Зрители старшего поколения запомнили Леонида Кулагина по главной роли в первом советском эротическом фильме «Осень». Благородный красавец покорил их сердца и в фильме Андрея Михалкова-Кончаловского «Дворянское гнездо». За долгую жизнь в творческом багаже актера накопилось около 70 киноработ, запомнились также серьезные и яркие образы, созданные в театре. Девять лет на канале «Россия» шел телесериал «Кулагин и партнеры». Сегодня актеру 83 года.
Леонид Николаевич, оглядываясь назад, можете ли вы сказать, что у вас никогда не возникало ощущения, что можно было выбрать другую профессию, жить с другой семьей, что, грубо говоря, вы сели не в тот поезд? Такого, знаете, ощущения неправильности происходящего?
Я верю в судьбу. Фатум -- это действительно то, что меня волнует. Я фаталист. Все, что происходило со мной в жизни, было предопределено. У нас всегда есть выбор, нам всегда даются свыше какие-то предупреждения и подсказки. Грубо говоря, если вы решаете, идти вам куда-то или нет, и при этом никак не можете принять решение, то вот это сомнение и есть подсказка. Значит, не идти. Положительный ответ -- это абсолютная уверенность и решимость. Меня по жизни вела судьба. Я, наверное, самостоятельно только два решения в жизни принял -- пойти в театр и жениться. Остальное практически все было предопределено. Я никогда не прошибал лбом стенку, чтобы чего-то добиться. Так складывалось само собой.
Насчет неправильного поезда, в который сел, вы знаете, у меня часто возникали такие мысли, и они касались моей профессии. У меня, например, было ощущение, что все мои награды -- сначала заслуженный артист, потом народный, лауреат государственный премий, премии братьев Васильевых -- все это предназначалось кому-то другому, не мне. И что он, этот другой, придет и скажет -- отдавай все это мне, ты занимаешь не свое место. Я по гороскопу Близнецы, во мне живут два человека. Один за меня, за то, что я делаю, другой -- против. И эти близнецы всегда ругаются друг с другом, спорят. Очень часто побеждает тот, который говорит -- неправда все это, все это не так надо делать. Он мне мешал, я понимал, что не то что-то делаю, и страдал от этого вечного недовольства собой.
Даже в лучших своих ролях?
Ну, я не могу назвать какие-то свои роли лучшими. Не мне об этом судить. Ведь очень часто любишь роль, считаешь, что она наиболее тебе удалась, а зрители совсем другую твою роль любят. Зрители старшего поколения прежде всего вспоминают два фильма -- «Дворянское гнездо» и «Осень». «Дворянское гнездо» снимал Андрон Михалков-Кончаловский, «Осень» -- Андрей Смирнов.
Кстати, премьера фильма «Осень» в свое время прошла в Риге, а вот здесь в Москве премьеры официально не было -- картина была пропущена вторым экраном, без какой-либо рекламы. Я помню, только в Риге в кинотеатре висела какая-то афиша -- сердце, пронзенное стрелой (Смеется). Мы были на той премьере. Потом было много фильмов, порядка 70, но наибольшую известность и популярность я приобрел благодаря сериалу «Кулагин и партнеры» на канале «Россия». В истории мирового кино и телевидения нет прецедентов, чтобы именем актера называли главного героя и вообще весь проект. Но несмотря на всю эту популярность, я очень боюсь остаться актером одной роли.
Кому в голову пришла идея запустить сериал с вашим именем?
Это выдумка продюсера Василия Григорьева. После моего почти десятилетнего отсутствия на экранах Григорьев решил, что зритель вполне может поверить в то, что я сменил профессию и стал адвокатом, -- и это подогреет интерес к картине. Как ни странно, многие действительно поверили, коллеги-актеры судачили в кулуарах, что, мол, я открыл свою фирму и снимаю кино про себя. Но так или иначе специфическую популярность я благодаря этому проекту приобрел и даже считался лицом канала «Россия». Когда меня стали узнавать на улице, обращаться по имени и как-то странно улыбаться, я сначала думал, что, может, просто выгляжу как-то смешно. А потом я понял, что для этих людей я свой человек. Я вхожу к ним в дом с экрана пять дней в неделю. И несмотря на самое убийственное время в сетке, выяснилось по рейтингам, что нас смотрят не только отчаянные домохозяйки, но и представители самых разных социальных категорий. Мне говорят спасибо за то, что это кино дарит надежду.
