В 2024 году исполнилось 150 лет со дня рождения Всеволода Эмильевича Мейерхольда и 120 лет со дня рождения художника Петра Владимировича Вильямса.
Они никогда не работали вместе как режиссёр и сценограф, но всё же есть в истории искусства то, что навеки объединило их имена — знаменитый портрет, который хранится в Третьяковской галерее в Москве. Пётр Вильямс написал его в 23 года, будучи ещё молодым, но уже далеко не начинающим художником. К тому времени он уже окончил частную школу-студию В. Н. Мешкова, учился во Вторых Государственных свободных художественных мастерских, затем — во ВХУТЕМАСе у К. А. Коровина, И. И. Машкова, Д. П. Штеренберга, П. П. Кончаловского, В. В. Кандинского, А. В. Шевченко. В 1922 году участвовал в создании экспериментального Музея живописной культуры, в 1922–1923 занимал пост директора Музея. Такое было время... молодёжь Советской России была активно вовлечена в общественную и культурную жизнь страны, её стремление к переменам реализовывалось в практической деятельности. Общество художников-станковистов (ОСТ), одним из основателей которого стал Пётр Вильямс, ставило целью создание «действующего революционного искусства», отражение типических явлений современной им действительности. Мимо театра они, разумеется, пройти не могли...
"... Высокий, худой, стройный, подтянутый юноша. Своеобразно красивый, с выразительным движением рук - во всем чувствовалась артистическая натура. При внешне холодноватой внешности он был человеком горячим. Вильямс имел хорошую подготовку по живописи и рисунку, чувство меры, смелость, размах. Не так просто молодому художнику в 23 года поставить большой холст и с натуры широко написать портрет Мейерхольда..." (Из воспоминаний Александра Лабаса)
Пётр Вильямс не случайно изобразил своего героя на фоне декораций к спектаклю "Земля дыбом" (1923), созданных сценографом-конструктивистом Любовью Поповой, которую называли "амазонкой авангарда". В то время Мейерхольд и Попова были чрезвычайно близки по мироощущению, творческому темпераменту, эстетическим предпочтениям и взглядам на современный театр. "Помните плакаты военно-революционного периода? Иногда — остроумие, яркость, иногда — бесцветность, но всегда схематичность и простота. Ничего от картины. Люди — схемы. Символы. Рабочие, красноармейцы — фигуры в их типическом обобщении. Отрицательные элементы — карикатура, шарж. Шарж, в котором уже не ирония, не гротеск, а какая-то исполинская издевка. Внешне ничего лишнего. Простота, доведенная до крайности. Тона смешанные. Натурализм пополам с карикатурой. Картинная значимость нуль, но утилитарная — огромна..." — писал о "Земле дыбом" критик А. Абрамов («Зрелища», 1923, № 28).
Отчасти эти качества, присущие творчеству Мейерхольда 1920-х годов, отражены и в портрете Вильямса. Разумеется, это не шарж в прямом смысле слова, но мера условности здесь весьма и весьма велика по сравнению с традиционным портретом, выполненным в реалистической манере. Эта картина будто бы подсказана атмосферой эпохи, её поисками новой монументальной образности, отважным духом эксперимента...
Фигура режиссера и декорации фона расположены в разных пространственных зонах. Фон уподобляется заднику театральной сцены, а изображение героя напоминает египетскую фреску, где для большей выразительности голова и ноги были развёрнуты в профиль, а тело оставалось в фас к зрителю. Таким образом, человек представал как бы одновременно с разных ракурсов. Лицо написано и узнаваемым, и обобщённым, одновременно обладая портретным сходством с оригиналом, и представляя нам некий сводный образ "режиссёра-реформатора" - застывший напряжённый взгляд, воплощённая работа мысли... будто бы вот только что посетила новая идея!.. В описаниях картины можно прочесть о статичности фигуры, но впечатление это обманчиво: картина буквально пронизана внутренним действием самой мысли, беспокойством жеста и левой руки, забранной за пояс красно-коричневого пальто и поддерживающей шляпу. "Вильямс Великолепный" верен здесь своему пристрастию к романтически-приподнятому стилю. Крупный "венецианский" нос модели, волнистые волосы, линии бровей, упрямый подбородок... всё написано стремительно-плакатными мазками, но с таким восхищением, будто это парадный портрет "комиссара искусств", затянутого в кожу... но с бабочкой и синим артистичным шарфом на шее. "Это не человек в непосредственном понимании, а символ, знамя театра будущего, одиноко-трагедийная личность – оболочка великого изобретателя и экспериментатора..." — указывали искусствоведы Н. Дружинкина и Т. Шевцова.
Вильямс начал работать в театре на рубеже 1930-х годов, когда звезда Мейерхольда в силу идеологических и общественно-политических причин начала клониться к закату. Кто знает, нашли бы они общий язык в работе над совместным спектаклем? Несмотря на разность поколений, у них было много общего, и прежде всего — концепция гротеска, в котором они оба видели неисчерпаемые возможности для театра. Но Вильямс вошёл в историю как сценограф МХАТа, и в этом есть неумолимая логика истории...
