Хорошие люди проводят в Дзене книжный марафон. Взрослые читают так называемую "подростковую" литературу и пишут отзывы.
С удивлением обнаружила в списках для подростков "Дом в котором" Мариам Петросян - книгу, которая меня потрясла несколько лет назад. Абсолютно взрослая, серьезная, глубокая литература, на мой взгляд, - и по сюжету, и по слогу, и по ощущениям от прочтения.
Но пишу не о ней. В рамках марафона я выбрала "Вальхен" Ольги Громовой, изданную в 2021. История девочки, во время Второй мировой войны угнанной в Германию в качестве "остарбайтера" - бесплатной рабочей силы.
Ольга Громова - автор "Сахарного ребенка", тоже детско-подростковой книги, получившей целый ряд наград. "Сахарного ребенка" дочитать я пока не успела, но уже по первым главам поняла, что стилистика текста во многом схожая. То есть, можно говорить об авторском стиле.
Возвращаясь к "Вальхен". Впечатления очень противоречивые у меня в итоге.
Что понравилось
То, о чем пишет Ольга Громова, не может не бередить душу. Это наша история, которая долгое время умалчивалась, и её нужно и важно знать. В тексте есть драйв. Я читала (и частично слушала, потому что обнаружила аудиокнигу, записанную, на мой взгляд, замечательным чтецом - Татьяной Монетиной!), в общем-то, почти не отрываясь. Было интересно, что произойдет с героями дальше, небезразлична их судьба.
Что имеет большое значение, - книга о человечности. О том, что где бы ни жили герои, они прежде всего люди. И людям свойственны хорошие и плохие поступки, независимо от национальности, места проживания и т.д.
Книга понравилась и композиционно. История Вали (рассказ ведется от третьего лица) перемежается дневниковыми записями семнадцатилетней Наташи, подруги главной героини, тоже оказавшейся в эшелоне среди "остарбайтеров". Тут же вспомнился дневник моей мамы, который бережно храню. Действительно, Ольга Громова при написании книги не только опиралась на реальную историю конкретного человека, но и использовала сохранившиеся в архиве дневники того времени.
Еще один плюс: книга написана в привычной моему поколению стилистике советской литературы, - возможно, поэтому еще и отзывается ностальгически. Вот только сюжет совершенно не в духе советской действительности. Получился эдакий "конфликт" между формой и содержанием, и это неожиданно и хорошо.
Я, безусловно, не литературовед, да и к заядлым книгочеям, увы, причислить себя не могу. Последнее время много читать совершенно не получается. Но я росла, не отрываясь от книг, и у меня два сына, с которыми перечитала всё-таки немало детской и подростковой литературы. Все, что я напишу дальше, исключительно личное мнение и на объективность не претендует.
Что показалось мне неудачным
Понимаете, пока читала и слушала, меня не отпускало ощущение, что я сижу на уроке истории среди школьников. И если бы так и было, это было бы очень здорово! Если бы в школе так рассказывали про исторические события, думаю, уроки обожали бы все! Потому что, действительно, не оторвешься.
Но. За важными и нужными словами персонажи "Вальхен" остались совершенно картонными. (Подчеркиваю, на мой - субъективный - взгляд). Текст изобилует событиями, но практически лишен эмоций. Они лишь отмечены, буквально "названы", но нет возможности проживать их вместе с героями, - события сменяют друг друга слишком быстро.
Девочку в тринадцать лет хватают на улице и силком увозят в чужую, вражескую страну. Что она чувствует? Ужас, страх, горе, - даже трудно представить себе степень ее эмоций. И это можно (и нужно, мне кажется) передать так, чтобы читатель мог почувствовать себя на её месте. Почему-то вспомнился мне любимый с детства "Рыжик" А.И. Свирского (повесть о мальчике-сироте, впервые опубликованная в 1901 г.): я буквально пряталась вместе с Санькой-Рыжиком в яме, трясясь от страха, что накажет приемный отец, я проживала с ним все его беды и напасти, рыдала, привязывая в лесу Мойпёса, чувствовала охвативший его раж во время кражи и жгучий стыд после. Мне 54 года, но я помню историю Саньки-Рыжика, будто только что прочитала... Здесь же, в "Вальхен", - огромный поток информации, сведений крайне важных, трагичных, цепляющих. Автор подробно описывает, что происходило в вагоне, как делили продукты, как продумывали вопросы личной гигиены, как выживали и погибали люди вокруг. И лишь "упоминает", как бы фиксирует, что Валя заплакала. Просто факт.
Для того, чтобы вы прочувствовали, что я имею в виду, приведу два отрывка. Первый - "Рыжик" Алексея Свирского.
"Пассажиры, разбуженные поднятым кондукторами шумом, с любопытством стали следить за всем, что происходило в вагоне. Некоторые из них вставали со своих мест, подходили к Саньке и заговаривали с ним. Но Рыжик, перепуганный и растерянный, не проронил ни звука. <...>
В это время поезд замедлил ход. Кондуктор потащил Рыжика к дверям.
- Послушайте, куда вы мальчика тащите? Нельзя так ребенка вышвыривать! - запротестовал кто-то из пассажиров.
- Вот уж ироды! Ночью мальчика выбрасывают... - послышался еще чей-то голос.
Кондуктор на мгновение остановился, посмотрел в ту сторону, откуда раздавались голоса, а затем широко раскрыл дверь и вышел вместе с Рыжиком из вагона. Поезд с каждой секундой замедлял ход. Ночь была теплая, душная и темная. Чувствовалось приближение грозы. Рыжика залихорадило. Страх окончательно овладел мальчиком.
