиационной базы и полевой полк Люфтваффе. Отсюда взлетали немецкие бомбовозы Люфтваффе, которые бомбили территорию Советского Союза во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. В 1939 году немецкое население Нойкурена составляло 4 779 человек, а площадь городской территории – 5,06 кв. км.
С ноября 1943 по июль 1944 года в Нойкурене размещался "женский филиал Варшавской школы Абвера под командованием капитана РОА Натальи Александровны Берг-Поповой", в котором было подготовлено около 20 немецких агентов-радисток. С конца 1944 года на аэродроме Люфтваффе в Нойкурене базировалась штабная эскадрилья 51-й истребительной эскадры "Мельдерс". В начале января 1945 года на аэродроме базировались 26 самолетов Ju-52, 6 самолетов FW-190, 2 самолета FW-200, 3 самолета He-111, 4 самолета Me-109, 1 самолет Fi-156.
18 января 1945 года "четырнадцать советских штурмовиков Ил-2, возглавляемые гвардии капитаном В.А. Алексенко, атаковали с воздуха аэродром "Нойкурен" и уничтожили на нём 8 самолётов противника, а 19 марта 1945 года на траверзе города "Нойкурен" советские самолёты-торпедоносцы под командованием гвардии майора В.А. Меркулова атаковали караван германских судов, был потоплен немецкий транспорт водоизмещением 10 000 тонн".
3 февраля 1945 года в район Нойкурена вышли отступающие из Мемеля по Куршской косе части 28-го армейского корпуса немецкой армии Вермахта, которые после сосредоточения нанесли удар в юго-западном направлении в тыл 39-й армии 3-го Белорусского фронта. После взятия Красной Армией Кранца (Зеленоградск), линия фронта в течение более двух месяцев находилась всего в нескольких километрах юго-восточнее Нойкурена.
"Утром 14 апреля 1945 года воины 292-го стрелкового полка (командир полка подполковник Я.П. Маршавин) и 576-го стрелкового полка (командир полка подполковник И.П. Сердюков) 115-ой Холмской Краснознаменной стрелковой дивизии (командир дивизии генерал-майор А.П. Блинов) 103-го стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта с юго-восточного и юго-западного направлений атаковали гарнизон Нойкурена. Наступающим частям Красной Армии противостояли 931-й, 1113-й и 1114-й пехотные полки 551-й пехотной дивизии, сводный батальон «Нойкурен» и батальон фольксштурма.
Немцы оказали упорное сопротивление, и первый штурм не привёл к желаемому результату. Однако уже к половине четвертого дня 14 апреля 1945 года, после короткой артиллерийской подготовки, Нойкурен был взят воинами Красной Армии. Бой затронул восточные окраины, и самому населенному пункту был нанесён лишь незначительный ущерб. В ходе боя за Нойкурен было взято в плен более 500 солдат и офицеров 551-й пехотной дивизии немцев.
После взятия Нойкурена части 115-й стрелковой дивизии Красной Армии продолжили наступление вдоль побережья Балтийского моря в направлении Раушена, а охрану занятой территории передали частям 154-й стрелковой дивизии, овладевшим населенным пунктом Рантау. 9 мая 1945 года в 12 часов на аэродроме Нойкурен состоялся митинг и парад воинских частей 251-й стрелковой дивизии, принимал парад командир 60-го стрелкового корпуса генерал-майор Люхтиков Анисим Стефанович".
После войны "по приказу Народного Комиссариата рыбной промышленности от 14 июля 1945 года № 205, в феврале 1946 года был образован Нойкуренский рыбообрабатывающий завод на базе существовавшего небольшого немецкого рыбообрабатывающего предприятия и морского порта. Аэродром Люфтваффе и инфраструктуру военного назначения начали активно осваивать советские Военно-воздушные силы. В период с 1945 года по 1953 год в городе Пионерский (Нойкурен) дислоцировался легендарный 1-й гвардейский (с 18 января 1942 года) минно-торпедный авиационный Клайпедский (с 5 апреля 1945 года) Краснознаменный (с 22 февраля 1944 года) полк, лётчики которого в ночь с 7 на 8 августа 1941 года совершили первый в истории Второй мировой войны авиационный налёт на столицу Германии город Берлин".
