Парагвай объявляет войну Аргентине: Бразилии ему мало.
В начале 1865 года окно возможностей для вмешательства парагвайцев в уругвайско-бразильский конфликт стремительно схлопывалось. Падение Пайсанду лишило Солано Лопеса кратчайшей сухопутной дороги на Монтевидео, но эту проблему можно было решить, организовав переброску войск по реке. Намного серьёзнее было то, что парагвайский президент не мог определить свою стратегию в расширяющемся конфликте.
К концу января было уже очевидно, что бланкистам не устоять в Монтевидео. Хотя Солано Лопес и уговаривал союзников держаться, пока не подойдет помощь, ситуация выглядела не особо оптимистично.
Кроме уругвайских «бланкос» парагвайцы делали большую ставку на бывшего аргентинского президента Уркису – потерпев поражение в гражданской войне, он сложил с себя полномочия и удалился губернаторствовать в Консепсьон (провинция Энтре-Риос). Впрочем, он отнюдь не отказался от президентских амбиций, и это хорошо было известно Лопесу. Парагвайский генерал вёл активную переписку с аргентинским, подбивая того к совместному переделу Платины, но Уркиса отвечал уклончиво: он бы очень хотел вернуться в президентское кресло, но не на штыках «гуарани», как презрительно называли белые аргентинцы всех жителей междуречья Парагвая и Параны.
Меж тем, обстановка менялась очень быстро. В декабре 1864 года по одну сторону баррикад были уругвайские «бланкос», за спиной которых стояла самая крупная в регионе парагвайская армия; вполне можно было представить, что к ним примкнут аргентинские «федералес», ведомые Уркисой, и это была бы уже небывалая, по меркам Платины, сила. Им противостояли полубандитские формирования Венансио Флореса, поддержанные Бразильской Империей: первые в военном смысле ничего из себя не представляли, а бразильцы отправили в Уругвай войска такого качества, что не имеющий укреплений Пайсанду, защищённый жиденьким гарнизоном, штурмовали целый месяц. Аргентинцы, и в том числе Уркиса, придерживались полного нейтралитета.
Быть может, не боящийся говорить правду человек и сумел бы объяснить Лопесу что аргентинский нейтралитет ему только на руку, вот только такого смельчака не нашлось. А ведь из-за нейтралитета Митре не пропустил бы через Аргентину бразильский флот, который мог переломить ситуацию в Мату-Гросу. И, поскольку сухопутная экспедиция потребовала бы невероятного напряжения сил и средств (дорог-то не было), Империи попросту ничего не оставалось, кроме как принять эту реальность. Парагвайцы могли эффективно выиграть свой территориальный спор с Бразилией без дополнительных усилий. Нужно было просто ждать.
Но не таков был Солано Лопес. Ждать он не мог и не хотел. Его природные наклонности, усугубленные плохими отношениями с соседями, диктовали ему: бить первым, бить жёстко и быстро. Перебросив значительные силы на берега ручья Пиндапой, он создал на шахматной доске угрозу, и надеялся, что противники ошибутся, когда будут принимать контрмеры. Тем больше было разочарование, когда он понял, что Мисьонес не особо нужна и самим аргентинцам: во всяком случае, никакого сопротивления вошедшие туда солдаты не встретили. Не было и резонанса в центральных регионах Аргентины.
Тупик обозначился и в войне против Бразилии: захватив приличный кусок провинции Мату-Гросу, парагвайцы не могли двигаться дальше без дорог. Между тем в целом ситуация начала меняться не в пользу Лопеса.
Первым минусом были «бланкос». В ряде столкновений бразильская армия и повстанцы Флореса практически обнулили военный потенциал бланкистов, а европейские державы, на поддержку которых очень рассчитывал президент Агирре, на сей раз предпочли умыть руки. Пришедший же к власти на бразильских штыках Венансио Флорес, естественно, не собирался поддерживать парагвайскую экспансию (хотя и воевать с Лопесом не рвался).
