И вдруг экскурсовод сказал совсем тихо: «Между прочим, там, у окна, — его супруга... Наш музейный служитель».
Все обернулись. Действительно, в глубине зала неприметно сидела женщина. Полумрак скрадывал её присутствие. Вот только волосы... Казалось, они слегка фосфоресцировали — печальный свет седины.
От экскурсантов кто-то отделился, совсем молодой. Направился к ней. Она поднялась со стула.
— Вы боевая подруга этого командира? Спасибо вам. За вашу женскую верность ратному делу. За то, что вы здесь, спасибо. Примите от волгоградца на память, — и стал поспешно откалывать с лацкана пиджака значок.
...Ольгу Михайловну Капустину разыскали в те дни, когда в Киеве создавался Музей истории Великой Отечественной войны. Попросили ордена, фотографии, личные вещи мужа — всё, что не успело попасть в музеи Сальска и Сватова. Собрала, что могла, ничего не оставила дома, разве что рукопись воспоминаний, подготовленную Степаном Елисеевичем незадолго до смерти. И тут — неожиданное предложение дирекции:
— Вы ведь на пенсии — приходите работать к нам. В тот самый зал, где рассказывается о вашем муже...
Дорога из Дарницы в старую часть города была неблизкой — автобус, метро, а потом ещё пешком. Поначалу, когда входила в зал, чувствовала себя неуютно. Слишком домашней казалась ей фотография мужа на стенде. И смотрит словно бы только на неё.
<>
Не окажись он тогда на собрании, возможно, пришлось бы ей распрощаться со своими косами. Принимали Олю в комсомол. Активистка. Дочь рабочего, старший брат — машинист. Но случилась заминка: место ли в комсомоле с такими косами? Особенно горячилась одна девушка с решительной короткой стрижкой. И тут слово взял Степан Капустин, член райкома комсомола.
— Так о человеке судить неправильно, — негромко произнёс он. — Главное, чтобы Ольга проявила себя на общественной работе. И представьте, покажет себя с хорошей стороны, а кос — не вернёшь. Разве не жалко?
В комсомол её приняли. И пышные каштановые волосы остались ещё на долгие годы — и когда работала пионервожатой, и потом, когда учительствовала.
...Неброский шахтёрский городок Сватово в Донбассе. Серая пыль на палисадниках, незабываемое время «синеблузников» — эти пирамиды на клубной сцене, уличные эстафеты, стрельбы в тире, комсомольские празднества. Была пора коллективизации, и в окрестные села отправлялись молодые агитаторы. Комсомольский вожак и учительница нередко были вместе в тех походах.
Встречались они и на политзанятиях, и в библиотеке, когда рядом со строгой учительницей оказывался этот парень в крестьянской косоворотке. О любви не говорили. И вряд ли кто узнал бы об их тайне, если бы не младший брат Степана. На беду, он учился в классе Ольги Михайловны. И однажды похвастал: «A зачем мне уроки делать? Учительница — наша невеста»...
Вскоре сыграли свадьбу. Так две судьбы соединились накрепко и надолго. Всего двух лет не хватило Степану Елисеевичу и Ольге Михайловне, чтобы отметить золотой юбилей.
<>
Ha погранзаставах, затерянных в лесах, вдали от дорог, жена командира нередко оказывалась единственной женщиной. В строгом распорядке воинской жизни сугубо штатский человек может затосковать по «гражданке».
Но Ольга Михайловна быстро освоилась в новой обстановке. Быть может, потому, что была она человеком долга. И дела сами её находили. Теперь в её импровизированных классах сидели ученики в форме защитного цвета. То в Ленинской комнате — всем на удивление — появятся новые занавески, то повар заставы попросится пройти «курс кулинарии», и Ольга Михайловна вместе с ним будет колдовать над тестом, то откроет она ликбез «по классу нитки и иголки». Так шли годы в постоянных заботах, частых сменах места жительства. Пока не настала та душная июньская ночь...
