Я уже не раз говорил о том, что изобразительное искусство является одним из самых достоверных исторических свидетельств. Если художник серьёзно относится к своему творчеству, то как бы не пытался он приукрасить действительность, в его работах всегда вольно или невольно отразится свет истины.
При этом не всегда важно, был ли он сам свидетелем тех или иных исторических событий. Работа настоящего мастера, будучи художественным исследованием, в отличие от документов и летописей позволяет не просто понять умом, но даёт почувствовать душой саму суть явлений, создаёт эффект присутствия.
В одной из предыдущих публикаций мы говорили о древнерусском искусстве, представленном иконой и фреской, но глядя на произведения древнерусских мастеров, мы не всегда понимаем всю степень глубины религиозного сознания русского народа. Пожалуй наиболее полно это явление отразилось в творчестве художника Михаила Васильевича Нестерова (1862-1942 гг.)
Он писал её шесть лет, для поиска типажей ездил на Соловки, где наблюдал жизнь монахов в условиях суровой северной природы. И вот он - Христос, явившийся простым людям среди снегов русской зимы, а возле него самые почитаемые в народе святые - Николай Чудотворец, Сергий Радонежский и Георгий Победоносец.
Идея "Святой Руси" была конечно же навеяна Нестерову грандиозным полотном Александра Иванова "Явление Христа народу" - картина, которой он восхищался, а сам автор был для него образцом как в жизни, так и в творчестве.
"Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою Вы" - эта фраза Христа из Евангелия явилась для Нестерова основой сюжета, а так же вторым неофициальным названием картины.
Но к ней мы ещё вернёмся и отраженная в ней реальность, даст ответ на один из главных вопросов российской истории.
Михаил Нестеров родился 31 мая 1862 года, в Уфимском уезде Оренбургской губернии в купеческой семье и само его появление на свет уже сопровождалось чудом. Он родился в семье, где из восьмерых детей в живых осталась только одна девочка. Родившийся мальчик едва дышал и был настолько слаб, что отец уже пошёл заказывать гробик и копать могилку. Вернувшись сообщить что всё готово к похоронам, он обнаружил что ребёнок задышал и не собирается умирать. Оказывается мать, пока он ходил, поставила на грудь младенца иконку Тихона Задонского и всё это время молилась. Прожил Михаил Васильевич Нестеров, к слову сказать, целых восемьдесят лет!
Родители видели в нём продолжателя семейного купеческого дела, но он поехал в Москву и поступил в Училище живописи в класс к самому Василию Перову.
Первое время он писал бытовые сцены по примеру своего учителя и картины на исторические сюжеты, но вынашивал в своей душе что-то значимое. Практически сразу он начал участвовать в выставках художников-передвижников.
Смерть молодой супруги во время родов перевернула его жизнь и преобразила душу. "Потеря её сделала меня художником" - писал он впоследствии. Изобразив жену в образе Христовой невесты, он нашёл свой почерк.
За тридцать лет он написал несколько вариантов этой картины - менял детали и только смиренный взгляд любимой супруги оставался неизменным.
С той поры евангельские сюжеты, Святая Русь и её особый путь к богу стали главной темой его творчества, а святые, монахи и простые люди, обратившиеся ко Христу - главными героями. И конечно же - русская природа, застывшая в своей неброской, молитвенной красоте.
Отец Нестерова говорил, что лишь тогда поверит в то что сын стал настоящим художником, когда его картину купит Третьяков.
И Третьяков купил, целых две - "Пустынник" и "Видение отроку Варфоломею"
"Опоэтизированный реализм" - так называет он свой собственный стиль
"Вредная мистика" - так назвали его картины на выставке передвижников, состоявшейся в 1889 году. Ещё бы, ведь в творчестве художников той поры набирает силу критический реализм, достаточно вспомнить работу Ильи Репина "Крестный ход" или "Монастырская трапеза" Василия Перова.
Но Нестеров не изменяет своему стилю, а образ Сергия Радонежского, надолго входит в его творчество и в течение следующих лет, он пишет триптих "Труды преподобного Сергия".
Заметив работу Нестерова, один из мэтров сообщества передвижников - Виктор Васнецов, приглашает его на роспись Владимирского собора в Киеве, где в то время уже работают другие художники, в том числе Михаил Врубель.
Вся церковная живопись Нестерова была попыткой вдохнуть жизнь в холодные и обезличенные канонические образы. Лики святых он пишет с реальных живых людей, зачастую со своих друзей и знакомых. Многое из написанного приходилось отстаивать перед приёмной комиссией, а порой и переписывать.
