Василий устроился работать в КБО (Комбинат Бытового Обслуживания населения). Иногда стриг на дому – вся улица ходила стричься только к нему. После ранения пришлось переучиваться с правой руки на левую, но он наловчился и стриг быстро, аккуратно.
У Василия в жизни был только один недостаток – много пил. Всё остальное было из разряда достоинств. Жизнелюбие, не конфликтность, отзывчивость, умение ладить и разговаривать с людьми, покладистость, хозяйственность, трудолюбие, доброта. Вот как отзывается о нём один из его клиентов – Георгий Николаевич Заруцкий:
– Василий Азарьев удивительно сочетал в себе высокое мастерство куафёра (парикмахера) и прекрасные человеческие качества. Я очень хорошо его помню. Одно прикосновение его руки к голове действовало магически. Многие саракташцы предпочитали попасть только к нему. Из-за этого клиентам приходилось ожидать своей очереди на улице, чтобы попасть к Мастеру, потому что избёнка, где располагалась парикмахерская, была очень маленькая (воспоминания Г. Н. Заруцкого от 23 августа 2023г.).
У него было очень много друзей, приятелей, знакомых, можно сказать, что был человеком публичным. Мог найти общий язык и с начальником, и с самым последним забулдыгой – никогда не делал разницы между людьми. Каждый человек был для него значимым и ценным. Может, потому, что в детстве его, как человека, вычеркнули из жизни, лишили достоинства и всех прав.
Всегда позитивный, в хорошем, добром расположении духа, улыбающийся. Если и было плохое настроение, об этом можно было догадаться по его необычной молчаливости, сосредоточенности. А судьба у него – не позавидуешь: ломала она его не только «через колено», а изобретательно и изощрённо.
О судьбе своей, впрочем, как и о себе самом, говорить он не любил, разве что с шуточками-прибауточками, но чаще отмалчивался. Больно. Не хотел вспоминать. Всё, что мы, его внуки и дети, знали о нём, рассказывала жена, Анастасия. Жалела она его и любила всем сердцем, хоть «на людях» вела себя с мужем сурово, по-командирски, подчас жёстко – всю душу и сердце напоказ не выставляла.
А Василий жил с душой на распашку. Хотя, после того, что с ним случилось в детстве, трудно понять, как не зачерствел он и не озлобился на весь мир (О том, как прошло его детство, я расскажу позже, вместе с историей о семье рода Азарьевых). Но рассказывать и вспоминать о своём детстве и о том, как был на войне, не любил:
– А чё рассказывать…Нечего там особо рассказывать…
И замолкал. Разве что, когда сильно выпьет, удавалось выпытать хоть что-нибудь о его жизни.
Было у него два приятеля с фронта. Вот только от них мы и узнали об одном из подвигов Василия на войне…
Статус сына врага народа не позволял ему учиться в школе, поступать в учебные заведения, состоять на государственной службе, а вот идти на фронт воевать –никаких ограничений. Спасибо, что в штрафбат не определили. В 1941 году одним из первых призвали его на фронт, рядовым. В части, где он служил узнали, что он ещё и парикмахер. Парикмахер на фронте – первый человек, учитывая окопную грязь, засилье вшей, отсутствие бань, да и вообще каких-либо условий для гигиены. Поесть вовремя – и то не удавалось. А уж иметь своего парикмахера и постричься – на войне роскошь. В одном из боёв захватили у врага трофеи, да не абы какие, а самые настоящие профессиональные парикмахерские принадлежности: ножницы, «опасную» бритву и станок «Зингер» для её затачивания. Гордился Василий такими инструментами, берёг их и на фронте, и после войны.