Вторым жирным минусом была позиция Аргентины. Президент Митре так недвусмысленно и так постоянно напоминал о своём нейтралитете, что вызывал раздражение в обоих воюющих лагерях. Впрочем, и Уркиса, на которого было потрачено столько лопесовских личных усилий и государственных средств, не оправдывал надежд. Он готов был приветствовать парагвайское выступление против Бразилии (и даже способствовать ему – но не войсками), но только если бы оно продвигалось по левому берегу Уругвая и не затрагивало территорию собственно Аргентины.
За какой-то месяц практически выигранная партия превратилась в цугцванг. Союзники растаяли, а с ними и надежды на «Великий Парагвай от Гран-Чако до моря».
14 января 1865 года нетерпение Солано Лопеса материализовалось в официальной ноте аргентинскому министру иностранных дел Руфино де Элисальде. Парагвай запрашивал разрешения Аргентины на проход через провинцию Корриентес:
«Правительство Республики надеется, что правительство Аргентины согласится на эту просьбу. Республика Парагвай гарантирует, что транзит будет осуществляться без ущерба для населения и с должным уважением к аргентинским властям».
…Парагвайский министр иностранных дел Хосе Бергес считал, что у него есть железобетонный аргумент: в 1850 году Буэнос-Айрес и Аргентинская Конфедерация разрешили бразильской военно-морской экспедиции подняться по Паране для проведения демонстрации против Парагвая. Правда, в тот раз обмеление реки не позволило бразильскому флоту пройти мимо Корриентес, но от парагвайцев не укрылось хорошее отношение к военным морякам аргентинских властей и торговцев, продававших им продукты и различные припасы. По мнению Бергеса, этот прецедент ставил «шах и мат» любой критике «акта справедливой взаимности».
Бергес, как и Солано Лопес, не верил в нейтралитет Митре: «кто не с нами, тот против нас». Оба считали, что силы Дуарте в Мисьонес — лучший гарант сотрудничества Аргентины.
В длинном ряду промахов и просчетов Солано Лопеса это письмо стоит особняком. Покуда речь шла о спорной и всеми заброшенной провинции Мисьонес, можно было не сомневаться: аргентинцы, быть может, заявят протест, но не пошевелят и пальцем. Митре точно не стал бы устраивать кровавые разборки из-за никчёмного клочка земли.
Но Корриентес… Это было совершенно иное дело. Провинция Корриентес никогда не была спорной, это самая что ни на есть «коренная» Аргентина. Митре ни при каких условиях не разрешил бы пропустить войска через Корриентес. Да и Уркиса, негласно поддерживавший парагвайцев в их спорах с Буэнос-Айресом, не мог допустить нарушения суверенитета республики.
Послание аргентинскому лидеру должен был доставить чиновник правительства Луис Каминос, который забронировал для путешествия в Буэнос-Айрес каюту на прибывшем из Корумбы британском корабле «Рейнджер». Но… английский капитан счел подобного пассажира угрозой своему судну, и в результате Каминос добрался до Буэнос-Айреса лишь в начале февраля. Шестого числа он передал ноту в министерство иностранных дел, удалился в ближайшую гостиницу и стал ждать.
Каминос прибыл в столицу Аргентины не только как курьер, но и как специальный агент. Он обладал полномочиями вести переговоры о кредите в размере до пятисот тысяч фунтов стерлингов для оплаты закупки военных материалов в Европе. Увы! Худшего момента выбрать было невозможно. Вот что сообщал парагвайский торговый атташе в Буэнос-Айресе Феликс Эгускиса:
…Три-четыре месяца назад это было легко реализуемо. Но сейчас… чрезвычайно сложно, и не только из-за финансовой нестабильности на рынке, но и из-за политических событий, грозящих всеобщей войной в государствах Платы. … Я очень боюсь, что Президент упускает время, и когда он, наконец, попросит <кредит>, это будет если не абсолютно невозможно, то крайне дорого и невыгодно… Президент имеет привычку ждать до последнего, а иногда это может иметь плачевные последствия…
Как и в вопросе о транзите войск через территорию Аргентины, Солано Лопес опоздал. 12 февраля Каминос сообщил, что нашёл кредит лишь на десять тысяч фунтов, но, поскольку этой суммы явно недостаточно, он отказался от сделки. В тот же день или сутками позже министр иностранных дел Аргентины Элисальде ответил на парагвайскую ноту (хотя на документе стоит дата 9 февраля, точно известно, что он был вручён Каминосу несколько дней спустя). В ответном письме недвусмысленно говорилось, что, поскольку у Парагвая и Бразилии длинная общая граница, противники именно там и должны вести свою войну, оставив нейтрального соседа в покое.