В августе 1946 года "решением Совета Министров СССР на базе немецкого курорта (курортный комплекс «Курхауз») был организован детский санаторий (ныне – единственный в России федеральный детский ортопедический санаторий), а уже 23 декабря 1946 года санаторий принял первую группу больных детей из других областей Советского Союза. В этом же году согласно приказу № 3 Земландского отдела народного образования в Пионерске открылась первая начальная школа".
Постановлением Совета министров СССР от 21 июля 1947 года № 2614, приказом Министерства рыбной промышленности Западных районов СССР от 30 июля 1947 года № 222, приказом Балтгосрыбтреста от 18 августа 1947 года № 114 из состава Пионерского рыбообрабатывающего завода выделено и организовано Управление тралового флота. 26 июля 1947 года бывший немецко-прусский Нойкурен был переименован в "Пионерский" – курортный посёлок в составе Приморского района. С 1949 года в Пионерском дислоцировалась 56-я Школа младших авиационных специалистов (ШМАС) Дважды Краснознаменного Балтийского флота (в/ч 40790), которая будет расформирована в 1995 году. В 1950-х – начале 1960-х годов ШМАС ДКБФ возглавлял Герой Советского Союза полковник А.Я. Ефремов.
Указом Верховного Совета СССР от 26 декабря 1952 года курортный посёлок Пионерский Приморского района Калининградской области получил статус города районного подчинения в составе Приморского района. Приказом Балтийского Государственного рыбного треста от 6 января 1954 года № 54 с 1 января 1954 года произошло слияние Управления тралового флота, Пионерского рыбообрабатывающего завода и Пионерского морского рыбного порта. Новое объединенное предприятие получило название Управление тралового флота. 1 февраля 1963 года город Пионерский вошёл в состав Зеленоградского района Калининградской области.
Приказом Главного Управления рыбной промышленности Западного бассейна «Запрыба» от 7 июля 1963 года № 342 и приказом Калининградского производственного управления рыбной промышленности от 5 июля 1963 года № 203 с 1 августа 1963 года Управление тралового флота было переименовано в Пионерскую базу океанического рыболовного флота (ПБОРФ). На 1 января 1966 года в состав ПБОРФ входило 108 единиц средних рыболовных траулеров и 13 рыболовных рефрижераторов.
С 12 января 1966 года город Пионерский вошёл в состав Светлогорской курортно-промышленной зоны.
Вот в каком месте располагался 9-й Флотский экипаж ДКБФ, а также другие военные и воинские части, в том числе совершенно закрытые объекты и государственные резиденции. Однако судьба так распорядилась, что некоторые тайны и секреты Пионерского, аэродрома и авиабазы "Нойкурен" стали известны нам, новобранцам осеннего призыва, уже в ноябре-декабре 1971 года...
Письма домой. 9-й Флотский экипаж.
Перед призывом на военную службу я обещал маме и папе, что буду регулярно писать им письма, каждую субботу в мой "почтовый день". Для этого мне подарили "почтовый бювар" - набор фирменной почтовой бумаги, конвертов, блокнот и шариковую ручку. Письма я начал писать ещё во время нашего путешествия в "запломбированном эшелоне" севастопольских и крымских призывников. Затем уже в 9-м Флотском экипаже ДКБФ каждую субботу, а когда было невмоготу терпеть испытания, свалившиеся на меня, то через день я писал домой письма, только они, как мне казалось, не доходили до адресата. Например, письма, которые писались родителями ещё 18 ноября пришли к нам только 26 ноября 1971 года.
По первоначалу письма домой писали все призывники и всё наше молодое пополнение осеннего призыва 1971 года. По вечерам в ленинской комнате 9-го Флотского экипажа, которая была открыта до самого отбоя, собирались "страждущие" и писали письма домой, как раньше писали сочинения в школе. Ребята делились друг с другом удачными формулировками и оборотами, спрашивали друг у друга как лучше и правильно написать то или иное слово или предложение, зачитывали свои письма и письма родителей, спрашивали мнение, делились суждениями и оценками. Эти "письменные вечера" в ленинской комнате 2-й роты, которую называли по-морскому "ленкаюта", стали своеобразным клубом для душевного общения "новобранцев". "Новобранцами" назвал нас, молодое пополнение, наш командир полка, гвардии капитан 1 ранга, командир 9-го Флотского экипажа и с этих пор мы начали так называть себя сами.