Так вот, в перерывах между боями, Василий, вместо отдыха, ухитрялся стричь. Как-то он проговорился, что стриг самого маршала К.К. Рокоссовского, который играл ключевую роль в обороне Москвы в 1941-1942 годах. Василий успел повоевать только под Москвой, где и получил свои ранения. Но ещё до ранения, он вынес с поля боя несколько раненых солдат, из них – двое земляков (к сожалению, не знаю их фамилий). Вот они и рассказали Анастасии и детям о его подвиге.
Василий подвигом это не считал: ну, вынес и вынес. Что особенного? В школы на митинги и собрания ходить и рассказывать о войне не любил и не ходил. А вот в гости к этим приятелям захаживал. Чтобы Василий меньше пил, Настя часто отправляла с ним дочку, Тоню, которую он сильно любил. Тоня – единственная из его детей, была на него похожа. Сыновья – Александр и Пётр – были похожи на Анастасию, а Тоня, или, как он ласково её называл, Тося – на него, а ещё больше – на его младшую сестру Татьяну.
Вот один из таких походов Тоня запомнила на всю жизнь и впоследствии рассказывала нам, его внукам. Привёл Василий Тоню к спасённому им однополчанину. Тот после войны стал большим начальником. Жена и дети однополчанина стали быстро накрывать на стол, выпивку ставить, словно в доме большое торжество. Выпили по одной рюмке, выпили по другой, однополчанин и говорит своим детям, как наказ: - Смотрите и запоминайте. Меня не будет, чтоб всегда Василия Прокофьевича принимали и угощали лучше, чем меня. И уважение к нему проявлял, потому как, если бы не Василий Прокофьевич, то меня на этом свете уже не было. И вас бы тоже не было. И я, и вы обязаны ему жизнью. И наказ тот дети с женой запомнили. Однополчанин тот был человек занятой, редко дома застать можно было. Когда Василий заходил к ним в его отсутствие – не выпускали, не покормив и не налив рюмочку-другую. Василий был человеком стеснительным, не злоупотреблял, лишнего без хозяина не пил, но как-то по-детски гордился таким к нему уважением и отношением. Отчитываясь в очередной раз перед женой за то, что выпил, с гордостью говорил, мол заходил к фронтовому другу, где приняли его «по высшему разряду».
«По высшему разряду» – его коронное выражение. Василий часто произносил слова и выражения, не свойственные его простому, казацкому происхождению: «по высшему разряду», «с целью умышленности», «исключительный уход». Мы, внуки, всегда ждали чего-нибудь этакого от деда и хохотали от таких «фильдеперсовых» выражений. Глупые были. Дед Вася тоже хохотал вместе с нами. Нравилось ему, когда вокруг были шутки, радость, смех. Нравилось быть в центре внимания, которого ему недоставало с детства.
Если уж разговоришь его, что было крайне редко, то остановить его было невозможно – непревзойдённый рассказчик: слушать – не переслушать. Он так «переворачивал» серьёзные вещи на юмор, шутки, что ничего не оставалось, как только хохотать. Живот надорвёшь от смеха! А какие он придумывал смешные сказки! Он и в школе-то проучился всего два года, не было возможности учиться, а придумщик был! Откуда что бралось? Особенно сказки про животных.
Как человек малообразованный, он часто видоизменял слова, не выговаривал или произносил их так, что мы, дети, умирали со смеху. Дед Вася не обижался, охотно повторял получившиеся неологизмы (в шутку, мы называли его Маяковским) и радовался, как малое дитя, что рассмешил всех вокруг, а значит, принёс радость, хорошее настроение.
Разболелись мы с братом Женей зимой не на шутку корью, кто кого заразил – неясно, только выяснилось, что мама (Антонина, дочь Василия и Насти) в детстве корью не болела, а значит, эту заразу подхватила от нас и она. Не дом – а инфекционное отделение. Бабушка Наля сразу скомандовала позакрывать все окна в доме тёмными шторами – в старину бытовало мнение, что корь не любит темноту, в темноте быстрей выздоравливают. Сама-то она сильно в детстве переболела корью, от чего и были по лицу многочисленные «выбоинки».
