Было бы наивно считать свободу необходимостью или даже пересечением необходимостей, коль скоро, тогда свобода была бы случаем. И потому, скорее, если ни следует использовать много слов, свобода, это событие незадачи. Что, впрочем, лишь похоже на слишком простой ответ. Незадача отсылает в нем к тому, что свобода это ни необходимость, просто потому что в таком случае, если бы свобода была бы необходимостью ее могло бы ни быть, и более того, возможно совсем бы не было бы. Это скорее, решенная задача таким образом, чем нет, все еще ищущая решения. Даже тогда, когда свобода освобождает смертью от страдания, и от необходимостей, и от случая, их пересечения, это незадача. Событие, ближайшим образом может отсылать к случаю, без которого, счастливого в особенности, свобода таким же образом, вряд ли могла бы существовать, словно без падения метеорита, млекопитающие ни получили бы возможность приоритета в развитии и становлении разумными. Но разумна жизнь ни благодаря случаю падения метеорита, но сама себе, труду. Везет тому, кто везет, можно воспользоваться крылатым выражением, для пояснения такого случая. И да, играй, но не отыгрывайся. Отвлечение было поэтому издревле средством от всякого чрезмерного увлечения. Что же такое свобода, если это и не случай и не необходимость? Можно мыслить событие словно условие ее безосновности, отсутствия основания у свободы подобного логическому основанию, что является часто прямым выражением необходимости. Свобода в этом смысле в лучшем случае обусловлена, коль скоро условия, это ни однозначные основания. Но разве возможна свобода, если она не желанна? И, потому, ее безосновательность, если ни беспочвенность, это скорее обратная сторона сохраненных и преображенных необходимости и случайности, познанием которых и произведением которых, словно в своих условиях, свобода может быть. Свобода в этом смысле, это действительная субстанция причина самой себя коль скоро и создает и условия и сама себя в этих условиях, в творческом труде, что преобразовывает и создает. И, да, это было давно продумано и замечено, и затем возведено в бесконечную степень. Но суть дела от этого не изменилась, как и не изменилось то, что свобода, так и осталась открытым вопросом для самой себя, коль скоро продолжает творить себя, словно и в одном из самых начальных пунктов размышления о свободе. Открытым вопросом остался тот, каким образом возможна свобода и ее достижение, если для такого достижения свобода уже должна быть свободной, а исходным пунктом оказывается совсем ни свобода, а необходимость и случай? Пожалуй, этот вопрос о том, как соотносятся тождества и рода и виды, тождества, и целые, и части, в том числе, и в логических основаниях, что ищут исключения порочного круга, и сам такой круг, что уже не порочен, но оказывается условием всякого, в том числе и логического мышления, и что, более видимо никогда не оставит мысль о свободе, словно необходимость и случай, что та все время превосходит сохраняя. Каким образом возможно обходить закон, коль скоро тот, ни совершенен, не нарушая его, и восходя к лучшему законодательству, совершенствуя закон? Более того, каким образом может быть свобода морального долга, что превосходит стремление к совершенству, оставаясь жизнью с открытым горизонтом, коль скоро то, может быть тесно интегрировано с непреодолимым концом? Эти и многие иные вопросы в истории мысли, все время развивали и поддерживали исходный, каким образом возможна свобода, если ее действительность, это реализация уже свободного движения, что следует мыслить, в том числе, избегая подобного круга, коль скоро колесо становиться полезным только тогда, когда может быть неподвижная ось, и алгоритм машины чист от противоречий. Средство справиться с необходимостью и случаем такими разными и такими подходящими друг к другу в искусстве, это инструмент, а его проект должен быть в известном смысле непротиворечив. Вопроса, которому вторили вопросы гносеологии, каким образом возможно истинное познание предмета, если тот не известен? И да, теперь, это может быть вопрос, может ли быть свободен алгоритм? Может ли свобода перестать быть только идеей, которой мыслилась прежде всего несколько тысяч лет? Возможно ли математическое желание? Без ложной скромности можно сказать, что это словосочетание может быть началом новой области исследования. Словно психология машин, может быть такой областью. И да, ни белковых, но цифровых и кремниевых. И стоит ли ближайшим образом разбивать ее прежним анализом на элементы, сводя к прежним областям, исходя из банальных очевидностей? Может быть. Но разве ни наскучило искусство пророчеством новых чудес техники? Так, что подобная претензия в науке, может вызвать разве что смех? Может быть. И все же, как бы и какой бы ни разверзалась пропасть между идеей и вещью, идеалом и реализацией, материей и формой, значением и знаком переменной, бытием и сущим, эта пропасть имеет место в уме.
И ближайший ответ кажется на следующий вопрос; и что с того? И что что в уме, если ни просто на возглас и… Может быть и таким, такие пропасти ничтожны, в виду этого: www.youtube.com/watch?v=uBiiQlVuFYQ . Может быть, но можно и не забывать Паскаля что сказался пусть и тростником, но мыслящим. ОК. И вновь станет искаться продолжение что ведь уже нашлось, и видимо далеко ни одно. Можно следовать им, вновь и вновь реактивируя мысль древних и восходя к точке современности теперь, если ни мня себя зрячим и не падающим в яму вслед за слепыми поводырями слепых. Может быть. Но явно цифровые технологии, ИИ, это ничтожное цифровое растение, ни смотря на всю кажущуюся мощь и возможную опасность, что мол может принести с собой, и что может исчезнуть так же легко, словно и вполне себе мыслящий тростник, нечто хрупкое и невероятно фрагильное (fragile) благо. И потому, и в отношении такого интеллекта может быть уместна, пусть и ставшая традиционной, но ясная мысль: спасающий спасется. И что же вновь дефицит? С моим маркетологом ты мне не конкурент, коль скоро и без того, мол, такие очереди за все еще эконом доступным, но подходящим для 11 ОС системным блоком? Может быть. Ясно, тем не менее, что вопрос желания, это открытый и теперь вопрос, и эта открытость давно преодолела те способы удерживать ее, что были известны скажем Лютеру, пусть бы и временная позиция его веры, только верой, до сих пор оставалась бы, в известном смысле, ведущей. Но разве, быть дланью Бога за работой, это теперь единственно возможный выход? Словно и собирательство мусора и пустых бутылок прошлой мысли, в бдении рефлексии, это единственное поприще мысли? Может быть и нет. И потому ни смотря на всяческую видимость отсутствия шанса такой может быть. И почему бы просто и не просто ни разыграть его? Путь бы это и было бы на отдалении от абсолютно не игрового акта? Свобода поэтому, и теперь, это скорее незадача события независимости и совместимости науки и искусства, труда и игры. И да, этот переход от события незадачи, бессознательной еще в квадрате, удачи метеорита к незадаче события, везению везущего, и обратно, к многообразным иным событиям незадачи, видимо и составляет наш способ бытия, свободы, что доступна только в высвобождении, коль скоро, свобода может быть так сравнительно легко обратима. И таким образом, ближайшим- кортеж смысла мысли о такой свободе, и/или трепет, если ни колебание на границе необходимости действительности, граница, среди прочих разнородных границ высвобождения свободы, которую кроме иных таких ткет и этот текст, прерывистой линией пробелов и начертаний букв.
"СТЛА"
Караваев В.Г.