Я писал, писал, писал, а ответа от родителей всё не было. Вероятно письма не доходили, или шли очень медленно. В субботу 4 декабря 1971 года в очередном письме родителям я осторожно намекнул, что наши письма могут быть кем-то вскрыты, потому что два дня назад, в среду 1 декабря я написал письмо, оставил его в своём подарочном "почтовом бюваре", а оно исчезло вместе с несколькими "фирменными" конвертами. Кроме этого, одному парню написали, что вложили в конверт вместе с письмом 5 рублей, но денег в конверте не оказалось. Вечером в "ленкаюте" выяснилось, что таких случаев среди нас новобранцев очень много, почти каждый третий не нашёл в конвертах писем от родителей или родственников присланных денег...
В этом письме я попросил родителей, если они захотят прислать мне по почте деньги, то вкладывать их между двух открыток или перекладывать чёрной бумагой от конвертов для рентгеновских снимков, иначе эти деньги видно в конверте через просвет на яркий источник света. Так я намекал моим папе и маме, что мне не хватает чуть-чуть денежек...
Дело в том, что командование 9-го Флотского экипажа разрешило придти к нам в роты городских фотографов из фотоателье для того, чтобы сделать нам первые коллективные и индивидуальные фотографии со службы. Мы получали ежемесячно денежное содержание в размере 3 рубля 80 копеек, естественно что-то тратили на печенье, зубную пасту, лимонад и "сгущёнку". Часть денег у нас "изымали" под разными предлогами старослужащие сержанты-старшины-годки, а часть денег мы отдавали в "общак", чтобы отметить чьи-то дни рождения. На индивидуальную фотографию размером 9 на 12 денег у меня хватило, а вот на коллективную - нет.
Суббота 4 декабря 1971 года оказался хорошим днём. С утра я встал без боли в ступнях, которые обычно к вечеру "гудели как бормашина" и болели как болят больные зубы. Ботинки, набитые скомканной газетой, за ночь высохли и не жали мне ступни, а мышцы, уже привычно, гибко и чётко сработали и понесли меня в строй на физзарядку. На построении нам объявили праздничную программу, потому что завтра в воскресенье 5 декабря 1971 года будет День Конституции СССР (в этот день 5 декабря 1936 года была принята так называемая "сталинская Конституция СССР", этот праздник отмечался с 1936 по 1976 год - автор). Нам пообещали праздничный завтрак, обед и ужин, праздничный концерт, новый кинофильм и тематический вечер в "ленкаюте".
После плотного субботнего обеда меня "нарядили" на натирку мастикой полов в классе, и пока мастика сохла, я писал родителям очередное письмо. Потом я брал щётку на длинной ручке и с усилием натирал до блеска мастику на полу, получалось так, будто пол (палуба - автор) были покрыты корабельным лаком. В очередной перерыв на сушку мастики, я опустил в почтовый ящик первое письмо моему старшему брату Юре. Я очень соскучился по Севастополю, по Чёрному морю, по брату, Олежке и Гале-Галчонку, все обиды, ссоры и недомолвки уже забылись, казались мелкими и ничтожными по сравнению с теми испытаниями, с которыми я справлялся сейчас.
Сегодня нам, новобранцам, выдали парадную форму одежды. Ботинки я взял 42 размера, брюки размера 6Н (шестой нормальный - автор), бушлат 48 размера рост 5, "суконку" - форменную рубаху матроса с воротником из чёрного сукна, "гадешку" - форменную ворсистую рубаху с воротником под гюйс синего цвета, лихую бескозырку с небольшой тульей (первая бескозырка была как обширная грузинская кепка и висла у меня на ушах - автор). Все эти вещи парадного аттестата мы тщательно выгладили с помощью влажных газет, вычистили щётками, а когда надели, то не хотели снимать, так были красивы, опрятны и строги в этой форме.
После окончания всех наших субботних трудов праведных нас повели в баню, настоящую баню, с парным отделением, куда из котельной подавался пар и было так горячо, что ребята с поросячьим визгом выскакивали, когда дебелые дядьки из служащих 9-го Флотского экипажа поддавали пару. Впервые за всё время пребывания в Экипаже я вымылся начисто с таким огромным удовольствием и воспоминанием севастопольской городской бани, что я даже всхлипнул и вытер глаза от набежавших капель банной испарины...
