День проходит относительно спокойно: в очередной раз вежливо отказавшись от райского наслаждения, бус по скидке, акваланга и отпущения всех грехов, которые нам любезно предложили на пляже, я начинаю всерьёз задумываться, не перепутали ли мы в силу незнания языка частное побережье с местным супермаркетом. При виде моря подотпускает; после того, как по песку гордо марширует осёл, подозрения накатывают с новой силой. Там же до нас докапывается странный мальчик, который преисполняется желанием узнать, где носит его маму. Посетовав на то, что вопрос слишком философский, а мама выпила чересчур мало пива, чтобы на него отвечать, отпускаем его с миром, да смеёмся над тем, с какой уверенностью он сказал «мама», глядя при этом (почему-то) куда-то под шезлонг.
Преспокойно продрыхнув самые жаркие часы, мы вытаскиваем наши поджарившиеся тушки на ужин — комбинация гриля, великих кулинарных способностей и Божьей помощи. Заметили ли вы, как часто я упоминаю Бога в своих записках? Ох, не к добру.
Кстати, о Всевышнем: мы с мамой записываемся на караоке, и помочь нам способен только он.
Вообще, первым должен идти некий мистер Том, но поскольку вышеобозначенный товарищ оказывается… крайне ненадёжным творцом (читай: заседает в сортире и отказывается вылезать в ближайшие десять минут), маме выпадает почётная роль музыкального первопроходца. Честно, мы бы с удовольствием сбежали, но предусмотрительные арабы заставили нас расписаться под номером комнаты, в которой мы живём. Помятуя о предыдущем опыте с телефоном и о том, что они как-то выяснили, в каком именно туалете заседает мистер Том, у нас особо не возникает сомнений, что в случае чего нас и из номера вытащат, и в иллюминатор отлетающего от земли самолёта постучатся, грозно потрясая списком выступающих в одной руке, и пистолетом — в другой.
Приходится идти. Публика оказывается более, чем благодарной: подошедшие аниматоры усиленно убеждают нас, что мы выступили фантастически, а мы как-то не удосуживаемся объяснить им, что у нас есть слух. После мамы я врываюсь на эстраду с незабвенными Little Mix, поблагодарив вышеобозначенного Всевышнего за то, что оригинальные исполнительницы никогда это не услышат. Все хлопают: то ли потому что под градусом любое завывание кажется очень даже неплохим ремиксом, то ли потому что из всеобъемлющей публики указанный слух присутствует только у меня.
Тем временем мистера Тома всё-таки вытаскивают из уборной: подозреваю, что если бы мы не вдохновили его своими воплями «вэр из мистер Том?!» в микрофон, он схоронился бы там навеки. Кстати, о криках в микрофон: имея возможность сказать пару слов перед и после выступления, каждый пользуется ею, как может. Мама, например, шутит про пиво, а я и вовсе представляюсь, как её дочь, в связи с чем наше семейство грозится запомнить весь отель. С представлением страны тоже выходит занятно: когда я называю свою национальность, за ближайшим столиком кто-то в непонятках уточняет «вич кантри»? На что ему понимающе-сочувствующим тоном отвечают: «Раша, зис из Раша».
В то время, как мы возвращаемся за стол, мистер Том щедрится на вторую по счёту заунывную песню на сербском. После этого все как-то резко проникаются к нам ещё более пылкой любовью, а стафф начинает умолять о выступлении на бис. Примерно в это же время в миллиметрах от нас пробегает какой-то паникующий мужчина; за ним, размахивая микрофоном, гонится человек из персонала, едва не доводя бедолагу до сальто мортале в бассейн, из чего мы делаем вывод, что с выступающими на караоке-вечерах имеются явные проблемы.
Не в силах дослушать музыкальные потуги мистера Тома, мы клятвенно заверяем аниматоров, что выступим ещё, но уже в следующий раз: обрадованный мужчина разве что не тащит нас к нотариусу с распиской об обязательной явке, желательно дополненной нашими отпечатками, клоком волос и образцом ДНК. Наконец-то убравшись восвояси, мы сталкиваемся с чудным официантом, который собирается петь песню на русском «ти мой каиф». На вопрос, что такое кайф, я по доброте душевной отвечаю с присущим мне умным видом, но — о, чудо, — он понимает это неправильно, и мне остаётся лишь надеяться, что ему никогда не придётся говорить слово «рост» на русском.