Аргентине совершенно не улыбалось стать ареной разборок воинственных соседей. Немыслимо было разрешить Парагваю ввести в Корриентес войска и запретить сделать то же самое Бразилии. Что касается прецедента, то Элисальде отверг этот аргумент: «Между невинным проходом по судоходным рекам для прибытия на мирные переговоры и маршем по суше для явно враждебной цели нет ничего общего».
Параллельно Элисальде вручил Бергесу ещё одну ноту, в которой от парагвайцев требовали объяснений по поводу их присутствия в Мисьонес. Впрочем, это был лишь дипломатический жест для оправдания жёсткого отказа в транзите: ни Элисальде, ни Митре совершенно не парились по поводу парагвайского лагеря на крайнем севере страны. Чиновники в Буэнос-Айресе были абсолютно уверены: именно такого ответа Лопес и ждёт, чтобы сказать своим союзникам-бланкистам, я, дескать, всецело на вашей стороне, но аргентинцы-законники мои войска не пропускают. Что я могу? У меня лапки…
Бывший президент Аргентины Уркиса понимал, что противостояние с Парагваем втянет аргентинскую нацию в союз с Бразильской Империей, чему он всем сердцем противился.
«Я считаю, — писал он, — что, как только напряжённость между нашими странами будет устранена, Парагвай получит большие преимущества и поставит Бразилию в трудное положение».
Уркиса отправил личного секретаря, двадцатилетнего Хулио Викторику, убедить Лопеса в том, что аргентинский нейтралитет помогает, а не мешает делу Парагвая. Прибыв в Асунсьон 16 февраля, посланник застал президента в самом мрачном расположении духа. Несмотря на адскую жару, на Солано Лопесе была тяжелая синяя униформа, застегнутая на все пуговицы. «Он выглядел как французский генерал, — писал Викторика, — и демонстрировал безупречную культуру и корректность». Однако на лице президента, только что прочитавшего два письма Элисальде, не было и намека на дружелюбие.
Прыжок в пропасть
Привыкший с детства к унизительному снисхождению, Лопес не видел в аргентинском отказе ничего, кроме враждебности. Генерал показал Викторике вырезки из аргентинских газет, в которых его кампания против Бразилии представлялась этаким балаганом. Протесты на официальном уровне, оскорбления и насмешки в прессе: это переполнило чашу.
Особенно Лопес был возмущен требованием Элисальде «дать объяснения» парагвайским военным маневрам в Мисьонес.
«Моя страна находится в состоянии войны. С какой стати я должен отводить войска с передовых позиций? И скажите на милость, когда, наконец, генерал Уркиса перестанет играть на стороне Митре и выступит в союзе со мной?»
Викторика позже вспоминал:
«Когда Лопес сказал мне, что генерал Уркиса может рассчитывать на его помощь в свержении Митре, я ясно дал ему понять, что такое предложение не может быть принято Освободителем Республики и основателем ее Конституции». «Тогда, — сказал Лопес, повышая голос, — если меня спровоцируют, я ни перед чем не остановлюсь».
Викторика понял, что ему выпало быть гонцом, приносящим дурные вести.