Вы сказали, что только два решения приняли самостоятельно -- пойти в театр и жениться. Как это было?
Мой отец работал в электроцехе драматического театра имени Горького. Этим обстоятельством я и обязан выбору профессии. Папа постоянно брал меня с собой в театр, так как девать было некуда. Мама работала в гостинице и дежурила там постоянно по ночам, ну а потом ее и вовсе не стало. В общем, с шести лет я толкался за кулисами, делал что-то в массовках. Став постарше, начал ходить еще и в оперу, поскольку в нашем дворе жил ударник из оркестра оперного театра. Когда дело дошло до решения вопроса куда идти, я решал только одну проблему: чем именно заниматься -- драматическим или оперным искусством. Дело в том, что у меня от природы поставленный голос. Но драма взяла верх.
В том, как я познакомился со своей первой женой, тоже много странных совпадений. С первых дней учебы в театральной студии в Нижнем Новгороде я работал в местном драмтеатре, где и познакомился с молодой актрисой Людмилой Нельской. По странному стечению обстоятельств родители Людмилы, тоже актеры, сняли квартиру у моей тетки, родной сестры отца. В общем, скоро мы объявили родителям, что будем мужем и женой. К этому времени Людмилу пригласили работать в Читу и она уехала. На прощанье я сказал: «Спроси там, может, им нужен молодой артист?» Через месяц я получил телеграмму с предложением работы в Читинском облдрамтеатре с окладом 75 рублей. До этого я каждый день спрашивал папу: «Телеграммы нет?», он отвечал: «Ничего нет». А тут повесил пиджачок на гвоздик, прилег рядом и говорит: «Сын, а если телеграммы не будет, что станешь делать?» -- «Останусь дома, -- отвечаю, -- буду работать в нашем театре». Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Ладно, возьми ее там в пиджаке». Я подскочил, схватил эту телеграмму, чуть не умер от счастья.
Только много лет спустя я понял, что в этот момент творилось в душе моего отца -- мы ведь с ним 20 лет не расставались, жили в одной комнате... Но тогда я рвался к любимой. В театре на меня тоже серьезно обиделись, даже не дали диплома об окончании студии, только какую-то справку выписали. И больше ни в каком учебном заведении я не учился. Я не знал тогда, что уезжаю из дома навсегда -- но зато навсегда запомнил, как отец стоит на перроне и по щеке у него течет слеза. Прошло уже 46 лет, а эта картинка перед глазами… А жизнь с этой девушкой у меня не сложилась. Мы поженились, переехали из Читы в Ярославль. Но брак распался, мы оказались совершенно разными людьми. После развода я уехал в Липецк. Туда же приехала актриса Элеонора Лапицкая. По странному стечению обстоятельств она играла в спектакле ту же роль, что и моя первая жена. Эля стала моей второй женой. Это было в 1964 году. Мы до сих пор вместе.
А как вы попали в Москву?
Тоже случайно. Я никогда не рвался в столицу. Мы жили в Брянске, у нас была прекрасная квартира в центре города. Я начал сниматься в кино. А потом Андрей Смирнов хитростью заманил меня в Москву. Подключил свою первую супругу, попросил ее устроить мне экскурсию по городу на машине -- я был счастлив, Москву до этого никогда не видел. И как будто случайно она завела меня в кафе. На столике стояли три чашки. Я спрашиваю: «А третья для кого?» И тут к нам подсаживается седовласый мужчина, который оказался директором Театра имени Гоголя -- Лев Федорович Лосев. Он предложил мне работу. Я был в шоке, призадумался. Честно сказать, я тогда уже три года жил в Брянске, жизнь как-то наладилась, и что-то менять не очень хотелось. Да и потом, где жить в Москве? «Ну, будете где-то угол снимать», -- сказал мне Лосев. Помню, это слово «угол» произвело на меня сильное впечатление. У меня же семья -- жена, сын уже был, бабушка жены с нами жила. Но уговаривали меня сильно. И мы с супругой на уговоры поддались. Элю, кстати, тоже пригласили в театр.
В 1995 году вы приняли странное решение -- уйти из театра. Это тоже было предопределено?
