Глава 6.
Итак, Шурочка оказалась в Сенгилее, маленьком, уютном городке на Волге. Ее сестра Пана в последние годы войны была отправлена на Мулловскую суконную фабрику. Бедная девочка простаивала по 12 часов у станка, трудясь во имя победы. А Шурочка была слабая здоровьем, ее оставили в детском доме. В Сенгилее и пересеклись дорожки моих родителей. Шурочка, моя мама, уже училась в педучилище.
Старшеклассник Шура, мамин тезка и мой будущий папа, ходил туда на танцы, благо жил совсем недалеко. Шурочка сразу приглянулась пареньку. Невысокая, стройная с пушистой светлорусой косой. Талию можно было обхватить большим и указательным пальцами обеих рук. Девушка была очень серьезная, и Шурка ломал голову, как подойти к ней. Придумал передать ей привет от какой-то Зои Моревой. Кто такая? Он и сам толком не знал. Училась когда-то в педучилище. Веселая была девушка. Про нее рассказывали, что в первый год замужества она надела на голову мужа... гуся! "Гусем" называли тыкву, выпотрошенную и опаренную целиком в русской печи. Молодые завтракали. Сидели за столом и ели тыкву, зачерпывая из этого гуся ложками. Разбаловались, бросаясь друг в друга тыквой. В итоге Зоя Морева нахлобучила на молодого мужа этого самого "гуся" из тыквы. Шурочка вспомнила эту историю и рассмеялась. Парнишка осмелел и пригласил ее на танец. От волнения в горле пересохло, а руки наоборот стали влажными. И больше он не отходил от предмета своего обожания. По вечерам они гуляли по набережной Волги. Черемуха отцвела. Эстафету подхватила сирень. Ее в Сенгилее видимо-невидимо. Сиреневый туман плыл над городком, над красавицей Волгой. Самые красивые, крупные кисти Шурка ломал для красавицы Шурочки. При взгляде на нее его охватывал восторг и страх потерять ее. Кто он такой, чтобы его полюбила такая красавица? А Шурочка и любила, и жалела парня. Худой, с горящими глазами, он боялся взять ее за руку, трепетал, когда она смотрела на него. Они ходили на пристань, стояли на причале, глядя, как волны набегают на берег, как белоснежные чайки парят над водой, касаясь ее крыльями. Вот к берегу подплыл пароходик. Матрос крикнул Шурке: "Лови чалку!" Парень не успел сообразить, какую такую чалку надо ловить, как в лоб ему прилетел тяжёлый мокрый узел из каната. Шурка нелепо взмахнул руками и свалился, как подкошенный. На лбу у него осталась отметина на всю жизнь, а ещё он узнал, что обозначает слово "чалка", каким боком она родственна словам причал и причаливать.
После окончания училища Шура работала пионервожатой в детдоме. В то время в Сенгилее было два детских дома: сорок третий, в котором жили у основном ленинградцы, прибывшие из Мелекесского детдома, и тридцатый для местных сирот. Детдом №43 вскоре после войны расформировали. Ленинградцы отправились в свой город, оставшихся детей развозили по областным детским домам.
И вот, молоденькой пионервожатой Шурочке поручили сопровождать группу детей в Инзенский детский дом. Им выдали сухой паек, который был съеден еще в Сенгилее на пристани. Не доплыли до Ульяновска, а дети уже начали просить есть. Из речного порта на железнодорожный вокзал Шура вела хнычущую от голода ораву пешком. До Инзы ехали на товарняке, перепачкались с ног до головы углем.
Когда группа прибыла на место, оказалось, что их никто не ждал. Заведующая объявила маме, дескать, она ничего не знает об этих детях, что в ее учреждении мест нет. Шура сама была детдомовкой и не растерялась. Она отпарировала оторопевшей начальнице: «Ну, вот что – детей я доставила в целости и сохранности, свое дело сделала. У вас есть телефон, звоните, согласовывайте, а я поехала обратно!» В итоге ребят приняли, а Шуру накормили и даже денег на дорогу дали.
Детский дом закрылся. Шура отправилась работать в Русскую Бектяшку пионервожатой в школе. Кроме всего прочего, она, как всегда, руководила школьной самодеятельностью, ставила танцы и акробатические этюды. Когда директор школы узнал, что «маленькие лебеди» будут танцевать в коротеньких юбочках, именуемых почему-то пачками, да еще и с голыми ножками, он заявил балетмейстерше, что не допустит разврата во вверенной ему школе, что лебеди будут выступать кроме пачек еще и в шароварах, - так приличнее. А шаровары в школе были красные, теплые, с начесом, от лыжных костюмов для соревнований. Зато одинаковые! На счастье в это время в их школу заехал Вербин Николай Николаевич, бывший директор детдома, председатель райисполкома. Он до слез смеялся над оторопевшим «блюстителем школьной нравственности», и в результате лебеди остались лебедями в белоснежных пачках с голыми ножками, а не красноногими гусями в шароварах с начесом. Директор школы просто не знал, что такое балет, а пионервожатую свою он уважал и ценил, как впрочем, все, везде и всегда, где бы Шура ни работала.
В Бектяшке Шурочка жила сначала на квартире в доме, где кроме хозяина и хозяйки, обитали старый дед и взрослая дочь. Девица собиралась замуж и готовила приданое. Она увидела у квартирантки наволочку с белыми пуговками и сказала: «Шура, может быть, ты мне дашь эти пуговицы, они так подходят к моей кофточке! А я тебе другие пришью». Тем же вечером на подушке красовались здоровенные железные пуговицы от солдатских штанов.
У Шурочки не было посуды, и хозяйка послала ее за глиняным горшком на чердак. Забравшись наверх, Шура кубарем скатилась обратно. В полумраке она наткнулась на большой, как ей показалось огромный, покрытый пылью гр-об. Это дед заранее заготовил себе последнее жилище. Так многие делали, справедливо полагая, что гр-об должен, как следует, просохнуть, тогда он будет легкий и дольше не сгниет.
Потом Шура снимала квартиру у бабушки Акулины, которая хоть и жила вдвоем с дедом, но есть готовила на целую ораву. У нее было двадцать два внука. Это была удивительная женщина. Высокая, сухая как жердь, бабка Акулина ходила пешком из Русской Бектяшки в Ульяновск за световой день, а там добрых сто километров. Шурка тоже ходил из Сенгилея в Бектяшку пешком. Даже не ходил, а бегал, летал на крыльях любви, распевая во все горло: "Услышь меня, хорошая, услышь меня, любимая! Заря моя вечерняя, любовь неугасимая!" Шурочка ждала его. В печку рядом с хозяйским ведерным чугуном ставился маленький чугунок с картошкой в молоке, которую дружно ели Шура и Шурочка, когда парень являлся на свиданье. После еды ненадолго одолевала усталость, клонило в сон. Но годы-то молодые, парень встряхивался, и они шли на танцы в клуб, устроенный в обычной избе.
В то лето влюбленные договорились вместе поступать в педагогический институт в городе Ульяновске.