…Читая послание Солано Лопеса, Уркиса все больше мрачнел. Президент соседней страны обвинял энтрериосского губернатора в том, что тот, якобы, отказался от предыдущих обещаний поддержать транзит его войск через территорию Аргентины, хотя Уркиса никогда таких обязательств на себя не брал. Уже ни на что особо не рассчитывая, генерал всё же предложил в последний раз своё посредничество в конфликте между Парагваем и Бразилией…
В то же время Митре сохранял оптимизм. Аргентинский президент считал очевидным, – и так оно и было! - что любые действия парагвайцев в Корриентесе приведут к союзу Аргентины и Бразилии. Не дурак же этот Лопес, чтобы воевать сразу со всеми?
Начав переговоры в этот момент, Парагвай при самом благожелательном нейтралитете Аргентины мог получить практически все, что ему было нужно, и даже больше.
И Митре искренне готов был пойти на это. Но… аргентинский президент не учел невероятного честолюбия своего парагвайского коллеги. Лопес не хотел уступок, выигрыша «по очкам»; ему нужна была только чистая победа. И еще. Митре почему-то полагал, что сможет держать под контролем политику северного соседа - Бразилии...
В начале марта 1865 года флотилия из восьми бразильских военных кораблей готовилась покинуть Буэнос-Айрес, чтобы подняться вверх по Паране до Трес-Бокас. Там, у слияния рек Парана и Парагвай планировалось установить речную блокаду государства Лопеса. Однако договор 1856 года между Бразилией и Аргентиной предусматривал, что судоходство по водным путям Платины должно оставаться свободным в военное время – блокировать разрешалось порты, но не реки. Митре мог либо закрыть глаза на очевидное нарушение договора, либо потребовать его выполнения. В последнем случае бразильцы вынуждены бы были атаковать в лоб парагвайскую крепость Умайта, которую нельзя было обойти.
25 марта 1865 года торговец Анакарсис Ланус, который ранее доставил в Парагвай крупную партию современных ружей, сел в Буэнос-Айресе на судно, следовавшее в Асунсьон с очередным грузом винтовок и сабель. На этот раз Парагвай закупил оружие у конкурентов Лануса, и оскорблённый торговец не преминул намекнуть аргентинским властям, что это можно расценить как нарушение нейтралитета. Впрочем, Митре хладнокровно разрешил пропустить груз, заметив, что
«мы не можем отказать Парагваю в том, в чем мы не отказываем Бразилии».
Впрочем, теперь у Лануса была миссия поважнее: он вёз собственноручно написанное президентом Митре письмо к Солано Лопесу. Аргентинец сообщал своему парагвайскому коллеге, что запретил бразильским канонерским лодкам подъём по Паране. Чуть позже нейтралитет Аргентины был вновь подтверждён отдельной дипломатической нотой.
Но… было поздно. Ещё 26 февраля Солано Лопес написал послу Парагвайской республики в Великобритании и Франции (и будущему президенту Парагвая) Кандидо Барейро, что Буэнос-Айрес определенно склоняется к союзу с Бразилией:
Это событие очень вероятно. Мы больше не можем рассчитывать на… генерала Уркису, который не выполнил свои обещания. Впрочем, я уверен: если война с этой страной станет неизбежной, благодаря твердости и энтузиазму наших соотечественников, всё закончится благополучно.
Чрезвычайный Конгресс
5 марта 1865 г. открылся созванный Солано Лопесом Чрезвычайный конгресс - законодательный орган, собираемый по желанию руководителя исполнительной власти. Следует понимать, что это была в чистом виде ширма «имитационной демократии», и ни о каком реальном народном представительстве в этом органе не было и речи. Конгресс формировался только из крупных землевладельцев, кандидатуры которых предлагали командиры местных гарнизонов или градоначальники, а утверждал президент. Подавляющая часть этих людей никогда не выезжала за пределы родной провинции.
Конгресс работал в течение двух недель. За это время его члены одобрили получение иностранного займа в размере двадцати пяти миллионов песо и выпуск любого количества бумажных денег – по усмотрению президента. Заодно Солано Лопесу присвоили звание маршала с ежегодной зарплатой в шестьдесят тысяч песо (его отец никогда не зарабатывал больше четырех тысяч в качестве президента) и правом создать новый офицерский корпус с шестью бригадными генералами и двумя генерал-майорами. В честь нового звания Конгресс преподнёс Лопесу золотую памятную саблю, инкрустированную драгоценными камнями. Почести и привилегии Лопес принял с притворным нежеланием.
