Он приходил редко. Раз в пару месяцев. И Есения, Еся, чувствовала его нелегкие шаги сквозь сон, слетала с кровати и подбегала к папе, миновав маму, которая укладывала ее спать всегда после “Спокойной ночи малыши”. Но это папа. Приезд папы – праздник. А в праздничные дни можно не ложиться спать. Потому Еся, которая по календарику знала, что со дня на день приедет папа, засыпала очень поверхностно, ловя чутким слухом каждый шорох.
Она хотела, чтобы папа никогда от них не уходил.
Загадывая желание, задувая свечки на торте в свой День рождения, Еся воображала, как папа приедет к ним не с дипломатом подмышкой, а с клетчатыми баулами, в которых будут все его вещи. Наверное, у папы есть и дорожный чемодан, но Еся думала об этих неказистых сумках. Мама девочки из садика часто моталась с такими сумками. Потому Еся и думала про них.
Смотря на куранты, отсчитывающие полночь, Еся тоже загадывала желание, чтобы папа жил с ними.
У всех есть папы.
В ее свидетельстве о рождении стоит только имя мамы, в графе “отец” – ничего. Пробел. Но как же ничего, если вот он – папа? Он приезжает к ним. Он никакой не “прочерк”, а очень даже материальный отец.
- Ты от нас теперь не уедешь?
- Уеду, но не сейчас, моя принцесса.
Если приезд папы – праздник, то его отъезд – траур.
Почему папа не мог жить с ними? Почему он не оставался? Папа баловал ее. С ним можно было все: налопаться сластей до того, что уже не встать, или смотреть диски с “Барби” так долго, как захочется. Мама их одергивала, отправляла Есю в постель, но папа говорил, что можно и не слушаться.
- Пойдем, я тебе про Пашу из садика расскажу! – трепала его Еся, отрывая от мамы, - Он мне Барби подарил, и сачок, и жучка для меня поймал, и…
- Я насекомых выкинула! Спать!
Мама послабление режима не допускала.
- Инесс, когда я теперь поиграю с Еськой? Будь снисходительна.
- Вадим, ты ее разбалуешь, растреплешь, научишь, как не ложиться спать вовремя и как с мамой спорить, а я потом, через ее же слезы, буду исправлять то, что ты тут сбил.
Отказать своей маленькой принцессе Вадим ни в чем не мог. Потому у Еси даже получилось уговорить его сопровождать их на линейку в школу. Папа никогда не ночевал у них две ночи подряд, но, увидев слезки Еси, растаял и сам купил для нее банты. Размером с волейбольный мячик, не меньше. Для Еси – идеально пошитая форма и столько астр, что их невозможно было обхватить руками.
Но папа уехал.
Еся заливала слезами банты и клала их обратно в комод, сдувая каждую пылинку. Папа дарил ей подарки и дороже, чем два школьных бантика. Но он пошел с ней на линейку! И там она была самой красивой, ненаглядной и любимой доченькой. И все видели, что у нее есть отец. Кто не увидел собственными глазами, тому она потом по сто раз пересказала, как они собирались, как наряжались, что кушали на завтрак, так надоев одноклассникам, что они уже от нее прятались.
В глазах Еси папа был космонавтом или разведчиком. Ей хотелось как-то благозвучно объяснять его отсутствие в их повседневной жизни, но взрослые-то понимают, почему он приезжал к ним столь редко и незаметно, скрываясь от соседских зорких глаз. Конечно, тут его никто не знал. Но осторожность никогда не повредит. Только один раз Еся уговорила его пойти на линейку, пойти туда, где будут пусть не его, так ее знакомые и знакомые ее мамы.
Он женат.
У него есть семья, с которой он появляется на публике.
Соседка Шура развешивала выстиранные простыни под окнами. Есю вела домой другая соседка, с которой мама договорилась, что они будут забирать девочек из школы по очереди, потому что обе работают 2/2. Еся и Маша рьяно обсуждали, кто какой принцессой будет.
Шура самодовольненько ухмыльнулась:
- Что, уехал непутевый папка?
Еся не получала еще таких “умных” замечаний. Но сориентировалась моментально:
- Мой папа хороший! Он не непутевый. Он мне Барби привез, он меня в школу водил, он скоро насовсем у нас останется, и вы еще пожалеете о своих словах!
На папу наговаривать? Только не при Есении!
- Путевый, очень путевый. Что аж на две семьи жить успевает. Такой он кристально чистенький и беленький. Загляденье, а не папочка! И тебе Барби привез, и настоящим своим детям, наверное, тоже привез, чтобы никого не обделять. Не отец, а сокровище. Сколько их у него там? Или тебе пока не говорят?