Ежедневно наготавливала еды и отправляла Василия с передачками к нам на выручку. Высокая температура, отсутствие аппетита, красная сыпь, которая ещё и чесалась, раздиралась ногтями в кровь, до болячек – подкосили всех троих – несколько дней в полубессознательном состоянии превратило нас в три бестелесных существа. Особенно страшно было смотреть на маленького четырёхлетнего Женю: всегда толстый, с хорошим аппетитом, он заметно исхудал и совсем ничего не ел.
Зная, что Женя безумно любит арбузы, послала бабушка Наля Василия в Черкассы к дальним родственникам за солёными, бочковыми арбузами, в надежде, что хоть их-то он съест. В сорокаградусный мороз Василий поехал за арбузами. Привёз. И прямиком, с автобусной остановки понёс два арбузика внуку.
Заходит в клубах морозного «пара» с улицы; весь в инее, мутные от мороза стёкла очков запотели и не хотят согреваться в тепле. Несколько минут оттирал, пока не отошли от холода, потом бодрым голосом закричал на весь дом:
– Так! Здесь что ль лазарет? А ну, вставайте! Дохтор Еболит пришёл!
Мне кажется, что с этой минуты мы и стали выздоравливать: не то, чтобы встали, мы от смеха сползли с кровати и, не смотря на высокую температуру и слабость, жидкой струйкой в количестве трёх человек потянулись к кухне из своих тёмных берлог.
А тут ещё выяснилось, что дед Вася принёс арбузы! Что-то там было ещё из продуктов, но Женя, закутанный в пуховый платок, увидев арбузы, вскарабкался на стул. Глаза заблестели, то ли от слёз, то ли от аппетита, то ли от жадности, потому что он и так-то делиться особо не любил, а тут – зимой арбузы! Дождавшись, когда ему отрежут несколько ломтиков, он подгрёб всё к себе, закрыл левой рукой, как закрываются в школе отличники от списывания контрольной работы, засунул первый ломоть в рот и, захлёбываясь арбузным соком, торопясь, из последних сил прохрипел:
–Арбуза не дам! Вот так!
Все с облегчением расхохотались, малыш пошёл на поправку. За столом стало как-то радостней, даже температура снизилась на какие-то мгновения, а уж настроение с приходом «доктора Еболита» и его арбузами так поднялось, что про болезнь как-то и забыли. Долго мы потом склоняли слово Еболит – Оболит, Уболит, Ыболит... Да и сейчас частенько вспоминаем.
А ещё он рассказывал придуманные им самим сказки. Сказки были непременно про животных, чаще про зайцев (зайца он называл Косой), которые были смешными, трусливыми, добрыми, весёлыми, нелепыми.
Живность всякую любил. Поехали мы как-то с семьёй за грибами и подобрали в поле отбившегося от стада маленького ягнёнка с разбитым копытцем. Отвезли деду с бабушкой.
Василий сразу его полюбил, соорудил ягнёнку маленький закуток, начал лечить копытце и назвал его Яшей. Яша подолгу в закутке не сидел, как только выходит Василий во двор управляться, так выпускает ягнёнка. Долго одного Яшу оставлять во дворе было нельзя – сразу набедокурит в огороде: то капусту покоцает, то уток с курами гоняет, то ещё что-нибудь учудит. Яша Василия ждал: как щенок ходил за ним по пятам, поддевая маленькими рожками под коленки – игрался. Василию нравились эти мелкие шалости ягнёнка, он его в шутку отгонял, добродушно ворчал, разговаривал с ним, как с человеком. Кормил он его тоже по-особенному: мелко резал травку «шпарыш» (спорыш), как он её называл, добавлял отходы, дроблёнку или зерно, тщательно перемешивал и только потом накладывал Яшке в тазик.