К празднику "День Конституции СССР" я и наше 2-е отделение, наш 3-й взвод и наша 2-я рота приходили с отличными оценками в боевой и политической подготовке. Дисциплинарных взыскания я не имел, внеочередных нарядов мне не давали, на "губе" не сидел, мне были только устные и письменные благодарности от командования роты и полка. Даже с сержантами-старшинами-годками у меня не было особых конфликтов или ссор. Командование завело на каждого новобранца специальные "служебные карточки" или личные дела, в которых отмечались все наши успехи и неуспехи, замечания или поощрения. Я свою служебную карточку не видел, но знал, что там уже есть несколько хороших записей.
На праздничном тематическом вечере в "ленкаюте" заместитель командира полка по воспитательной работе с молодым пополнением, капитан 2 ранга, осторожно указал нам, что мы можем, а что не рекомендуется писать родным о военной службе. Он подробно рассказал нам на примерах как надо писать письма на родину, как сделать так, чтобы успокоить родителей, похвалиться, но не зазнаться. Отдельно он рассказал нам, что является военной тайной в Вооружённых силах Советского Союза. По его словам получалось, что практически всё, что нас окружает и что мы делаем - это военная тайна.
Таким образом, мы дружно, как под копирку, написали своим родным и близким, что мы бодры, веселы, здоровы и полны силой духа сломить и победить "любого вероятного противника". Как сказано в уставе: "стойко и добросовестно исполняем всё нам порученное, с улыбкой переносим все тяготы военной службы". Конечно, всё было совсем не так, как мы писали, но в целом всё было нормально. Главное, ни на что другое, кроме как на желания поспать, не хватало сил и кровать на втором верхнем ярусе казалась мне седьмым облаком на седьмом небе.
На самом деле у нас у всех первые дни после интенсивных строевых занятий и поглощения солдатской пищи болели животы и ноги. Мы страдали несварением желудка и т.д. пока не привыкли к перловой каше под названием "РБУ" (реактивная бомбомётная установка - автор) и к щам из недоварённой картошки, свекольных и капустных листьев, кусков моркови, свеклы и лука. Примерно на пятый день пребывания на военной службе мы уже не обращали внимания на качество пищи, главное было - поесть так, чтобы не ощущать дикий голод по ночам.
В начале декабря 1971 года мы, молодое пополнение новобранцев, уже настолько освоились в 9-м Флотском экипаже ДКБФ, что начали обращать внимание на окружающую местность, на природу, на деревья, снег, на недалёкий от нас город Пионерский, на ближайший к нам аэродром, а также мы с удивлением узнали, что совсем рядом с нами находится Балтийское море. Мне стало очень интересно и я решил во что бы то ни стало больше узнать о городе Пионерский, побывать на побережье, на пляже Балтийского моря, тем более, что погода этому благоволила, так как начало декабря здесь было таким же, как в Севастополе, - относительно тёплым.
Не получая писем из дома и от друзей (естественно, ведь я ещё никому, кроме родителей, не сообщал свой новый адрес 9-го Флотского экипажа - автор), я старался писать письма живые, весёлые, обо всём, что вижу и слышу, что было бы интересно моим родителям. При этом я помнил о строгом запрете писать о нашей службе, о программе курс а молодого бойца, о занятиях, о порядках в полку, особенно, о командирах и сослуживцах. Поэтому мне приходилось придумывать такие фразы, чтобы родители больше догадывались сами (зная мой характер - автор), чем узнавали что-то от меня.
Я писал, как бы рассказывал им вслух...
- Спешу. Но не кончаю писать. Будет время - допишу. Армия - это порядок, а по порядку сейчас натирка полов. Пойду.
- Ну вот, половина класса готова. Однако тяжело натирать мастикой паркет! Щётка не ножная, а с ручкой. Нажимаешь всем телом и трёшь, трёшь, трёшь...
Этими фразами я давал родителям понять, что здоров, но худой и мало вешу, что силёнок не хватает справиться за один час с натиркой полов в аудитории, в которой мы занимались изучением уставов и автоматов Калашникова АК-47.