Да, я принял решение уйти из Театра имени Гоголя, в котором проработал почти три десятка лет. Ушел фактически в никуда. Это был духовный кризис, взросление. Я просто понял, что моя любимая профессия актера очень зависимая, я должен делать как надо, а не как хочу, не то, что кажется мне в данной ситуации и роли необходимым. Как бы это банально ни звучало сейчас, но основной причиной, которая меня подтолкнула к уходу из театра, стала перестройка. Я понял, насколько я был несвободен внутренне. Насколько это типично советская установка – делать то, что надо. А зачем надо, кому надо? Мне это надоело. Второй причиной, подтолкнувшей меня к уходу, стала моя роль в пьесе Артура Миллера «После грехопадения». Это моя последняя самая большая работа в театре. Пьеса достаточно автобиографичная. Миллер описывал историю своей любви с Мэрилин Монро, историю ее гибели. Мы встречались с Миллером, какие-то вещи спрашивать было бестактно, но все так считали, что он был основной причиной гибели Мэрилин Монро. Якобы после смерти рядом с ее телом нашли снятую с телефона трубку, якобы она звонила ему, он не подошел к телефону. Если бы он ответил, возможно, она была бы жива – в этом его обвинял весь мир, Америка особенно.
Очевидно, эта пьеса была попыткой оправдаться. Он там обвинял всех -- родителей, первую жену, вторую жену, друзей, общество, саму Монро, а в конце говорил: «Это я тебя убил». Вот эта тема исповедальности, желания покаяться в грехах совпала тогда с моим мироощущением... Одно дело -- хотеть этого, другое дело -- хотя бы перед своей собственной совестью признаться в грехе, это очень сложно сделать. Я думаю, что угадал первопричину этой пьесы -- это было самое важное, чтобы понять произведение.
На спектакль к нам летел из Америки сам Миллер. Причем во всем мире, во всех театрах знают, что Артур смотрит только один акт своей пьесы -- вот на какой попадет, такой и смотрит. Попадет на начало -- смотрит первый, попадет на второй – значит, второй. В Москве – то же самое. Никто не обижался, все понимали, что просто он не смотрит, и все. Ко второму акту прибежал Андрей Вознесенский, спрашивает:
«Где Артур? У нас мероприятие, ему ночью улетать, надо успеть еще туда-сюда...» Ему говорят: «Он в зале» -- «Как?! Он обычно не смотрит… Я его вытащу!» Ему говорят: «Нехорошо, мы не пустим вас!»
Артур Миллер сидел два акта на нашем спектакле! Закончился спектакль. У нас занавеса не было. Я вижу, подскакивает высокий худой дядька в очках. Тащит за собой на сцену какую-то девицу, потом выяснилось, что это его переводчица, обнимает меня, говорит на английском языке, переводчица переводит:
«Спасибо вам огромное! Это лучшая постановка моей пьесы в мировом театре. Вы меня вернули на 25 лет назад».
Эти слова я запомнил наизусть -- от великого драматурга такое услышать! И, наверное, мы угадали, что же именно его заставило написать эту пьесу. Он вернулся в прошлое, он заново прожил свою жизнь, сидя в зале. Примерно в этот момент я понял, что я больше ничего не хочу играть.
Вы уходили в никуда?
Поначалу какое-то время активно снимался в кино, занимался режиссурой, ставил спектакли в Волгограде, Уфе. А потом вдруг остался без работы. В принципе. На полтора года. Когда я по-настоящему остался один, понял, насколько это страшно. Сидел и целыми днями смотрел на телефон -- ждал, что кто-то позвонит и меня куда-нибудь позовут, что-то предложат, вспомнят. Но никуда не звали. Чуть с ума не сошел тогда.
Похудел на нервной почве ужасно. Правда, постепенно приглашения стали поступать из провинции. Мне было все равно куда ехать. Я выбрал Брянск. Может, потому, что из этого города 30 лет назад уехал в Москву. Стал главным режиссером Брянского ТЮЗа и проработал на этом месте почти шесть лет. С точки зрения творчества там хорошо работалось, театр стал подниматься с моим приходом. Впервые в жизни у меня появились ученики. Актеры сами назвали меня своим учителем. А это дорогого стоит. Но по части руководства я оказался слабоват -- не умею, как выяснилось, требовать жестко, приказывать. За эти годы я нигде не снимался и в столице появлялся наездами -- навещал семью. Из поля зрения зрителей вообще выпал. И тут неожиданно появился проект «Кулагин и партнеры». Опять же судьба. Я ни за кем не бегал, ни у кого ничего не просил.