Порою дело доходило до курьезов: будучи в Киеве он познакомился с семейством меценатов Праховых, дом которых с утра до вечера был набит деятелямии искусства. Елена - старшая дочь искусствоведа Адриана Прахова, была не очень красива как и её мать Эмилия, к которой пылал болезненной и безответной страстью Михаил Врубель, но на редкость привлекательна, к тому же обладала безупречным художественным вкусом, музицировала и занималась вышиванием. Её вышивка Святой Плащаницы по эскизу Васнецова, выполненная для Владимирского собора в Киеве, хранится сейчас в Третьяковской галерее.
Считается что Лёля была несостоявшейся любовью Нестерова. С неё, на одной из фресок, он написал образ Святой великомученицы Варвары. Сходство великомученицы и Елены было столь поразительно, что супруга киевского генерал-губернатора вспылила: "Что же мне теперь, ходить молиться на Лёльку Прахову?!"
Голову Святой Варвары пришлось переписать к большому неудовольствию художника, но свои эскизы он сохранил и использовал их в работе над картиной "Чудо", где усеченная голова Варвары-Лёли лежит на земле, её широко распахнутые глаза блаженно взирают на небо, а руки всё ещё простерты в молитве. Над этой картиной он работал с перерывами 27 лет и в конце концов вернул голову на место, но в дальнейшем и вовсе уничтожил картину, сохранился лишь её фрагмент:
Росписям храмов Нестеров посвятил двадцать лет своей жизни.
Особенно хочется отметить роспись Покровского собора Марфо-Мариинской обители, где вопреки церковной традиции, на центральном панно, он изобразил не канонических святых, а простых людей идущих ко Христу.
В разгар Первой мировой войны он пишет грандиозное по своим размерам, 206,4 x 483,5, полотно, которое получило название "На Руси", на котором создаёт собирательный образ русского народа, где православие рассматривается как движущаяся сила русской истории.
"Душа народа" - второе название картины, под которым мы знаем её сейчас.
На берегу Волги он собирает русский люд во всем его многообразии, где плечом к плечу идут люди разных эпох: царь, патриарх, воинство, странники, богомольцы, нищие, крестьянки, сестра милосердия с раненым солдатом, юродивый, представители интеллигенции. Здесь мы видим Достоевского, Толстого, Алёшу Карамазова, философа Владимира Соловьева...
Шествие возглавляет мальчик, который идёт на некотором расстоянии от толпы. Вспоминаются слова Христа: "не войдете в Царство небесное, пока не будете, как дети".
К слову сказать, спустя годы, в 80-х годах XX века, попытку создать собирательный образ русского народа, предпримет известный советский художник Илья Глазунов в монументальный работе "Вечная Россия", написанной к 1000-летию Крещения Руси и охватывающей десять веков русской истории.
Но вернёмся к Нестерову. Его картина не успела покинуть мастерскую как разразилась Февральская, а затем Октябрьская революция.
В период между двух революций он пишет картину "Философы" которую можно рассматривать как парный портрет двух русских религиозных философов - Сергея Булгакова и Павла Флоренского. На фоне тихого вечера запечатлён фрагмент беседы двух русских мыслителей во время неторопливой прогулки. Беседуют они конечно же о судьбе России. Лицо одного выражает смирение, другого - непокорность. Их личные судьбы так же сложились по разному: Флоренский был расстрелян в сталинских лагерях, а Булгаков покинул Россию на знаменитом "философском пароходе" и умер в эмиграции.
Проведя два страшных года Гражданской войны в Армавире, Нестеров возвращается в Москву. Его мастерская разорена, утрачены многие работы, лики святых и праведников теперь под запретом. Многие его друзья покинули Россию, началось поругание святынь, уничтожение храмов и гонения на священников.
Уединившись за закрытыми дверями мастерской он пишет для заработка, порой переписывает свои прошлые работы. Переписывает картину "Несение креста", которую написал в 1912 году по заказу княгини Оболенской, но смысл её уже иной - именно так он воспринимает новое время, которое неприемлет для себя и считает испытанием для Руси.
Почему же русский народ, тот самый народ-богоносец, стремящийся ко Христу, который он изображал всю свою жизнь, кинулся столь истово рушить храмы? Часть ответа на этот вопрос дают те самые картины Перова и Репина, о которых мы упоминали ранее, посмотрите на них ещё раз.
