— Тут больно? А тут?
— А ты что, доктор? — улыбается Холодный.
Так близко, так наивно. Очаровательный, гад.
"Вынужден влюбиться"
Часть 22. Лера
Предыдущая часть
Интересно, когда дождь превратился в снег? Пушистые комья плавно парят в воздухе, блестят на фоне желтого света фонарей, липнут к волосам и щекам. Приятно. И волшебно. Погода меня давно не волновала. Знаю, что на меня так действует алкоголь, ну и ладно. Здорово же! Жизнь прекрасна!
После разговора с Буровым Андрей совсем не разговаривает, упрямо тащит меня куда-то вперед. Когда мне это надоедает, вырываюсь, отбегаю подальше, к детской площадке. Неловко задеваю столбик от качелей и заваливаюсь в свежий искрящийся снег. При падении ударяюсь коленом, немного больно, но больше весело. Почему-то чувствую себя ребенком и громко смеюсь, развалившись на земле и глядя в серое небо. Давно мне не было так легко. Не хочется думать ни о ком и ни о чем. Просто живу.
Андрей подходит, скрещивает руки на груди, смотрит на меня сначала серьезно, строго, как недовольный родитель, затем все-таки не выдерживает, тоже начинает улыбаться.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
А я переворачиваюсь на живот и загребаю снег руками. Отлично лепится, «снежок» получается в считанные секунды. Чтобы не терять времени, отправляю его прямиком в Холодного. Ком снега впечатывается ему в грудь. Андрей с недоумением смотрит на след, оставшийся на куртке, и переводит на меня непонимающий взгляд. Я уже слепила следующий ком, прячу его за спиной. Усаживаюсь на колени и невинно хлопаю глазами. Еще секунда, и мой «снежок» летит Холодному в плечо. Он не успевает увернуться, его глаза зажигаются.
— Хочешь войны? — вопрошает он грозно. — Ну, смотри, сама напросилась!
Мы играем в снежки, как дети. Игра захватывает нас, как будто победа в снежной битве – самое важное, что только может быть. Снег проваливается мне за шиворот, стекает холодными каплями по позвоночнику, отчего по всему телу бегут мурашки. У Андрея на куртке разъехалась «молния», пиджак из черного превратился в пятнистый, из-за прилипшего к ткани снега. Видеть его таким до жути странно и очень смешно. Вроде бы главный школьный авторитет, сын мэра, такой важный покоритель женских сердец, а может быть вот таким простым, румяным, по-детски счастливым.
— Перемирие, — говорит Андрей, стряхивая снег с волос. — Согласна?
— Перемирие, — подтверждаю я, выглядывая из-за дерева.
Знаю, что он обманывает. Я же не дурочка. У самой в руке подтаявший снег. Мну его, придавая форму идеального круга.
— Выходи оттуда. И руки держи на виду.
Да, конечно! Не попадусь на эту удочку.
— Хорошо, — отвечаю я, прячу снежок в карман и медленно выхожу, держа руки за спиной.
— Руки! — требует Андрей.
Осторожно поднимаю одну.
— Тебя тоже касается.
Он следует моему примеру. На его лице проявляется таинственная улыбочка. Перехитрить меня решил, умник!
Мой «снежок» уже успел затвердеть, как ледышка. Резко выхватываю его из кармана и целюсь Холодному в руку. Он тоже замахивается и наносит удар. Его комок прилетает мне в бедро, сильно, я даже непроизвольно подаюсь назад. Слышу вопль Холодного и победно улыбаюсь. Затем улыбка гаснет. Он держится за лицо и отворачивается. Сидит на снегу ко мне спиной.
— Не верю! — громко говорю я.
Актера включил, засранец. Не могла я попасть в лицо, меткостью никогда не отличалась. Он не отвечает, скукожился весь, руку от лица не отнимает.
— Ну, хватит. Переигрываешь!
Эту мою реплику тоже не воспринимает. Начинаю нервничать. Ну уж я покажу ему, если это такой прикол!
Резво шагаю в его сторону, ветер пронзает до костей. Капроновые колготки пропитались влагой, подол платья уже не синий, а черный.
Дотрагиваюсь двумя пальцами до его плеча. Вздрагивает, но не поворачивается.
— Да ерунда, — говорит он. — Просто не ожидал от тебя такого точного броска.
— Ха! Да я еще и не так… — замолкаю на полуслове, теряюсь. А что, если все серьезно, в глаз, например, попала. Слышала всякие истории… — Ладно, покажи.
Усаживаюсь на колени: колготкам уже давно все равно. Пытаюсь повернуть его к себе, но он не позволяет, напрягается. С горем пополам мне удается замысел. Руку все равно не убирает. Голову вниз наклоняет, как ребенок. Рука как будто приросла к щеке, уже почти изо всех тяну, не поддается.
— Да дай ты сюда, — пыхчу из последних сил.
Расслабляется. Опускаю его руку вниз. Осматриваю лицо.
Щеки красные, дыхание тяжелое, глаз покраснел, похоже, сосуд лопнул. Ресницы трепещут. Медленно провожу рукой по его щеке, аккуратно надавливая пальцами на кожу.
— Тут больно? А тут?
— А ты что, доктор? — улыбается Холодный.
Так близко, так наивно. Очаровательный, гад.
Он тоже внимательно рассматривает меня. От живота к горлу поднимается теплая приятная волна. Это не шампанское. Уже нет. Это он. Он так действует на меня.
— Ты такая красивая, — вдруг говорит Холодный, и его лицо абсолютно серьезное.
Колючее сердце режет ребра, будто увеличивается в груди. Напоминает об опасности. Но я не хочу ему верить. Внутри этого надменного высокомерного мажора бьется сердце одинокого несчастного ребенка. Я чувствую его зов.
Подаюсь вперед. Ничего не могу с собой поделать. Это же тот самый момент. Вокруг никого, тишина такая, что я слышу тихий шелест приземляющихся на пальто мохнатых снежинок. Так красиво, что скулы сводит. Зеленые звезды в его янтарных глазах…
Чувствую его дыхание на своих губах. Так близко. Так правильно. Так волнующе.
Слышу, как он нервно сглатывает. Неужели и в его мире все остановилось? Расстояние между нами – половина сантиметра. Целая пропасть.
Когда сверкающая снежинка опускается на его нижнюю губу, совершенно теряю голову. Ныряю в пропасть с головой бездумно, безрассудно, по велению внутренней шарлатанки, именуемой душой.