Вы снялись в первом советском эротическом фильме. Тогда вы были готовы к такой истории?
Даже не представлял себе, что все так будет сложно. Во-первых, у нас в советском кинематографе ничего подобного не снимали. Это был первый опыт. Две трети фильма герои, причем 30-летние, то есть уже не совсем юные, проводят в постели. Сложно было не только мне, но и людям гораздо более смелым. Ведь нам надо было так сыграть и режиссеру так все это снять, чтобы это выглядело не пошло, не вульгарно, не цинично, а красиво, достойно и вместе с тем правдиво. У Андрея Смирнова, режиссера фильма, в главной роли снималась его вторая жена. Мы были с Андреем знакомы прилично -- с 67-го года, в его дебютном фильме «Ангел» по рассказу Юрия Олеши я снялся в своей первой киноработе. А «Осень» снималась в 1975 году. Это достаточный срок для знакомства. Это уже сильно облегчало процесс. С Наташей Рудной мы познакомились на пробах, где пробовались разные сцены, которые требовали откровенных разговоров и общения предельно откровенного. Ну не подлинно откровенного, которое было в фильме, но хотя бы предварительного знакомства и внутренней связи. Эта связь появилась. Люди, которые встречаются впервые и попадают в такую сцену, сразу не сыграют никогда. И слава богу, что эти так называемые «постельные сцены» снимались уже после того, как мы сняли всю огромную натуру. Мы еще больше подружились, живя в экспедиции, общаясь, дружа. И тем не менее было неловко -- не знали, как это сделать.
Почему неловко? Вы себя чувствуете без одежды уязвимым?
Ну, это тяжело. Вот вы попробуйте встать перед камерой и раздеться.
Ну, если есть какая-то сценическая задача...
Задача там понятная. Ты приходишь, ты раздеваешься, ты ложишься. Задачи простые. Дальше задачи усложнялись тем, что должна возникнуть страсть. Вопрос, который постоянно задавали -- «а вы в кадре по-настоящему целуетесь или нет?». Тут надо понять, что такое «по-настоящему». Конечно, по-настоящему. Без каких-то там особенных глубин. Но это надо делать на каком-то огромном друг к другу доверии, если не превращать в холодное ремесло. Конечно, важно, чтобы мы нравились друг другу. Если я ей буду противен на уровне физиологии, то ничего не выйдет. Недаром на Западе существуют дублеры показывать отдельные части тела или какой-то эротический процесс. Эти сцены изматывали нас. Это очень сложно, когда на тебя смотрит глазок камеры. Конечно, всех выгоняли из павильона. Оставались люди, только имеющие отношение к съемке -- режиссер, оператор и его два помощника, бригадир осветителей, осветители на фонарях, звукорежиссер -- это уже целая компания. Мы же не профессионалы в съемках порнофильмов, которым все равно -- с кем, что и как.
Помню, однажды после съемок одной из таких сцен мы с Наташей откинулись на подушки и взглянули вверх -- и увидели на колосниках, по всему периметру огромного мосфильмовского павильона, сотни любопытных, которые собрались поглазеть на нас. Я чуть не умер от стыда. Попробуйте однажды при свидетелях с кем-нибудь любить друг друга. Конечно, в кино это искусство, конечно, это игра. Но уверяю вас -- ничего не получится. Женщине, допустим, даже все равно, но у мужика не встанет просто-напросто. Нам сильно помогал Андрей. Он говорил жене: «Наташа, ну сделай ты ему что-нибудь такое, помоги как-то». Или, помню, я никак не мог сыграть сцену, где мне надо было залезть Наташе под юбку и схватить ее там за бедро, прижать к себе и так далее. Андрей намучался с нами, потом придумал -- заставил Наташу надеть чулки, чтобы я не просто стеснялся под юбкой, а был занят делом, чулки отстегивал. Действительно стало намного легче (Смеется).
Вас предавали в жизни?
Я думал об этом и понял, что меня не предавали, потому что у меня нет друзей. Ни у кого нет обязательств передо мной, как и у меня.
Вы говорите о дружбе, а в любви?
Тема, которую я трогать не буду, хотя, конечно, было всякое.
Вы боитесь играть смерть в кино или в театре?
