В девяностые я после окончания учебного заведения работал рабочим на крупнейшем электромашиностроительном предприятии Санкт-Петербурга. Политикой не интересовался, кругом говорили, что "коммунисты" надоели, будет лучше, если страной станут править какие-то демократы и у всего, в том числе и у нашего завода, должен быть хозяин, а Чубайс обещал это обеспечить и раздать каждому гражданину страны его долю общественной собственности. Завод был приватизирован, всем работникам раздали акции. Можно было получить чуть больше акций за ваучер (это, кто не знает, приватизационный чек). Некоторые так и сделали, но большинство продали его и купили что нужно в магазине. Сумма по тем временам незначительная, хватило на то чтобы культурно отдохнуть в пятницу.
После приватизации некоторое время ничего особенно не менялось, рабочие про акции не вспоминали и на годовое собрание акционеров не ходили. Дивидендов никто не платил, говорили, что очень тяжёлые времена. Хотя наш завод выпускал много всего, в том числе и ширпотреб, а за ним тогда очередь выстраивалась. Да, совсем забыл: большой пакет акций купил концерн Сименс из Германии - потомки тех, кто в сорок первом находился в двадцати пяти километрах от нашего завода (им, кстати, и принадлежал весь завод до 1917 г.). Нам говорили, что теперь они наши лучшие друзья и они помогут избавиться от тяжёлого коммунистического наследия, а мы будем теперь в европейской семье народов пить баварское пиво. Но вскоре наши самые дорогие и перспективные турбины стали почему-то выпускаться в Германии, а выпуск на нашем заводе стал сокращаться, и мы стали проигрывать тендеры на их поставку по всему миру.
Про профсоюз я ничего не слышал. Вроде как наборы к Новому году с чехословацким - виски это его работа, ещё давали спортивные итальянские костюмы - по две штуки на цех, тянули жребий. Меня в этот момент не было на работе, болел, а когда вышел, мне сказали, что я стал счастливым обладателем итальянского костюма - последняя короткая спичка в шапке оказалась моя. Потом практически каждый подходил и просил продать, даже если размер был не его. Счастье длилось недолго: костюм был некачественный и он начал рваться по швам. В итоге я его выкинул.
Наш цех, так как у нас было вредное производство, получал молоко. Вроде бы мелочь, но как-то начальство сообщило, что завод не может больше позволить себе бесплатное молока для нас и просит войти в положение – мол, мы теперь все собственники и вообще одна команда. Мы немножко пороптали, совсем чуть-чуть. Самые смелые даже держали фигу в кармане, когда разговаривали по этому поводу с начальством. Некоторые правда предложили действовать через профсоюз: мол, если объединиться и потребовать вернуть, то может что-то получиться. Даже говорили про какой-то коллективный договор, мол, можно перезаключить и прописать все условия, какие нам надо. Но по заводу пошли слухи о сокращении, и все очень боялись потерять работу, а времена, действительно, были для нас тяжёлые.
И большинство решило не раздражать начальство. Подумаешь, ерунда какая-то - молоко, из-за него сориться с начальством уж точно не надо. Они и так большие молодцы: дают нам возможность работать в такое время, другие вон и зарплату задерживают и увольняют, а наши не такие, они хорошие. Поэтому мы простили то, что перестали давать молоко - его можно и в магазине купить, переживем.
А между тем новая демократическое руководство широко распахнуло двери на рынок РФ для всей западной продукции, а у нашего завода начались проблемы. Наши смежники либо оказались в независимых странах (так как, чтобы понравиться Западу, новое начальство расчленило единую страну на 15 частей), либо эффективные менеджеры других приватизированных заводов решили ковать железо пока горячо. Одни взвинтили цены на свою продукцию, другие сдали оборудование в металлолом, а из цехов сделали склады под то, что нам поставляли с Запада, отбыв в теплые страны.