- Шура, тебе заняться нечем? – соседка, которая привела Есю, грозно нахмурилась, - Так я тебя мигом займу делом. Простыни свои сейчас из песочницы вытаскивать будешь и потом перестирывать. Без машинки тебе как раз забот до вечера и хватит! Есенька, пойдем. Не слушай склочную тетю.
Дорога домой из школы у них – это лабиринт узких двориков. Чтобы обойти Шуру, надо протиснуться через проем между двумя трехэтажками. Еся безмолвно послушалась. Слова Шуры прогремели громом: у папы есть другая семья. Семья, которую он, наверное, любит сильнее. Еся еще не доросла до взрослых рассуждений, но она видела что-то похожее в кино, когда мама при ней забывала переключить канал со своего сериала. Если папа приезжает к ним изредка, то с кем он живет постоянно?
Мама не ссылалась на его работу. Мама ничего и не объясняла. Отвечала, что у папы “сложная ситуация”, и в голове Еси была полнейшая неразбериха – какая сложная ситуация?
Соседка это прояснила.
- Мама, а сколько у папы детей? – спросила Еся, выводя закорючки и линии в прописях.
- Есенька, нас это не касается.
Инессе подруга все дословно пересказала, поймав ее возле дома. У Инессы была возможность придумать правдоподобную отговорку, но для “папа - космонавт” Есения, кажется, стала чересчур взрослой и умной девочкой.
Мама рассказала ей правду.
- Почему не касается?
- Не касается – и все тут. Еся, разве нам плохо вдвоем? У тебя не самый плохой отец, который очень поддерживает нас финансово, и который балует тебя подарками.
- А что будет, если те, его другие дети, узнают про нас?
- Наверное, твоего папу оттуда выгонят. Он будет плакать. Запьет. Не приедет к нам.
- Потому что, если я им расскажу, то он перестанет меня любить?
- Нет. Но, если ты всем расскажешь, то весь привычный уклад развалится, понимаешь? Для него.
- Так сколько у него детей?
- С тобой или без тебя?
- Со мной, - даже в этом Есения не хотела отделять себя от “папиных детей”.
- Тогда две дочери.
В его настоящей семье есть настоящая дочь. А Еся почувствовала себя… ненастоящей. С той, другой, девочкой он, наверное, круглыми сутками играет в видеоигры и водит ее в планетарий. Еся мечтала посмотреть с отцом на звезды, но они никуда не выходили, и потому ей оставалось лишь довольствоваться тем, что на звезды можно смотреть и из окна.
Ох, как она возненавидела эту девочку! Еся не знала, что может про кого-то настолько плохо думать. Та девочка забрала у нее папу. И все, что есть у Еси – это мечта быть его настоящей дочерью.
***
- От тебя разит! – Дарина сгрузила невменяемого мужа на раскладушку.
- Что это за железные прутья? Ты меня на лестнице спать положила?? Я хочу на нормальный матрас!
- Да не вздохнуть будет, если ты рядом уснешь.
- Не пиликай тут, женщина. Как я сказал, так и будет! Неси выпивку! – он стукнул по стене, - Шевелись-шевелись. Иначе я за себя не ручаюсь!
Надя слышала, как мама мечется по кухне, открывая и закрывая хлебницу. Папе и закуска нужна. За 150 секунд надо сделать ему бутерброды. Если он ждет дольше, то впадает в ярость. Надя уже засыпала, но подскочила, когда услышала крики отца. Она вновь прилегла на подушку и накрылась другой подушкой, зажимая уши. Чтобы не слышать его. Те немногочисленные дни, когда папа не пьет и не пропадает на работе, он проводит на рыбалке, уезжая от семьи. Мама сокрушалась, что он долго не возвращается. Надя же всегда мечтала, чтобы он и не возвращался.
- Надька, ты тройку исправила??
Отец вставал у изголовья кровати и донимал ее вопросами так долго, что она не спала до рассвета, а потом опаздывала на уроки.
- Вадим, пойдем, - попросила мама, - Пожалуйста, пойдем. Там закуска уже готова. Я все разложила, как ты любишь. Пойдем. Надя сегодня учила формулы и стихотворение, она вымоталась. Ей поспать надо. Пойдем.
- Не-е-ет! – взревел Вадим, - Я буду слушать формулы. Надя сама свои тройки не исправит, ей надсмотрщик нужен. Она ж… - он постучал по изголовью кровати, - Как дерево. Надя, я слушаю. Какие формулы ты сегодня выучила? За что ты завтра получишь пятерку? Или опять двойку?
- Вадим, она спит, - просила мама, - Пойдем. Поедим. Поговорим о чем-нибудь. Я могу тебя выслушать.
- Конечно, можешь! Тебе-то, безработной, никуда вставать не надо! У, нахлебница. И дочь воспитала нахлебницей. Не учится, не соображает ничего, а только все ей подай. Надька, вставай и рассказывай!