Нет, нисколько, миллион раз умирал, но в гроб не лягу. Правда, есть такое актерское поверье, что надо поставить рядом с гробом бутылку коньяка, и тогда ничего дурного не случится.
А в жизни были у вас ситуации, близкие к смерти или пограничные с ней?
Как раз это случилось на съемках фильма «Осень». Нам осталось доснять одну сцену. Мы уехали на гастроли с театром в Харьков. Вечером после спектакля мне надо было ехать в Москву доснимать сцену. У меня уже был билет. Я прихожу играть спектакль.
Кстати, вспомнил еще в продолжение нашего с вами разговора о судьбе. В армии я не служил, но и не косил специально. Я всегда думал, что меня по блату освободили -- дядя у меня был связан с военкоматом. Я до этого самого спектакля в Харькове был убежден, что мне придумали какой-то гастрит и язву и освободили от армии по блату. И вот перед спектаклем чувствую совершенно дикую, ни с чем не сравнимую боль. Боль пронзила адская, словно кинжал в бок воткнули и прокрутили. Я просто рухнул на пол, упал со стула, полез под стол прятаться зачем-то. Я громко кричал -- «помогите!». Мне казалось, что я громко кричу. По коридору случайно проходила моя жена -- она ничего не слышала, случайно заглянула. Я не кричал -- я шептал. Меня подняли на руки два актера. Они потом сказали, что я был совершенно невесом -- при моем не дюжем росте и весе 80 килограммов. От боли концентрируются все мышцы. Меня увезла «скорая помощь», тут же в больнице меня побрили всего и отправили на операционный стол. Положение ухудшалось тем, что я не готовился к этой операции. С тех пор не ем крольчатины, сразу вспоминается эта боль. Помню, что последняя еда в театральном буфете была -- жареная жирная крольчатина, у меня все было забито едой. Прободная язва. Я у отца потом узнал, что родился в сорочке -- ну, пленка такая, знаете, на младенцах. Ежели бы это случилось после спектакля в поезде -- меня просто бы не спасли. А так меня оперировал лучший хирург в Харькове. В воскресный день, когда дежурят простые хирурги, работал лучший хирург города. Это был 1975 год. Меня подкармливали лекарствами, наркотиками. Я видел цветные сны.
И туннели видели?
Да, видел белоснежные туннели, а в конце дверь. Причем не стеклянная, а как будто из восковой бумаги. А через нее бьет розовый свет, как солнце. Я бежал туда и думал, что пробью головой эту дверь, потому что она бумажная, и вот там спасусь. Я несколько раз это делал, но никогда не добегал до этих дверей. Потом я понял, что происходило. Я чувствовал на себе взгляд, открывал глаза, приходил в сознание -- рядом стояла сестра, успокаивала: «Ничего, больной, отдыхайте!» И опять кто-то включал кнопку, опять я бежал к той двери. Это к нашему с вами разговору о судьбе. Есть все-таки у меня ангел-хранитель. В противном случае это была бы чистой воды смерть -- на полустанке где-то. Но бог миловал. Кстати, моя мама умерла от язвы желудка прямо на операционном столе. Мне тогда было семь лет.
Вы свою язву лечили?
Чем только не лечил. И экстрасенсы, и лекарства, и диеты -- ничего не помогало. Причем я ведь уезжал часто -- разные города, встречи со зрителями. Там поят, угощают, черт-те чем кормят -- и ничего не болело. Но только я приезжал в Москву, шел к своему любимому театру, начинались приступы боли. На что мне один экстрасенс сказал:
«Это вылечить невозможно, это кто-то на вас влияет и подсасывает у вас энергию, организм выставляет защиту. Так как вам самому не хватает сил на защиту собственной энергии, у вас начинает болеть наиболее слабый орган. Это не прекратится, пока вы не найдете предмет, который на вас так влияет».
Я нашел. Человек, который прекрасно ко мне относился, я был до него лучшим артистом. Но он меня… вампирил. Могу объяснить, почему я это знаю точно -- он ушел из театра. На его место пришел другой -- полная противоположность. Прошел год -- начинается весна, а весной обычно обострение. Но на сей раз никакой боли не было. И вот уже больше тридцати лет ничего не беспокоит.
Понравилось? Подпишись на наш канал и читай:
Оксана Карась, Москва, специально для «Лилит» (с)