Вторая часть ответа дана в словах русского философа Николая Бердяева, которому так же пришлось покинуть Россию на пресловутом "философском пароходе":
Религиозная энергия русской души обладает способностью направляться к целям, которые не являются религиозными, например, к социальным, переключаться на относительную и частную сферу науки или социальной жизни.
Любая привлекательная идея, для русского народа, может приобрести религиозную окраску, а религиозный пафос направиться на светские имена.
Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность и широта, а русский максимализм при недостатке образования и критического мышления является благодатной почвой для любой пафосно навязанной идеи.
Так было, есть и видимо будет ещё очень долго.
Религиозность никуда не делась, просто построение коммунизма стало такой же национальной идеей как и обретение Царства Божия.
Появились новые иконы, новые святые и новые мученики.
А теперь вернёмся к знаковому полотну Нестерова "Святая Русь", о котором мы говорили в самом начале.
В ней он собирался показать образ Христа, к которому с мольбой и надеждой идёт русский народ, но ещё современники сочли картину неоднозначной.
Вглядитесь в лица людей вышедших встречать Христа, в них нет восторга, нет единого порыва. Почему так? Ведь перед ними сам Христос - тот, в честь кого они тысячу лет возводили храмы, преклонялись в молитве и побеждали врагов, тот, чьего прихода так ждали!
Исчерпывающую характеристику образов, запечатлённых Нестеровым на этом полотне, дал искусствовед, писатель и богослов начала прошлого века Сергей Дурылин, здесь мы приведем лишь краткое изложение:
"только в ясно-голубых глазах крестьянской девочки, любяще и кротко устремленных на Христа, светится радостное умиление. Но в умных, чистых глазах крестьянского мальчика уже нет этого умиления, на них легла первая дымка какого-то внутреннего раздумия.
На красивом лице молодой женщины в узорном платке, стоящей за крестьянскими детьми, нельзя прочесть никакого отношения к Христу: вся она замкнута в свою невеселую думу.
Старик монах с длинными прядями седых волос, опирающийся на плечо девочки, пристально, через очки, смотрит на Христа, но смотрит он с какой-то зоркостью и любопытством, словно хочет распознать: тот ли это Христос которому он молился, или некто иной?
Смотрит на Христа болезненный подросток семинарист, словно сошедший со страниц Достоевского. Во взгляде его скошенных на Христа глаз столько темного недоумения, столько осторожного недоверия!
Странник в скуфейке, стоящий на коленях рядом с подростком, с какой то озорной жутью и сумрачностью смотрит в сторону от Христа.
Трое стоящих на заднем плане смотрят не на Христа, а на зрителя, каждый по своему, но без всякой связи с тем, что происходит перед ними.
Две группы правой стороны картины заняты своим делом: баба слепая бредет, опираясь на бабу плохо зрячую; лица их опущены ниц, и ни единого луча света не падает на них от «небожителей», вышедших из скита: бабы их просто не видят. Не видят «небожителей» и схимница с пожилой женщиной, бережно ведущие больную девушку в желтой душегрейке. Старая схимница с изможденным, землистым лицом погружена во внутреннюю молитву, а на лице пожилой женщины написана глубокая заботливость о больной.
И только двое — склонившийся на колени пожилой крестьянин да рухнувшая к ногам Христа женщина — полны движения к нему, но лиц их мы не видим, и оттого это движение не освещено внутренним движением их чувств и мыслей".
Что это - небрежность, ошибка или неспособность воплотить замысел?
Или это не ошибка, а намерение художника показать всю разность чувств и ощущений в толпе, вызванную появлением Христа, — от светлого умиления до спокойного равнодушия и острого недоверия?
Думается что это и есть та самая реальность, которую волей или неволей неспособен не передать каждый настоящий художник.
"Это панихида по русскому православию" - охарактеризовал картину с присущей ему прямотою Лев Николаевич Толстой.
После революции, судьба Нестерова складывалась по разному. В 1938 он провёл две недели в Бутырке, как тесть врага народа, а в 1941, за год до смерти стал лауреатом Сталинской премии - советская власть всё же воздавала должное признанным мастерам русской культуры. Тема его творчества стала неактуальна, а многие картины хранились в запасниках, чтобы не уйти из профессии, ему пришлось заняться пейзажем и портретной живописью.
Приведём здесь лишь некоторые работы Нестерова-портретиста, написанные им в разные годы:
Под конец жизни он часто приходил в Третьяковскую галерею, чтобы посмотреть на свою любимую работу "Видение отроку Варфоломею" и с удовлетворением наблюдал, как проходящие по залам люди останавливаются перед его картиной и подолгу всматриваются в неё.