От сдерживаемых рыданий Надя то и дело срывалась, когда называла формулы, одну за другой, отцу, который сверялся с ее учебником. Он хоть правильный параграф открыл?
За формулами – стихотворение. Последние строчки Надя от волнения забыла.
- Так я и думал! Переучивай!
- Вадим, милый, она утром встанет и все повторит, и получит пятерку.
- Нет! Сейчас”
Из-за пелены разглядеть строчки было нереально.
Надя засыпала за учебниками.
Она высчитывала, когда папа уедет на свою рыбалку, зная, что в эти редкие дни можно будет спать спокойно. Можно будет позвать подружек. Или поговорить с мамой о девичьем, не боясь шагов за дверью и провернувшихся в замках ключей. Надя мечтала, чтобы они с мамой жили вдвоем.
Сегодня сорвалась папина рыбалки.
Когда Надя уже думала, что беда миновала, и он уехал, то папа неожиданно вернулся, угрюмый и выпивший, когда они с мамой листали альбомы.
- Сидите тут? Без отца вам хорошо?
- Вадюша, что ты говоришь, - мама сноровисто сложила все альбомы и разложила на столе красивую скатерть, которая очень нравилась папе. Иногда папу это даже успокаивало.
- Марш в свою комнату!
- Надюша, видишь, папа устал, ты пойди в комнату и почитай.
- Но почитай учебник! Три параграфа мне расскажешь! От сих до сих!
- Нам не задавали ничего по истории.
- Что, параграфы есть только в учебнике по истории?! – чтобы разозлить отца, много не требовалось.
- Вчера ты спрашивал про историю…
- Значит, сегодня – про литературу! Должна ты быть образованной или как. Или как дерево. Как мама??
- Зачем ты так про нее?
- Надюша, это наши с папой разборки. Мы так шутим. Ступай к себе.
- Мне ничего не задали! У меня в четверти все пятерки! – Надя боялась за маму, потому не хотела терять ее из виду, - Я тоже хочу побыть с тобой, мам, а почитать я могу в другой день.
Надю все равно отвели в комнату. Но – за волосы. С папиными решениями не спорят. Тут или по-хорошему, или по-плохому. Третьего не дано. Отказаться невозможно.
Учебник по истории оставил красный след. Надя упала на ковер.
- Не хотела три параграфа – будет шесть.
Вообще, эти параграфы – это чушь. Он не вникал в то, о чем ее расспрашивал. Но это был самый эффективный способ доводить ее до белого каления. Потому что зашвырнуть в комнату и отобрать телевизор – это дать ей время поплакать и отойти. А, когда надо учить параграфы или формулы, то даже поплакать некогда.
- Вадюша, пожалуйста, оставь ее, - мама стояла за его спиной, - Пойдем. Поедим. Поговорим о чем-нибудь. Только пойдем.
Надя была для него ненастоящей дочерью.
Она раскрыла учебник и принялась зубрить.
Мечтая о том, чтобы папа никогда не жил с ними.
***
- То, что ты мне рассказала, словно не про него. Это совсем не тот человек, который приезжал к нам, - Есения перебирала бусинки на браслете, что подарил ей папа, - Он не кричал. Он играл со мной. Я с нетерпением ждала, когда услышу его шаги.
- Его шагов я боялась больше всего на свете. Когда слышала, что он идет домой, то вся леденела.
- Прости, в это невозможно поверить. Зачем он вообще женился, если ненавидел твою маму?
Все похождения открылись только тогда, когда Вадиму уже несли веночки.
- Вынудили. Мамина мама была довольно влиятельной. Когда мама носила меня, то папу элементарно вынудили жениться. Потом вся его карьера была построена на бабушкиной протекции. Но, когда бабушки не стало, он себя уже не сдерживал.
- Словно другой человек…
- Нет, Есения, человек тот же. Такие, как он, хорошо подстраиваются под обстоятельства. И умеют быть лапушками перед знакомыми, не то, что дома… Потому ты и не можешь поверить.
Девушки, выращенные одним отцом, откровенничали, поминая его. Есения – добрым словом. Надя – не очень. Но они подругами никогда не станут. Еся, хоть и добродушная девчонка, но она никогда не сможет по-настоящему поверить в то, кем был ее отец, которого она так любила. А Наде было невыносимо слушать, каким папа был хорошим на стороне.
Последний папин “привет” – это черновик завещания, составленного на Есению. Который он так и не донес до нотариуса.
Захрипел и упал.
- Скорую… - еле дыша, умолял он Надю.
Скорую-то она вызвала сразу же, но, пока они ехали…
- Дай-ка это сюда, - она забрала у него черновик, - Это тебе уже не пригодится.
Надя ему ничего не сделала. И не пыталась. Только спалила эту ненужную бумажку.