Наш цех было решено ликвидировать, несмотря на то что у нас стояло относительно новое немецкое оборудование из ГДР. Начальство сказало, что якобы кому-то его продало. Верилось в это слабо, но мы сделали вид, что поверили, потому что это было удобно. Ликвидация нашего цеха соответственно повлекла ликвидацию других участков на нашем заводе, которые были завязаны с нами в одном технологическом процессе. Исчез роботизированный участок, на который меня студентом водили на экскурсию, показывая достижения нашей советской промышленности. Но мы опять с пониманием отнеслись к сложившейся ситуации. А профсоюз на заводе полностью стоял на позиции руководства. Большинство, конечно, сократили, некоторых, в том числе и меня перевели на другие участки. Мы сочувствовали тем, кого увольняли, желали им всяческих успехов, но сами в душе думали – главное, что не нас. Особенно тяжело было людям старшего возраста - у них практически не было шансов вписаться в рынок. Чубайс из телевизора утешил: ничего страшного, выживает сильнейший - это конкуренция.
Потом последовал период относительного затишья, пока на заводе не поползли очередные слухи. Начальство решило уничтожить ещё один цех. Хочу заметить, что тогда акции были у каждого рабочего на заводе и достаточно было всем собраться, в один момент прийти на годовое собрание акционеров и как-то повлиять на то, что происходит. Но для этого нужно было организоваться, создать свой профсоюз либо сместить руководство старого. Однако за годы советской власти мы утратили опыт профсоюзной борьбы. До «перестройки» в стране отсутствовала инфляция, а цены на продуктах маркировали на заводах и не меняли десятилетиями, а уж про стачки и забастовки мы узнавали только из газет (либо со страниц учебников истории): как, мол, трудящиеся загнивающего Запада борются за свои права, думая при этом, что они там с жиру бесятся - у них и колбаса ста сортов и мерседесы у каждого рабочего. А у нас что? Жигули?
Где-то в центре "коммунисты" разных мастей водили колонны с красными флагами. Собирали митинги, проклинали с трибун "антинародный" режим. Но "антинародный" режим с пониманием относился к "коммунистам" и особо им не мешал. Некоторым разрешил это делать с думской трибуны. У "коммунистов" в те времена были какие-то важные дела, они дробились и группировались, потом опять дробились. Трудно было разобраться в этом количестве названий - одно революционней другого. В общем "коммунисты" не вмешивались в наши дела а мы не лезли в их. Кто постарше, конечно, ходил на эти митинги, некоторые даже состояли в каких-то партиях. Но нас убедили, что это "коммунисты" довели страну до ручки, а демократы ее спасают. Поэтому в коммунистическую пропаганду особо не верили. Нам бы кто помог заводские проблемы решить.
Но вот пришел черед очередного цеха. Нам было приказано снять все ценное при демонтаже и отнести на склад. Мы ломали станки, на обслуживание которых нам еще вчера выписывали наряды, и в уме прикидывали - хватит на наш век еще станков, чтобы их разбирать или чинить. Пока их еще было много. Нового оборудования завод не закупал. Говорили дорого. Да и оборудование на заводе было современное, хотя попадался и антиквариат, который работал несмотря на свой возраст. Были обрабатывающие центры, обслуживать которые могли десяток человек в городе. Ходили слухи, что руководство на планерках интересовалось, всем ли довольны такие рабочие. А они в свою очередь гордились своим положением и зарплатой. Хотя почти все обладали высокой квалификацией, так как мы выпускали высокотехнологичную продукцию. Мне тоже моя работа нравилась, за исключением, когда надо было ломать станки. Потом приехала строительная техника, и уже другие рабочие за несколько недель снесли корпуса цеха, и на их месте засияла пугающая пустота.
В нашем отделе был товарищ, который успел побывать в иммиграции в Израиле Он сам был русский, но жена его уговорила уехать. Вроде как устроились. Но работал он там подсобным рабочим, ему это стало неинтересно, и он решил вернуться. Жена осталась.
Некоторые ушли в бизнес. Это означало завести контейнер на каком-нибудь рынке и торговать там всякой всячиной.