Поезд между тем стал останавливаться. Раздался свисток, протяжный, унылый... Вагоны запрыгали, переходя с одних рельсов на другие. Мелькнули два-три зеленых огонька. Поезд остановился.
- Ступай, - почти прошептал кондуктор, помогая Рыжику слезть с
площадки.
Санька ступил босой ногой на холодную железную лесенку площадки.
- Сейчас поезд пойдет... Отходи в сторону, а то, гляди, под колеса попадешь, - сказал кондуктор, которому вдруг до боли стало жаль мальчика.
Рыжик услыхал добрые, участливые нотки в голосе кондуктора и заплакал горько, жалобно...
- Дяденька, я боюсь... Миленький... родненький!.. - залепетал сквозь рыдания Санька, судорожно обхватив обеими руками ноги кондуктора.
В это время раздался свисток. Кондуктор заторопился:
- Ничего я, голубчик, не могу сделать... Вон там видишь огонек? Туда и
ступай... Там станция...
- Дяденька, миленький, боюсь... - твердил свое Санька, обливая слезами
сапоги кондуктора.
- Ничего я не могу сделать... - с горечью прошептал кондуктор и
насильно оторвал крепко вцепившегося в него мальчика. - Ступай на станцию, скоро гроза будет, - добавил он и стащил Рыжика вниз.
Только он успел это сделать, как раздался оглушительный, резкий свисток, и поезд снова запрыгал по рельсам. Через минуту поезд был уже далеко.
Рыжик остался один. Он стоял на песчаном откосе железной дороги и
горько плакал. Ему было жаль самого себя. Вокруг было темно и тихо. Только стук умчавшегося поезда далеким, едва слышным отголоском долетал до слуха Саньки".
Холодная железная лесенка под босой ногой, резкий свисток, протяжный, унылый, душная, теплая ночь с приближением грозы... Залепетал, твердил... Я вижу Саньку, как живого, чувствую его ужас в каждой детали.
Именно таких говорящих деталей, фактурных, осязательных, передающих чувства, ощущения, эмоции, на мой взгляд, не хватает тексту Ольги Громовой. Ниже - фрагмент из книги "Вальхен".
Валя молча лежала у дальней стены, уместившись почти целиком на широком летнем пальто, которое дала ей Марьяна. С другими, оказавшимися, как и она, без ничего, люди тоже делились вещами, и Валя отметила про себя, что это как-то получилось само собой, никто ничего не просил и не обсуждал. Женщины, попавшие сюда из другого вагона, сначала держались более настороженно, чем те, кто уже провёл вместе длинные четверо суток. Однако постепенно общая суета обустраивания мест и общая тревога о будущем сблизила всех. К вечеру никто уже не помнил, где «свои», а где «новенькие».
— Эй, подруга, ты плачешь, что ли?
Голос рядом вывел Валю из тягостной задумчивости. Её окликала девушка, что лежала рядом, Наташа — та самая, что была подругой погибшей Веры.
— Да нет вроде бы… — Валя провела рукой по лицу и обнаружила, что глаза и виски, куда стекали слёзы, и правда мокрые. — Ой…
— Вот тебе и ой… — Наташа сочувственно смотрела на девочку. — Нам всем страшно… Ты, кажется, в нашей школе училась? Я тебя раньше видела. Тебя как зовут-то?
— Валя. Я тебя тоже видела в школе. Ты Наташа. И ещё ты затемнение проверяла. Ты в десятом, да?
— Должна быть. Но не пошла — платить стало нечем. На фабрике работала до оккупации. Слушай, но ты же младше, тебе не должны были повестку присылать. По приказу с пятнадцати забирали.
— Мне в августе четырнадцать будет. Я в облаву на базаре попала, как Асие и другие. Им, видно, не хватало до плана, вот и брали кого попало.
— М-да… Асие — это вообще… зачем им шестидесятилетние? Какое гадство, правда?
— А Маришка с Васяткой? Нина их с собой забрала… зачем?
— А на кого она их оставит? Пропадать одних? Муж на фронте, а больше у неё и нет никого.
Валя и Наташа замолкли, думая каждая о своём.
Долгий день всех вымотал, и постепенно путники засыпали. Время от времени кто-то ворочался, вскрикивал во сне, но уставших соседей это не тревожило. Вагон шёл без остановок по чужим краям, бог весть куда.
Очень много фактов, нужных, важных, страшных. И все же, повторюсь, мне не хватает ощущений, мыслей героев ("замолкли, думая каждая о своем" - о чем? вот тут я хочу почувствовать состояние, ощутить, а не домыслить его!), их внутреннего мира. Без этого получается "урок истории". Нужный и важный, но все-таки урок.
Кроме того, персонажи довольно очевидно делятся на "хороших" и "плохих". Хочется более сложных, все-таки это не детская сказка с однозначным добром и злом. В реальной жизни ведь всё не просто.
Подводя итог
Если сформулировать в двух словах, мне не хватает в "Вальхен" "художественности". Даже "документальное" кино монтируется с учетом визуальной эстетики изображения. Даже документально достоверная история может (и, считаю, должна) быть рассказана художественно.
В хорошей художественной литературе образ скрывается за каждым словом. И важен не только сюжет. Важен язык. Язык, который заставляет читателя чувствовать, погружаться в происходящее, ощущать себя внутри, а не снаружи, - на удобном диване или за школьной партой.
"Вальхен" я слушаю за школьной партой, хоть и на очень интересном уроке.