Я приболел. Горло не давало всю ночь спокойно спать. В короткие периоды провалов в сон между болезненными глотками под утро я очутился на Украине, в моем городе детства Житомире, у мамы. Надо сказать, что пару дней назад был её день рождения. В этом году будет 20 лет, как её нет со мной. Папы нет со мной уже 37 лет. Но во снах он редко приходит. А вот мама...
В этот раз мы с ней увиделись в нашей житомирской школе №25, где она была завучем. В школе, в подвалах которой директриса под начало войны прятала «Джавелины» с разной натовской требухой. Фактически она стала складом оружия. В школе, в которую прилетели русские ракеты, чтобы уничтожить этот самый склад.
Но во сне это было не важно. Важной была встреча с мамой, которая традиционно по-деловому и буднично сказала мне, что нам надо сходить в какую-то госструктуру, чтобы что-то оформить. А я смотрел на неё и улыбался. Мама. Здесь. Жива. Я в Житомире. Мы вместе за руку куда-то идём. Это всё невозможно, от слова совсем.
Но законы сна снимают любые ограничения. И вот мы прошли площадь Королёва, перешли через пешеходный переход и повернули налево. Но тут образовалась странная пробка. Почему-то мама сказала мне идти дальше самому, а она пока обойдёт, чтобы на белой лошади покататься, которая там за углом должна быть.
Я беспрекословно прошёл немного вперёд вдоль Бердичевской улицы по направлению к обласному театру, где в 70-е годы прошлого века работал актёром мой отец. Очутившись в толпе украинцев без мамы, обратил внимание, что все они сплошь сумрачные и грустные, в грязи по щиколотоку, в тёмных одеждах. Идут словно сквозь тебя.
Я выглядывал маму с того угла, где была толпа. Но она всё не появлялась. Тогда довелось спросить у охранника, который выпускал оттуда людей, там ли катают на лошади и могу ли я туда пройти? Он пожал плечами и пустил, но посоветовал идти осторожно, чтобы не упасть в грязь.
По самому центру проулка, ведущего к подворотне, где раздавался шум и откуда должна была выйти мама, вели две чистые струганые рейки, балансируя на которых я смог подойти к тому месту, где должны были катать на лошади. Но, отворив ворота, я увидел орущую и грязную толпу, которая ковыряла брусчатку и возмущалась.
Мимо, дымя ноздрями, пронеслась белая лошадь без седока. Мамы нигде не было и по моему ощущению быть не могло. Это стало раздражать.
Я вернулся по рейкам обратно к исходной точке. Грязь и слякоть были везде. Вообще, грязь для Житомира - это символ. Житомирская грязь настолько многофункциональна и всеобьемлюща. Отмыть штанину, если вы ею забрызгались, фактически невозможно. Особо романтичные натуры утверждают, что житомирская грязь лечебная.
И только хозяева этого безумного по сути своей края знают, что на самом деле именно житомирская грязь позволяет становиться миллионерами как по маслу. Янтарные прииски, гранитные карьеры, леса - все эти незаконные способы добычи ресурсов сопряжены с грязью, неповторимой житомирской грязью как снаружи, так и внутри душ человеческих...
Но вернёмся ко сну. Мне было дико неуютно и тяжело стоять здесь, ждать и видеть всё это. Потому было принято решение идти в сторону квартиры, где мы жили на улице Московской возле универмага. Мама обязательно должна была догадаться, что там я буду её ждать.
По Михайловской, которая шла от ратуши с часами, мне навстречу по правой стороне улицы двигался какой-то мордоворот в серой одежде. Я втянул шею в воротник куртки, чтобы меня никто не узнал. Но этот здоровяк вдруг схватил меня за воротник, пытаясь задержать. Я боялся, что он сейчас заорет и все увидят меня. Потому сильно ударил его и побежал...
На этом я проснулся. Чувство жуткого страха пронизывало меня. Не было счастья от свидания с мамой. Не было и радости от посещения города детства. Одна сплошная липкая и вонючая, как страх, грязь осталась тотальным впечатлением от увиденного.
Я ощутил на собственной шкуре, в какой атмосфере ненависти и страха живут мои земляки. Они орут своё СУГС только для того, чтобы разные мордовороты их не порешили. Они превратились в какие-то странные агрессивные и бездушные оболочки вечных революционеров, ковыряющих брусчатку. От былых хлебосольных и весёлых родных не осталось и следа. Злость и ненависть стали их личиной.
Помню, когда 10 лет назад всё произошло, я в ответ на заботливое желание перекрестить меня в майданщики, писал своему родственнику Саше Воевуцкому, что он не ведает, что творит, примыкая к "Правому сектору". И что он со временем сильно пожалеет о том, что делает... Писал ему тоже с любовью, поскольку этот мальчишка фактически рос у меня на глазах. Но он тогда меня не слышал. Никто из родных, которые поскакали за майдан, меня не слышали. Сегодня уже поздно им что-либо говорить. Они отрастили себе такие горбы, что исправить их можно только одним способом.
И всё же самым ярким образом из моего сна стала яростно скачущая белая лошадь, которую было не остановить.
Она неслась сквозь толпу ковыряющих брусчатку, словно предвещая печальную судьбу всех из этого сна... Всех...