- Ну, ладно, продолжаю писать письмо. Были у нас беседы с нашим руководством, из которых мы уяснили, что можно писать, а что нет. В уставе ВС СССР прочитали, что является военной и государственной тайной, поэтому многая часть моей здешней жизни описана не будет.
Здесь я намекнул маме и папе, которые сами были в своё время офицерами на Великой Отечественной войне 1941-1945 годов, что нам неспроста рассказывали о военной и государственной тайне. Дело в том, что мы все призывники-новобранцы 9-го Флотского экипажа невольно оказались очевидцами и свидетелями двух необыкновенно тайных события, о которых нам строго-настрого запретили даже обсуждать и говорить вслух друг с другом. Незнакомые злые и строгие офицеры нас предупредили:
- То что вы видели и чему вы были свидетели - на самом деле ничего этого не было. Забудьте и не вспоминайте никогда, потому что это государственная и военная тайна. Если мы узнаем, что кто-то болтает о том, что видел и слышал, то этого глупца немедленно привлекут к уголовной ответственности как государственного преступника.
Офицеры собирали и инструктировали не только нас - призывников-новобранцев, но и отдельно сержантов-старшин-годков, мичманов и офицеров 9-го Флотского экипажа, работников и вольнонаёмных служащих, всех, кто мог фактически или косвенно видеть и слышать то, чему я и мои товарищи были очевидцами и свидетелями. В следующих новеллах я расскажу о том, что тогда произошло...
- Напишу подробнее о себе. Я бодр и весел, как сказано в уставе "стойко и добросовестно переношу все тяготы военной службы". Ну, а если серьёзно, то, конечно, не всё хорошо получается, но в общем - нормально.
Мама и папа хорошо меня знали и понимали. Мама знала, что когда я говорю о супе или котлетах, которые она приготовила "нормально", это значит, что что-то не понравилось, что-то не так, не хорошо.
- За день находишься, ноги зудят (Мягко сказано! Ноги болели так, как будто вся ступня - это сплошной синяк! - автор) и постель кажется раем небесным. Бреюсь, чищу зубы, побрит, выглажен, когда время есть, так что внешне - всё нормально. Первые дни болел живот, сейчас - нормально. Привык. Сейчас декабрь, а у нас стоит тёплая погода, как в Севастополе. Снег тает, много воды, деревья стоят чёрные, я даже не знаю, что это за деревья, какой породы.
- Ездили на автобусе на работу. Кругом равнина (аэродром Нойкурен - автор), поля, дороги обсажены деревьями, дома типичной немецкой постройки, ведь ты, папа, проходил этими местами во время войны. Летом здесь, видимо, очень красиво, а сейчас обнажилась зелёная трава. Под снегом, но зелёная! А вообще мне здесь не нравится: небо - серое, деревья - голые, всё серое, тяжёлое, мокрое.
- Так, мастика сохнет, минут через 10 начну растирать, полировать. Да! Похвастаюсь на счёт парадной формы одежды. Первое, "гадешка", - это такая тёплая ворсистая рубаха с гюйсом (прямоугольный воротник на спине - автор). Примерно вот так (я нарисовал рисунок в письме - автор). С запасом ширины в плечах, но только чуть-чуть. Она не садится, когда стираешь, так что всё хорошо. Потом парадная чёрная рубаха такая же суконная, как "гадешка", но не ворсистая, высшего качества. Вот такая форма новая.
- Сейчас приборка. Моя территория чиста. Все бумаги убрал. Сейчас мы все строем пойдём на плац, а потом - гулять, ведь сегодня воскресенье. Поздравляю Вас всех с праздником. Пишите обо всём. Передайте всем привет и наилучшие пожелания. С балтийским приветом, моряк Дважды Краснознамённого Балтийского флота Александр Суворов. Пищите. Целую, Саша.
Я браво писал последние строчки, но никак не хотел прекращать писать, мне казалось, что если я прекращу писать письмо, что что-то между мной и моими папой и мамой оборвётся и останусь совсем один в этом холодном и пустом большом классе-аудитории с блестящими полированными полами из старого скрипучего паркета...
https://proza.ru/2018/01/21/768
Продолжение следует