Некоторые пробовали устроиться на заводы, которые открывали наши западные "друзья". Зарплаты там были побольше наших, но не кардинально Наймом занималось одно рекрутинговое агентство. Пошел и я. Отбор был организован в несколько туров. На первом проверяли технические знания, на втором были и такие задания, где нужно было придумать, как улучшить тот или иной технологический процесс. Я еще подумал, какие молодцы - им мало того, что ты будешь на них работать, им еще нужны твои рационализаторские предложения практически даром. Еще мне запомнилось выражение лиц проводивших собеседование. Все мы смотрели фильмы про войну, где какой-нибудь немецкий офицер со своим русским прихлебателем наблюдает за работой заключенных в концлагере. Взгляд полон презрения к этим нелюдям и осознания собственного превосходства. Так вот, что-то похожее было и у них. Я выбыл на втором туре.
Между тем в один прекрасный день у нашей заводской проходной появились люди, которые держали в руках таблички – «Куплю акции». Начали обсуждать эту новость. Одни говорили, что на фига эти акции нужны, обменять их на деньги, да и дело с концом, другие хитро улыбались. Через некоторое время некоторые сдали акции и получили деньги. А некоторые подумали: вроде как обмана нет и за эти никчёмные бумажки дают деньги, которые очень нужны. Поток к людям с табличками нарастал с каждым днем. Одновременно с этим акции начали расти в цене, и те, кто продал их первым, кусал локти, что продешевил. Я тоже посоветовался с семьёй (а мы тогда мечтали об автомобиле). Как сейчас помню, мне заплатили за акции 300 долларов. А между тем акции всё росли и росли в цене и даже самые стойки стали сдаваться. Один наш товарищ каждое утро начинал с котировок акций нашего завода. Тем, кто уже избавился от акций (а таких было большинство), очень не нравилась эта «политинформация», и мы попросили больше с нами ею не делиться и подкрепили свою просьбу угрозами. Он был из тех, кто в начале этой истории хитро улыбался.
После этого периода затишья не было. Опять поползли слухи о сокращении, но теперь поговаривали не о цехах, а о половине завода. В прессе стали появляться статьи, что в целях повышения эффективности крупнейший завод Санкт-Петербурга готовит масштабные увольнения персонала. У нас в отделе стали прикидывать, кто останется, а кто больше не нужен. Должны были оставить процентов 20. Руководство намекало, что на тех, кого оставят, нагрузка возрастет.
И надо понимать, что это будет большая честь для них и кредит доверия. И они не должны подвести. Другим желательно начинать искать работу. Тем, кто найдет, руководство пойдет навстречу и очень быстро уволит по собственному желанию. Профсоюз молчал.
Аналогичные процессы шли по всему городу. Мало того - грянул кризис. Найти работу по специальности тем, кто относительно недавно начал свою трудовую деятельность, было нереально. Один из моих товарищей, которого сократили с завода раньше меня, нашел работу на складах одной нашей крупной торговой сети и позвал меня к себе. Поэтому я и написал заявление по собственному желанию и уволился.
Спустя много лет я наткнулся в интернете на ролик профсоюза МПРА, где как раз рассказывали про сокращение и про то, сколько можно по закону получить от работодателя.
Я тогда этого не знал. Сам, конечно, виноват. Жаль, что тогда не было такого профсоюза у нас на заводе. По крайне мере, мы бы не стали верить сказкам про одну команду и про то, что мы все в одной лодке. Надо понимать, что для собственников завода мы просто товар, который можно купить, а можно и в любой момент от него избавиться. У работодателя с рабочим разные интересы. У одних - купить подешевле, у других - продать подороже.
Поэтому тем, кто хочет как-то влиять на то, что происходит на вашем заводе, надо объединяться в профсоюзы и отстаивать свои интересы сообща. Нам тогда этого сделать не удалось. Да мы и не пытались. Сегодня, проезжая мимо завода, я смотрю на торговые центры и жилые кварталы и понимаю, что скрывается под красивой фразой «в целях повышения эффектности»
Иван Головко,бывший рабочий.
*"Мнение редакции может не совпадать с мнением автора."