Однажды Василий хорошо выпил и выпустил Яшу погулять во двор. А ягнёнок от радости как ударит рожками с разбегу Василия по ногам. Тот и так еле на ногах стоял, а тут – еле удержался, чтоб не упасть от Яшкиной прыти. Так наподдал, что у Василия очки с носа свалились. Поднял он очки, повернулся и так укоризненно, ласково, с любовью, как неразумного ребёнка, отругал:
– Ох, Яша…Какой ты беспокойный…
Вся эта история происходила на моих глазах. Сначала я засмеялась от плутовских выходок ягнёнка, но после слов деда от неожиданности замолчала. Словно встретилась с чем-то очень большим. Этим большим была душа моего деда, его доброта, щедрость, мягкость…
На глаза навернулись слёзы. Я его обняла, расцеловала. Он и не понял – что это со мной, но ему было очень приятно.
Прошло много лет, но в нашей семье, при случае, довольно часто друг другу говорится эта фраза:
– Яша, какой ты беспокойный.
В эту фразу вкладываются разные смыслы и эмоции – и радость, и юмор, и лёгкий укор, и грусть, и издёвка. Но так, как произнёс её дед Вася –никому ещё не удавалось произнести.
Была ещё одна его фраза, которая врезалась в мою память: так остро, так щемяще и отчаянно она им произносилась. Он её говорил редко, хорошо выпив. Точнее, не говорил, а кричал. Кричал о себе в третьем лице:
–Дед – ЧЕЛОВЕК!!!
Не «я –человек», а «дед – человек». Словно, сам этому не верил и хотел себя в этом убедить. А заодно и нас.
И в этой фразе было всё: и непрекращающаяся боль безотцовщины, и растоптанное раскулачиванием детство, и то, что членов семьи репрессированных не считали за людей, и за то, что он – красивый мужик пришел с фронта инвалидом – «полчеловека». Сколько боли, отчаяния, неуверенности в себе, непрожитого гнева, страданий запечатано в этой фразе. Потому и кричит, чтобы докричаться до самого себя и до кого-то там, наверху, того, кто является Высшей силой на этой Земле. Ведь разве можно так с людьми? Разве есть право в этом мире, чтоб так ломать людей?
– Дед –ЧЕЛОВЕК!!!
И начинал плакать…
Болеть Василий не любил. Редко болел. В самые разгары эпидемий, если подхватывал грипп или простужался – держался до последнего, переносил на ногах. Он сразу чувствовал, что хворь взялась за него всерьёз. На этот случай был у него один безотказный рецепт, если болезнь сковывала особенно сильно. Наливал стакан водки или самогона, сыпал туда чёрного молотого перца так, что содержимое стакана становилось тёмным, похожим на клубы пыли. Медленно выпивал. Ложился, укрывался двумя-тремя одеялами и спал. Спал сутки, а то и больше. Пропотевал так сильно, что одеяла можно было отжимать. Анастасия время от времени меняла мокрые одеяла на сухие. Проснувшись после такого убойного лечения, сползал с кровати со словами:
– Ну, всё… Отступила болесь, – и медленно, слабой, шаркающей походкой брёл «на двор» курить. На крылечко.
Анастасия в семье всегда была мозговым центром. Понимая, что стареет, надумала продать дом на улице Крупской и подыскать что-нибудь поближе к дому дочери. Оба сына – Александр и Пётр – уехали с семьями из Саракташа.
Новый дом нашли подальше от центра, зато в двух минутах ходьбы от дома дочери Антонины. Надо было его ремонтировать. Подключился муж Антонины, Александр. Подсказал, как и что нужно переделать, помогал доставать стройматериалы. Венец дома, то есть часть над фундаментом, была гнилой. Заменили. Снова обмазали, побелили. Пристроили летнюю кухню (впоследствии прорубили в неё вход из основного дома), небольшую баньку с сараюшками. Участок нового дома был огромным по сравнению с тем, что был прежде. Работы прибавилось.