Накануне они долго гуляли в парке и, как это случалось прежде, в воскресенье собирались отправиться на Прут. Среди ночи резкий звонок телефона поднял командира на ноги. Ольга Михайловна слышала взволнованный голос дежурного. Степан выбежал из дома, бросив на ходу: «Нарушена граница». Она выглянула в окно — недалеко находился аэродром. Теперь он был охвачен заревом — горели ангары. Полоснуло предчувствие страшной беды. Но разве знала она тогда, что горят не только ангары — в огне вся государственная граница.
Приказ о срочной эвакуации застал Ольгу Михайловну врасплох. Кое-как, наспех собралась в дорогу вместе с двумя детьми. Успели взять только одеяло — ни миски, ни кружки. «Ну-ка, сынка, сбегай домой, захвати хоть кастрюльку, ведь и воды не во что набрать», — попросила она уже на станции. А пока старший бежал к дому, эшелон отправили в Киев.
Разлучиться с мужем, кадровым военным, — тут, конечно, ничего не поделаешь. Но с сыном... И так нелепо.
Из Киева решила возвращаться на родину, в Сватово. День начинался со сводок Совинформбюро. Из репродукторов слышалось набатное «Вставай, страна огромная!..»
Ho и в войну случаются радости. Однажды на пороге появился подросток в солдатской форме. Она даже не сразу узнала в нём сына — усталый, осунувшийся, пропылённый. Оказывается, Степан отправил его в Донбасс попутной машиной.
«С болью в сердце оставляли бойцы границу. Мы отходили на восток. И чем дальше — тем тяжелее было на душе», — пишет в своих воспоминаниях полковник Капустин. Путь 24-го погранотряда, переформированного вскоре в полк, пролегал не просто на восток, а через родные места командира. Когда Степан Елисеевич появился в Сватово, он решил взять с собой сына — будет связистом. В 17 лет тот был награждён орденом Красной Звезды. И до конца войны оставался рядом с отцом.
Та ночь в родном городке стала для командира первым свиданием с женой после июньской разлуки. На второе Ольга Михайловна отправилась сама. Было это под Краснодоном, гитлеровцы теснили наши части, и рискованная поездка в полк к мужу могла кончиться для неё печально: ожесточённый грохот канонады, бреющие полёты «юнкерсов». С трудом удалось выбраться назад в Сватово. И только третья встреча произошла в другой обстановке — позже, когда Красная Армия перешла в решительное наступление на Днестре.
Три свидания за четыре года. Не так уж и мало для военного времени. Об одном сожалеет Ольга Михайловна: что не оказалась рядом с мужем у Манычских переправ — в самый критический момент для полка. Потом, после победы, Капустины отправятся к кургану Славы в Сальской степи. Постоят у холма, насыпанного бережными человеческими ладонями, вслушиваясь в звенящую тишину степного зноя. Такого же безжалостного зноя, каким он помнился бойцам 42-го.
...Из воспоминаний командира: «Четыре дня шёл огневой бой. Здесь, на Маныче, мы понесли серьёзные потери. Но продвижение врага задержали на неделю, чем обеспечили прикрытие от окружения группировки наших войск юго-восточнее Ростова и помогли эвакуироваться жителям Сальска. Мы отходили к горам, твёрдо веря, что снова вернёмся не только в эти степи, но и на родной Прут».
Так и случилось. К границе в районе города Бельцы 24-й полк прорвался раньше всех. У переправы бойцы вкопали в землю крепкий полосатый столб. Этому событию салютовала Москва. История запомнит их имена — и тех, кто разрабатывал крупнейшие операции, и тех, кто на поле боя дрался за каждую пядь земли. Отдаст почести, расскажет потомкам бесценными музейными реликвиями...
<>
Только в 1968 году Степан Елисеевич вышел в отставку.
— Неуёмный был «батя», — вздыхает Ольга Михайловна. — До конца дней разъезжал с лекциями от общества «Знание», разыскивал однополчан, встречался с юными дозорными. Трудную прожили мы с ним жизнь. И прекрасную.
Е. ДВОРНИКОВ (1976)