В своих выступлениях с трибуны Конгресса депутаты всячески клеймили «двурушничество» Аргентины. Утверждалось, что, запретив транзит войск через Корриентес, Буэнос-Айрес фактически объявил Парагваю войну. Митре и Уркису высмеивали в весьма непарламентских выражениях.
Специально назначенная комиссия Конгресса за время его работы подготовила отчет о внешней политике Парагвая (среди комиссаров не было ни одного дипломата). Представленный ими документ просто излагал взгляды маршала: Империя нарушила международное право, введя войска в Уругвай; война с Бразилией была неизбежна; вторжение в Мату-Гросу диктовалось необходимостью; поджигатели войны заплатят за свои действия высокую цену.
Комиссия разделила негодование Солано Лопеса по вопросу отказа аргентинского правительства в транзите войск через Корриентес. По её мнению, единственной возможной причиной для подобного решения могло стать желание Митре навредить Парагваю и тем самым помочь Бразилии.
Масла в огонь подлила аргентинская нота, требовавшая объяснений по поводу передвижения войск в Мисьонес (вообще-то аргентинской провинции). Этот запрос сочли за недвусмысленное доказательство желания Митре изгнать Парагвай из региона. Особенно бесил комиссаров факт попустительства со стороны Митре деятельности антилопесовского эмигрантского комитета в Буэнос-Айресе.
Разделавшись, таким образом, с врагами и двурушниками, Комиссия перешла к оправданию действий Лопеса. Перво-наперво декларировалось, что, по международным законам, страны вправе объединиться против «беспокойной и злобной нации», угрожающей другим:
«Когда государство несправедливо подвергается давлению со стороны могущественного соседа, стремящегося угнетать его, оно имеет право и обязано немедленно защитить себя»
Затем авторы документа ни к селу ни к городу приплели аналогию с Крымской войной – дескать, точно так же, как нейтралитет Пруссии и Австрии фактически означал их поддержку России (спойлер: нет), так и нейтралитет Аргентины на руку бразильцам (уже из этого пассажа очевидно, как плохо составители отчета разбирались в международных делах).
Комиссия считает, что в случае начала войны с Аргентинской Республикой из-за транзита наших войск через ее территорию, это будет не война, а операция по защите мира и нашего собственного выживания.
На этом основании комиссия рекомендовала Конгрессу осудить "антинациональную" политику Аргентины, что и было сделано 18 марта 1865 года.
Статья 2 принятой декларации гласила:
Объявляется война нынешнему Аргентинскому правительству, пока оно не предоставит гарантии и удовлетворения, причитающиеся правам, чести и достоинству парагвайской Нациии и ее Правительства.
Зал заседаний в Асунсьоне, 18 Марта 1865 года.
ХОСЕ ФАЛКОН,
Вице-президент Верхней палаты Национального Конгресса.
Несмотря на невероятную захолустность депутатов Чрезвычайного конгресса, нельзя сказать, что они совсем уж не отдавали себе отчета в последствиях. Так, выйдя с заседания, Хуан Кризостомо Сентурион сказал своему коллеге и другу Наталисио Талавере:
«Плохие новости, друг мой! Парагвай ещё мог бы сражаться с одной из этих стран, но сразу с двумя - это крайне опрометчиво... За двумя марами погонишься, ни одной не поймаешь».
Casus Belli в Telegram: https://t.me/CasusBelliZen.
Casus Belli в VK: https://vk.com/public218873762
Casus Belli в IG: https://www.instagram.com/casus_belli_dzen/
Casus Belli в FB: https://www.facebook.com/profile.php?id=100020495471957
Делитесь статьей и ставьте "пальцы вверх", если она вам понравилась.
Не забывайте подписываться на канал - так вы не пропустите выход нового материала
Ссылка для желающих помочь проекту:https://www.tinkoff.ru/cf/5rFGSRNywy6